В том же разгромном духе подполковник разорялся еще минут пятнадцать. И хотя большинство обозначенных им «скелетов в шкафу» взводного общими усилиями Булака, Пекарина и Ляльева, удалось «похоронить», итогом той проверки позднее стало объявление лейтенанту выговора: «За некачественное ведение журнала и самоустранение от проверки полноты ведения конспектов подчиненных».

— Новая метла по-новому метет, — резюмировал уже по дороге в роту Пекарин. — А как сломается, под лавкой валяется. Ну, Марат, разве не прав я был? Твоя наивная борьба за слабую половину уже бумерангом обернулась!

— Не спорю, — по-детски шмыгнул носом Киндинов. — Но это бесчестно!

— Тоже, нашел где честность искать: в погонной системе!

— Виталий Тимофеевич, — подключился к разговору Ляльев. — Хотелось бы ошибаться, но, полагаю, это только начало.

— Скорее да, чем нет, — согласился майор. — Посему — быть готовым ко всему.

И на вечернем совещании в канцелярии приказал всем офицерам роты на следующий день прибыть в подразделение к подъему и оставаться там до отбоя, контролируя личный состав. Заодно же и проверяя: содержание оружия и прикроватных тумбочек, наличие тапочек и туалетных принадлежностей, образцовость заправки кроватей и правильность развешивания на их боковинах полотенец, отсутствие в карманах мобильных телефонов (выдаваемых солдатам лишь после обеда в субботу и до отбоя в воскресенье) и наличие носовых платков, а также иголок с белой, черной и зеленой нитками плюс запасной во внутреннем кармашке пятнистой кепки-пиксельки — да мало ли что еще можно обнаружить, либо, напротив, не найти у солдата-срочника!

Взводные, разумеется, в меру экспрессивно высказались в адрес виновника столь удлиненного рабочего дня. Зато сколько недостатков в продолжение его устранили! Как говорится, не было бы счастья…

Впрочем, подполковник Чердаков новое наступление на подразделение, и в частности на лейтенанта Киндинова, предпринял, и вовсе не с казарменной, но опять-таки с родной учебной стороны.

Получив слово на очередном субботнем совещании офицеров, «зампоуч» красиво начал с полюбившейся ему фразы: «Журнал — лицо подразделения», огорошив затем и Киндинова, и Пекарина утверждением, что именно журнала пятьдесят пятого учебного взвода, единственного из всех, нет на месте.

— Вот, непосредственно перед совещанием проверил — отсутствует! — с апломбом заявил Чердаков. — А у дневального по учебному корпусу в специальной тетради регистрации он почему-то сданным значится. Лейтенант Киндинов! В чем дело?

— Журнал на месте, товарищ подполковник, — решительно не согласился комвзвода. — Я как раз перед заходом в конференц-зал посмотрел.

— Вы что, намекаете, будто я лгу? — повысил тон Чердаков.

— Не могу знать! А журнал я десять минут назад из ячейки вынимал. Новый экземпляр, по вашему же приказу переписанный. Между прочим, два вечера за этой работой до полуночи просиживал.

— Этого не может быть! — вскричал «зампоуч». — В смысле, что журнал на месте! Своим глазам я пока верю!

— Извините, но и я тоже не слепой, — продолжал упорствовать Марат.

— Так. Весьма неоднозначная ситуация, — прокомментировал командир части. — Проясним эмпирически. Капитан Равчук! Лейтенант Киндинов! Бегом проверить наличие журнала в ячейке!

— Есть! — хором отозвались оба младших офицера.

Несколько минут в конференц-зале господствовало сдержанное оживление. Но вот в дверях появились посыльные за истиной: Равчук имел смущенный вид, Киндинов же — торжествующий. В руках он держал деревянный пенал с вложенным в него журналом. На длинной торцевой стороне пенала внизу черной краской были крупно выписаны цифры «55», под ними, помельче, значилось: «у/в» — учебный взвод.

— Товарищ полковник, разрешите доложить! — без энтузиазма обратился к Сергачеву Равчук.

— Слушаю…

— Журнал пятьдесят пятого учебного взвода действительно был на месте. Как, впрочем, и все остальные.

— Да нет же! — возмутился Чердаков. — Откуда он тогда взялся? Только что, перед совещанием, я его искал и не нашел!

— Товарищ полковник, разрешите пояснить… — предложил Киндинов.

— Попробуйте…

— Журналы хранятся в навесном шкафу возле дневального по учебному корпусу. Там две полки, обе разделены на ячейки, куда непосредственно и вставляются сами журналы вот в таких пеналах. — И лейтенант продемонстрировал офицерам свой. — Верхняя полка предназначена для хранения журналов первого батальона, на нижней — ячейки для второго, и под каждой, как и на пеналах, — повторяющиеся цифро-буквенные обозначения взводов.

— Чего вы нам тут лекцию, что Волга впадает в Каспийское море, устроили? — перебил Чердаков. — Всем и без того прекрасно известно! Я спрашиваю: ваш журнал где был?

— Николай Ярославович, да дайте же ему договорить! — окоротил подполковника Сергачев. — Товарищ лейтенант, продолжайте.

— Весь казус, товарищ полковник, здесь в том, что ранее в нашей роте имелось всего четыре взвода. Пятый же санкционировали позднее, и на должность его командира как раз был назначен ваш покорный слуга. Но, поскольку за ячейкой с цифрами «пятьдесят четыре» — пятая рота, четвертый взвод — на полке второго батальона сразу следовала ячейка «шестьдесят один» — шестая рота, первый взвод, — а далее шли номера с шестьдесят второго по шестьдесят шестой, то, чтобы не перенумеровывать их все, пошли по наиболее дешевому пути. А именно; цифрами «пятьдесят пять» обозначили безномерную, запасную ячейку, которая имелась только в верхнем ряду, после занятой тридцать пятой — третья рота, пятый взвод.

— Ну, я же то самое и говорю: журнал пятьдесят четвертого взвода на месте, а за ним сразу шестьдесят первый стоял, так тогда пятьдесят пятый где был спрятан? — недоуменно буркнул так ничего и не понявший «зампоуч».

— Ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса, — прошептал на ухо капитану Ляльеву сидящий рядом с ним майор Пекарин.

А полковник Сергачев спрятал в густые усы лукавую улыбку и скомандовал:

— Капитан Равчук! После совещания объясните подполковнику Чердакову особенности размещения журнала пятьдесят пятого учебного взвода. И непременно покажите на месте, практически. Равчук, Киндинов — по местам! Не будем больше терять времени. Помощник по строевой, вам слово!

— Есть! — Мелковатый подполковник Груздяков быстренько прошел к трибуне и зачастил: — Анализ несения караульной службы за неделю показал, что…

В тот день, после завершения ежедневной процедуры утреннего развода, два комбата и заместитель командира части по МТО подполковник Лысиков — мужчина могучий, с густейшей, но рано поседевшей шевелюрой — задержались посреди большого плаца: главный тыловик части основательно втолковывал собеседникам что-то про грядущие изменения формы одежды. А затем он, по натуре не чуждый шуток, и порой даже рискованных, вдруг приложил к губам кулак и дважды протяжно гукнул. После чего заявил:

— Ну, я пошел…

— Ты чего? Мозги под фуражкой выкипели? — недоуменно фыркнул комбат-один. (Меж собой все три подполковника панибратски обращались на «ты».)

— Не понял? — ехидно ухмыльнулся Лысиков. — Это же я, как тепловоз, обозначаю начало движения. Чух-чух-чух — и к учебному корпусу. Журнал пятьдесят пятого взвода разыскивать буду.

Комбаты от души расхохотались.

— А ведь он действительно Чердак и есть, — философски рассудил зам по МТО. — Неспроста же при рождении такой фамилией смысловой наградили. В голове-то, соответственно, темно: один только слабый лучик света через слуховое окно пробивается.

— Советую с такими шутками поосторожнее, — предупредил осмотрительный Булак. — По моим точным сведениям, у него тесть — вице-адмирал. В Москве, в Главном управлении ВМФ, сидит. И везет же некоторым не по уму!

Спустя еще неделю Чердаков вновь появился во взводе Киндинова — на сей раз на занятиях по строевой подготовке. Темой их тогда были «Повороты в движении».

Подполковник с достоинством принял от командира взвода стандартный рапорт — на таких-то занятиях такой-то учебный взвод — и отошел на несколько шагов: по-видимому, желая понаблюдать за ходом урока со стороны.