Сражения прежних эпох резко делятся на два периода: подготовительный и решительный. В первый период войска в массах сводятся и сближаются для удара; этот период измеряется несколькими часами и редко захватывает два дня. Второй период чрезвычайно быстротечен. Он представляет собою резко очерченный моральный кризис для всего боя. Это тот период, в который, по словам Наполеона, происходит «levenement»^{27}.

В современном сражении резкого психологического деления между подготовительным и решительным периодами сражения нет. Если есть различие между началом и концом сражения, которое длится неделями, то лишь в том, что кризисы в отдельных очагах боя в конечном его периоде учащаются, так как утомленные многодневной борьбой части войск морально изнашиваются.

Отсутствие резко выраженного кризиса в современных сражениях отражается и на ходе самой войны; война современных культурных народов не может быть решена исходом одного сражения, как это имело место во времена Наполеона. Если применить любимое большевиками слово «ударность», то можно сказать, что «ударность» потеряла в стратегии современной большой войны свое прежнее исчерпывающее значение и выросло значение «изнашивания» и «истощения».

Какой же общий вывод нужно сделать из всего изложенного выше?

Вывод этот таков:

Социология войны требует для своего обоснования не только большой Работы в области индивидуальной психологии, но еще более обширной работы в области коллективной, военной психологии. При этом рамки последней должны быть раздвинуты и охватывать не только изучение психики толпы», но и всю область явлений, для которой мы не можем найти более подходящего наименования, как «социальная психика».

В чем должна заключаться работа в этой, пока не обследованной, области? Опять обширнейший материал лежит сокрытым в трудах по Военной истории. Для того чтобы найти его, потребуется тщательная разработка и картотечная классификация.

Одним словом, здесь придется произвести работу, аналогичную с той, на которую мы указывали выше, говоря о разработке индивидуальной военной психологии. Однако в самих методах использования собранного материала между индивидуальной и коллективной военной психологией будет некоторая разница. Первая уделит большое внимание психоанализу, иначе говоря, «качественной» стороне наблюдаемого явления; коллективная же психология, в особенности в ее части, изучающей «социальную психологию», может уделить большое внимание «количественному измерению изучаемого явления». Имея дело не с отдельными индивидуумами, а с их массой, она может широко использовать метод статистический и при помощи последнего чаще, чем в индивидуальной психологии, находить выявления «закона большого числа».

Параллельно с вышеуказанной разработкой военно-исторического метода создание «специальной военной психологии» требует составления ряда монографий. Работы последнего рода ждет опыт, пережитый человечеством в 1914–1918 гг. К таким монографическим работам должно быть приступлено безотлагательно, пока пережитые впечатления еще свежи. Скромная попытка такого рода сделана автором в его труде «Russian Army in the World War», напечатанном Carnegie Endowment for International Peace[113]. ^{28}.

В последних двух главах этой книги автор пытается сделать эскиз процесса разложения русской армии, приведшего к большевизму[114] Но автор сознает, что этот абрис^{29}должен быть значительно расширен анализом первоисточников. Таковые же существуют в изобилии. Упомянем хотя бы о так называемых «военно-цензурных отчетах», которые изо дня в день внимательно следили за малейшими оттенками изменений в настроении войск. Внимательный анализ хотя бы этого первоисточника требует многотомной монографии, которая, несомненно, явилась бы ценнейшим вкладом в «социальную психологию». Индивидуальная военная психология должна рассматриваться лишь как вспомогательный отдел «военной психологии», которая в основной своей части не может быть иной, как «психологией социальной».

Невыполнением этого основного, по нашему мнению, положения и грешат все те малочисленные попытки создать военную психологию, которые были до сих пор сделаны.

Война создает условия, при которых деятельность людей каждого из воюющих народов связывается между собою гораздо теснее, нежели в мирное время. Поэтому сколько-нибудь обобщающие выводы, сделанные в одной только области индивидуальной военной психологии, неминуемо осуждены на односторонность.

Однако только что указанная опасность односторонности, которая грозит индивидуальной военной психологии в том случае, когда она попытается приписать своим выводам более широкое значение, чем они этого заслуживают, грозит также и всей военной психологии. Явления психической стороны войны, которую должна исследовать военная психология, протекают не только в духовной, но и в материальной обстановке. При этом взаимная зависимость между духовной и материальной стороной каждого явления войны настолько тесна, что они органически неразъединимы. Например: наличие лучшего вооружения повышает дух армии, обладающей им, и понижает дух противоположной стороны; такой же моральный эффект производит и осознанное численное превосходство.

Как часто приходится встречать у военных писателей, желающих выделить первостепенное значение духовного элемента на войне, упущение этой тесной, неразъединимой, взаимной зависимости между духовной и материальной сторонами явлений войны. Не избег подобной ошибки даже такой выедающейся военный ученый, как генерал М.И. Драгомиров. Для доказательства главенствующего значения духовного элемента в армии он противопоставляет духовный элемент материальному: храброго бойца с менее Свершенным оружием — трусу с лучшим оружием. Ошибка подобного противопоставления заключалась в том, что наличие отличного вооружения вовсе не обязательно должно совпадать с трусостью. Наоборот, как мы только что говорили выше, наличие лучшего вооружения при умении владеть им не только ведет к повышению духа войск, но и к понижению такового же у неприятеля. Результатом подобного ошибочного рассуждения явился следующий парадокс: мы, которые гораздо более говорили до 1914 года о главенствующем значении духовного элемента в войсках, нежели немцы, выступили на войну с артиллерийским вооружением наших дивизий в два раза более слабым, чем таковое в германских полевых дивизиях, и этим самым понизили дух наших войск — понизили веру в свою непобедимость.

Вот почему, хотя военная психология и исследует важнейшую сторону явлений войны, ее выводы не могут почитаться окончательными. Таковые могут быть сделаны лишь тогда, когда духовная сторона явлений войны будет вновь воссоединена с материальной стороной. Если принять выводы, сделанные военной психологией за тезу, а выводы, полученные из изучения материальной стороны, — за антитезу, то окончательный вывод может быть только синтезом (обобщением), а не противопоставлением.

Отсюда следует, что военная психология, даже в широко раздвинутых рамках, может быть лишь вспомогательной наукой для социологии войны, являющейся высшей синтетической наукой о войне. А потому, если, с одной стороны, создание социологии войны требует скорейшего создания психологии войны, то, с другой стороны, последняя сможет получить правильные руководящие начала только при достаточном развитии социологии войны.

Само собой разумеется, что социология войны должна использовать весь богатый арсенал методов, который так плодотворно уже применяют более развитые отрасли науки об обществе.