Тут подростку с подбритыми висками надоело стоять, и он плюхнулся на свободное сиденье позади Интеллигента. Достал пачку «Примы», закурил, обгоревшую спичку бросил на пол, со смаком затянулся и дым бесцеремонно выпустил в затылок, прикрытый коричневой шляпой. Этого Интеллигент уже не стерпел.

— Да как ты смеешь! Что за хамство! Сейчас же прекрати курение в салоне!

— Заткнись, дядя, а то в момент по хлеборезке схлопочешь. — И подросток выругался: равнодушно и трехэтажно.

Оставшиеся пассажиры автобуса замерли, мысленно возмущаясь столь откровенной наглостью. Бабка на заднем сиденье еще крепче вцепилась в мешок. Но никто не подошел к водителю и не потребовал отвезти распоясавшегося хулигана в милицию.

«Осадить надо хама, извиниться заставить, — думал Серков, тоже мысленно возмущаясь. Но подспудная мыслишка удерживала от активных действий: — Зачем торопиться, по физиономии всегда получить успеешь…»

Гогочущие парни на задней площадке автобуса, замолчав, недобро уставились на Интеллигента. Под тяжелыми взглядами он заелозил на сиденье и стал озираться по сторонам, ища поддержки. Ну не мог он, достоинство не позволяло ругань безнаказанно спустить, а пойти дальше, на обострение ситуации, трусил.

Выход Интеллигент все же нашел, хитроумно переведя разрешение ситуации на Серкова.

— Вот, товарищ старший лейтенант, до чего дожили. И на место поставить некому. За то ли воевали? — с пафосом закончил он.

«Судя по возрасту, вряд ли ты воевал, — с ненавистью подумал Серков. — И на „афганца“ не похож… Но как ловко, паскуда, выкрутился! Если же мне и сейчас промолчать, это будет позор… позор форме…»

И Серков, ошибочно полагавший, что, пока к нему конкретно не обратятся за помощью, поведение его еще не будет явной трусостью, ясно осознал, что теперь выхода нет — обязательно нужно действовать, и решительно, не надеясь на одни разговоры.

Увы: он боялся действовать решительно, действовать вообще, зная, что неминуемо налетит на встречный удар. Он ведь, встречный-то, настолько многообразен и коварен, что подстерегает нас всю жизнь и на каждом шагу. Можно просто бояться самодура-начальника или прослыть «неудобным» человеком, с которым каши не сваришь, и уже одним этим нажить себе кучу врагов. Можно опасаться, что тебя, из простой вредности, доведут «на всякий случай» до инфаркта или что потеряешь теплое местечко. Можно много претерпеть даже из-за своего таланта, который бесталанным коллегам не по нутру, и они всячески будут жрать и подставлять тебя. Много чего можно…

Впрочем, можно, как и в данном конкретном случае, бояться заполучить самый настоящий, без кавычек, встречный удар кулаком в зубы, а позже — как минимум строгий выговор в личное дело или даже неполное служебное соответствие: своего рода нокдаун.

«Проиграв» в уме ситуацию, Серков рискнул ответить Интеллигенту следующее:

— Ну, знаете… Если бы это касалось меня лично, я бы его поставил на место.

Патлатый подросток прямо-таки взвился с сиденья, выплюнул сигарету, подскочил к офицеру, брызнул слюной и завизжал:

— Чего-о? Да я те, летюха, башку набок заверну! Урою! Кровью харкать будешь! Всю жизнь на лекарства пахать!

Угрозы и ругань лавиной посыпались на Серкова. Подросток был взбешен. Да как кто-то посмел поставить под сомнение его, его силу, когда на задней площадке стоят пятеро здоровенных лбов, которые простым присутствием своим помогают испытывать такое сладостное — особенно по малолетству — чувство власти над окружающими?!

Пассивно сидеть дальше было для офицера опасно, и Серков резко встал. Подросток замолк на полуслове и отскочил в сторону водительской кабины. Он полагал, что офицер сейчас кинется в драку и окажется меж двух огней. Напрасно полагал. Старший лейтенант не спеша прошел на заднюю площадку, к враждебно выжидающим парням, и, обращаясь к ним всем, а в глаза смотря самому длинному, с пышными бакенбардами (считая его верховодом), спросил:

— Мужики, вы не с Водокачки, а?

Водокачкой на местном жаргоне назывался местный микрорайон между основной, старой частью города и вокзалом — район с дурной славой. Там можно было запросто схлопотать по шее за здорово живешь, если никого из обитателей его не знаешь и попал на улицы Водокачки случайно.

— А че? — вопросом на вопрос ответил длинный парень.

— Вы Лося знаете? — вновь спросил Серков.

…С Лосем он учился одно время в школе. Второгодником тот пришел в их класс в шестом, дотянули его с грехом пополам до конца восьмилетки, а потом Лось школу бросил — знания его давно не интересовали. Зато в шестнадцать лет он уже сформировался во взрослого мужчину с фигурой атлета, а боролись подростки с ним в шутку всем классом.

Вскоре Лось снискал себе могучий авторитет среди молодежи города своими победами в уличных драках, в которые чрезвычайно полюбил ввязываться и иногда провоцировал их сам.

Когда Серков поступил на первый курс военного училища, Лось угодил под суд: опять же за драку. Года через полтора любитель помахать кулаками освободился по амнистии и стал работать шофером в местном автохозяйстве — на водительские права каким-то чудом умудрился в колонии сдать экзамены. К тому времени он вместе с престарелыми родителями переехал в район Водокачки и там быстро утвердился в авторитете среди местной шпаны.

Пожалуй, Серков был единственным, с кем из бывших одноклассников Лось поддерживал дружеские отношения при встречах. Почему?

Все три года совместной учебы, сидя с Серковым за одной партой, Лось списывал у него домашние задания и «выезжал» на контрольных. В какой-то степени именно будущему офицеру второгодник был обязан даже переходом из класса в класс. Видимо, чувство своеобразной признательности невольно впечаталось у Лося в сознание, а уж коль он что-то запоминал, то накрепко.

И еще. Серков к давнему соседу по парте никогда не относился как к отпетому хулигану, к конченому человеку, даже и после его отсидки. Для курсанта — тогда — он был и оставался просто товарищем школьных лет.

Случалось когда-то даже и такое. Уже после ухода Лося из школы он и Серков несколько раз оказывались по разные стороны дерущихся на улице компаний парней. В таких случаях бывший одноклассник, заметив Серкова, предупреждал его коротким: «Уйди!» — и махался дальше с другими противниками. Самое интересное — сражающиеся это воспринимали как должное…

Вот на старом знакомстве Серков и решил сегодня сыграть.

«Какой позор для офицера!» — воскликнет один читатель.

«Почему? Самое оптимальное решение в подобной обстановке», — возразит ему другой.

Как знать, как знать…

Стоящий рядом с длинным парнем его усатый дружок-крепыш вроде бы заинтересовался Серковым:

— Ты че, разве Лося знаешь?

— Кореша, — почти не моргнув глазом ответил Серков и тут же перешел в наступление: — Слушай, скажи ему, чтоб перестал здесь курить, — и кивнул на патлатого подростка.

Усатый оказался инициативен.

— А ну, закройся, — кинул он подростку, который остановился на расстоянии двух шагов позади Серкова, ожидая развязки. После слов-приказа он покорно опустился на сиденье.

«Да-а… — невесело подумалось Серкову. — Вот и получается, что, имея нужные связи, можно не только дефицитную дубленку по госцене отхватить или там дубинноголового отпрыска в престижный вуз протолкнуть. Со связями — особыми, конечно, — и в темном углу по морде уже не схлопочешь…»

Усатый пожелал продолжить неожиданное знакомство.

— Ты местный, да? — спросил он у старшего лейтенанта.

— Да уж… Как говорится, здесь родился, здесь учился… В школе, конечно, — нехотя усмехнулся тот.

— Служишь-то щас где? — вмешался еще кто-то из компании.

И пошли общие вопросы-ответы: с кем учился, с кем «ходил» в старших классах, кого, кроме Лося, помнишь, на какой улице живешь — жил, вернее. Но, разговаривая с парнями, Серков все время ощущал на себе взгляды остальных пассажиров, в которых, казалось, читалось: «Ах, ты, оказывается, такой же, как и они. Даже хуже: замаскировался, форму офицерскую надел. А мы-то думали…»