— Извините, особых связей… — смешался Торов и вяло попытался откреститься от родительского благоустройства. Неожиданно он осознал, что, сдуру приехав с солдатом на вокзал, он как бы уже выдавал на это обустройство вексель. И по нему теперь будут пытаться получить сполна.
— Нам ведь идти некуда, — обиженно и с нажимом заявила модно одетая мать рядового, рано расплывшаяся, в противоположность супругу.
— В первопрестольную попадете — мы там вам, чем можем, поможем, — подхватил он. — Уж выручайте, а долг платежом красен.
Торов почесал затылок и не нашелся что ответить, кроме как:
— Ладно, пойдемте на стоянку такси…
Результатом круиза по городским гостиницам явились цифры шесть-пятьдесят шесть на счетчике такси, сорок пять минут потерянного времени и полный крах лейтенантских надежд быстро отделаться от прилипчивых родителей: свободных мест не оказалось нигде.
— И куда теперь вы нас повезете? — с вопросом-вызовом в голосе произнесла Котова.
А ее сухопарый супруг добавил с зевком:
— Дьявольски спать… охота…
— Так куда едем, командир? — напирал на Торова и таксист. — Мне стоять резона нет.
И только подчиненный лейтенанта молча прижух в углу на заднем сиденье.
— Едем-едем, — вздохнул офицер и назвал таксисту свой домашний адрес.
По дороге домой лейтенант хотел было предварительно завезти солдата в часть, но мать рядового надрывно запричитала:
— Ребенок же совсем голодный… Пусть хоть капельку домашнего перекусит…
Сонная жена Торова сразу не могла взять в толк, что за гости свалились к ним за полночь. Поняв же наконец всю прелесть ситуации, всплеснула руками и обреченно прошептала:
— Ну, Торов, ты и лопушок… Угораздило, сдуру ума, связаться.
Стол московские гости сервировали на славу. Банки югославской ветчины и печени трески, просвечивающиеся ломтики осетрины и нежно-белые, жирные кусочки палтуса, ноздреватый венгерский сыр, копченая утка и косо нарезанная твердокопченая колбаса. Тут же десерт — горка крупных апельсинов с наклейками «Магос», рядом — конфеты: «Мишка», «Песни Кольцова» и трюфели. Столичная мама бережно развернула укутанную в полотенце поллитровую банку черной икры; столичный папа с не меньшими предосторожностями извлек из баула бутылку вина «Черный доктор» и водку «Посольская». А Торовым было ужасно стыдно за свой полупустой холодильник.
— Простите, не ждали, — оправдывалась хозяйка полуподвала, смущенно ставя на стол сковороду с котлетами и жареной картошкой, яичницу, масло и тарелку соленой капусты.
— Эт ничего, — довольно обвел взглядом Котов-старший плотно заставленный стол с дарами первопрестольной. — Хозяюшка, стопочки-то!
А готовившая бутерброды с икрой гостья, увидев на скатерти простенькие рюмочки с золотым ободком поверху, не удержалась от комментария:
— Скромновато живете… — чем вогнала офицерскую чету в густую краску.
— Ты тоже, мать, — упрекнул Котов-старший жену. — Они ж еще только начинают…
Сам же с удовольствием разливал вино и водку.
— Я воздержусь, завтра с утра на службу, а ему (кивнул лейтенант на солдата) совсем нельзя.
Вообще Торов очень неловко чувствовал себя за общим столом со своим подчиненным и втайне выругал жену, додумавшуюся поставить на скатерть не четыре, а пять рюмочек. Солдат же ощутил что-то сродни подобной неловкости еще на вокзале, когда в разговоре с командиром со стороны родителей был проявлен настоящий словесный прессинг. Теперь до рядового уже дошло, что своей настырностью в роте, а затем и родительской на вокзале его семейство перевалило собственные проблемы на чужие плечи и что, по крайней мере, уж не стоило бы тащиться самому к командиру домой.
Отчаянно задвигав челюстями, Котов-младший мощным глотком освободил рот от деликатесов и поддержал доводы Торова:
— Но мне действительно нельзя и в роту надо…
Неизвестно, кто нарушил бы немую сцену, но тут за окнами тормознула машина, хлопнула дверца и кто-то решительно открыл калитку. Один Торов догадался, кто бы это мог быть, но не бежать же от стола к двери…
Меж тем в нее постучали. Лейтенант громко ответил: «Открыто!» — и, нагибаясь, чтобы не задеть головой о косяк, в комнату вошел старший лейтенант с повязкой помощника дежурного по части. Окинув взглядом изобилие снеди на столе, офицер про себя — все это хорошо поняли — взял на заметку присутствие спиртного и не спеша произнес:
— Гуля-аете, значитца. А в роте с ног сбились: куда это солдат исчез? Нехорошо, товарищ лейтенант, не по уставу. Дежурного по роте подвели. Заместитель командира части караулы проверил, пошел по ротам: где солдат? Нет солдата… Хотя б соизволили меня или дежурного по части в известность поставить.
— А… разве замполит ничего не сказал? — изумился Торов.
— Ни словечка, — развел «помдеж» руками и добавил: — В общем, пожалте в машину…
Заместитель командира части по тылу — огромный грузный подполковник — выслушал Торова, вытирая носовым платком то мощную шею, то обширную лысину (в дежурке, несмотря на приотворенное окно, было душно), а затем пропыхтел:
— Та-ак… Оно вон что… Пуфф… Ясненько-ясненько. Только при чем тут замполит? Надо было через дежурного по части да по увольнительной записке… пуфф-пуфф… А так — самая настоящая самоволка, оно вот что. Да еще… пуфф… с отягчающими обстоятельствами…
— Но я же… — начал, объяснять Торов, однако тыловик перебил:
— Вы свободны… Завтра во всем доразберемся… Пуфф…
Проходя мимо окна дежурки, Торов расслышал захлебывающийся, частящий голос «помдежа»:
— Значитца, захожу я к ним, таарыц полковник, а они — гуляют, на столе бутылок батарея делая…
«Сексот… Тьфу! — сплюнул Торов. — Главное — и тут не упустил случая начальнику зад лизнуть: на словах в полковники досрочно произвел».
Проклиная московское семейство, а больше — собственную мягкотелость, кою из курсантов военных училищ напрочь выбивают еще на первых курсах, лейтенант констатировал факт, что военной кафедре политехнического вуза в этом смысле до училища далеко. И что вообще дурость: призывать специалистов, как его, из «гражданки» на два года, из которых год офицера самого еще больше, чем солдата, учить надо, а на второй год все уже назад, на «гражданку» смотрят…
Так, невесело, и прошагал он несколько кварталов, отделявших воинскую часть от дорогостоящего полуподвала. Свет в окнах семейной берлоги не горел, но Котов-старший с зажженной сигаретой топтался у калитки.
— Как-то все неудачно вышло, — сразу заизвинялся он.
— Да не волнуйтесь, мы завтра чего ни то подыщем. Мы вообще дня на три…
— Поздно теперь, — тихо сказал Сергей. — Живите, от нас не убудет…
— Нет, вы не подумайте, что мы какие-то… — удерживал Котов-старший Торова за руку. — Отлично ж понимаем, что вас под монастырь подвели. Секир-башка от начальства будет, а? — И московский папа фамильярно сжал ладонью лейтенантов локоть.
— Замнем для ясности, — поморщился Торов. — Спать пора.
— Конечно-конечно, — согнал фамильярность с лица Котов-старший, но локоть так и не отпустил. — Я просто сказать хочу: может, вам туфли импортные для жены надо… Или там косметику французскую, из деликатесов чего… Говорите прямо, связи кое-какие имеются, и по цене сделаем все по минимуму. Вы ж поймите: пол-Москвы знакомых, а здесь — ну хоть бы какая зацепочка…
— Ладно, — уже чуть ли не с ненавистью сказал Сергей, спасибо и — спать.
Сон, однако, не шел. Офицер лежал за ширмочкой, слушая, как на кресле-кровати и диване похрапывают гости: Котов-старший удивительно тонко, его супруга — значительно ниже, иногда с переливчатыми руладами.
«Прав все же, черт возьми, был замполит, — не покидала лейтенанта настырная мысль, — куда солдата ни целуй… И вообще: ни одно хорошее дело не остается безнаказанным. Прав, прав, прав…»
«Неправ, неправ», — не соглашалось с разумом сердце.
Утром на службе Торова ожидал полнейший разгром. Начало ему было положено на построении офицеров. Кратко подведя итоги воскресного дня, зам по тылу выложил на свет божий ночную историю, говоря о пьянстве Сергея с родителями солдата как об аксиоме.
