— Ни черта не разберешь! Ну-ка, открывашку сюда!

Санталов, у которого на скулах заиграли желваки, приоткрыл дверь в комнату бодрствующей смены, скомандовал свободному караульному, и тот живо принес из столовой консервный нож. Проверяющий прямо на весу резко поддел с горлышка металлическую пробку, докатившуюся до шкафа с оружием, подозрительно принюхался к содержимому «Дюшеса»… Но, так и не определив без дегустации, что же внутри, снова взболтнул пузырящуюся жидкость и решительно глотнул…

— Вот те на… И правда лимонад! Не ожида-ал… — разочарованно протянул он. — Однако вкус какой-то… эт-то… — и решительно приложился к бутылке вдругорядь, сделав еще два крупных глотка. — Непонятный… Ну-ну…

— Теперь убедились, что не пиво? — с неприкрытой обидой в голосе поинтересовался Виктор.

— Допустим… А ты, похоже, чем-то недоволен? — сразу возвысил голос подполковник.

— Что не доверяете. Разве я повод хоть чем-то давал?

— Да какая разница? Должность у меня такая: доверяй, но проверяй.

— А можно было бы тогда хотя бы не из горла? Стакан же для того существует…

Барзинчук хищно изогнул бровь.

— Эт-то я что, по-вашему, туберкулезный, что ли? — вернулся он к обращению на «вы». — Или — бери выше — ВИЧ-инфицированный?

— Зачем вы так… — несколько смутился начальник караула. — Я не о том. Некультурно же. Потом кому другому… — и не договорил.

— Интере-есно. Значит, вы, товарищ старший лейтенант, в боевой обстановке из одного котелка есть с солдатами брезговали?

— Передергиваете, товарищ подполковник. У нас здесь пока не боевая обстановка, — осторожно возразил Санталов, подозревая слабину своей позиции.

— Щас будет, — усмехнувшись, коротко пообещал замкомполка. После чего рявкнул: — Караул, в ружье!

…Эх и гонял же проверяющий личный состав по вводным! Ох и проверял же солдат на знание статей уставов и табелей постам! Ух и дотошно же инспектировал внутренний порядок во всех помещениях «караулки!»

Недостатки, разумеется, выявились. При перечислении «общих обязанностей часового» караульный бодрствующей смены, рядовой с девчачьей фамилией Танюшкин, благополучно осилил десять из одиннадцати. Однако на финише запнулся.

— Ну, — подгонял Барзинчук, — склероз, что ли? Молодой же вроде… Ладно, даю наводку: «Услышав лай…» Кого?

— Караульной собаки…

— Так, верно, дальше.

— Надо немедленно…

— Без «надо»!

— Ага, немедленно… в караульное помещение…

— Что? Продублировать сигнал? — «помог» проверяющий.

— Ну да, — согласился сбитый с толку Танюшкин.

— Хех! — развеселился экзаменатор. — Товарищ старший лейтенант, эт-то он у вас в телефонную трубку гавкать собрался? Весьма, весьма оригинально!

— Нет! — запротестовал солдат. — И вовсе не так! Надо немедленно сообщить установленным сигналом в караульное помещение!

— Да без «надо», который раз поправляю! Свои обязанности следует отбарабанивать назубок!

У рядового Амосова Барзинчук спросил, кому часовой на посту имеет право отдавать оружие.

— Никому, — отчеканил караульный. — Включая лиц, которым он подчинен.

— Верно, — согласился подполковник. — А теперь — напряги воображение. В дореволюционной России у часового таковое право имелось… по отношению к одному-единственному человеку. К кому?

— Не могу знать, — сразу открестился Амосов. — У меня даже прадед и тот после Октябрьского переворота родился.

— «Не могу знать, не могу знать», — передразнил проверяющий. — А покумекать-то и лень. Государю императору полное право вручить имел.

— Товарищ подполковник, — встрял Виктор, — данный вопрос за рамками наших уставов и обязательного перечня.

— Да ладно, ладно, старший лейтенант, эт-то я так… в порядке общего кругозора, — подозрительно добродушно согласился Барзинчук. — А теперь — внимание. Товарищ рядовой, а когда во время смены на посту не оказывается часового?

Санталов ответ на каверзный вопрос, конечно, знал — еще с курсантских времен. Но Амосов, увы, не мог даже предположить, что, когда часовой уже произнесет: «Рядовой такой-то пост сдал», тем самым сменившись с него, а заступающий караульный, в свою очередь, еще не успеет до конца отрапортовать: «Рядовой такой-то пост принял», формально охраняемый объект на секунду-другую и правда оказывается без часового. Хотя в начале самой процедуры смены постов и сдается под временное наблюдение еще одному, так называемому свободному караульному. Однако необходимо ли было рассказывать про этот секрет Устава гарнизонной и караульной службы солдатам, если никто из проверяющих за три года офицерства Виктора никогда не копал столь глубоко?

Впрочем, ему теоретически нечего было возразить, когда замкомполка записывал в постовую ведомость резюме проверки: «Личный состав караула нетвердо знает общие обязанности часового и порядок смены постов. Неуверенно действует по вводным. В караульном помещении не поддерживается должный уставной порядок. Посуда для приема пищи грязная. Аварийное освещение не укомплектовано. Запас питьевой воды недостаточен. Оружие плохо смазано».

Этаким образом Барзинчук ликующе интерпретировал обнаруженную на кухне «караулки», возле урны, обгоревшую спичку. И нехватку оных — где три, где пять штук — в коробках при керосиновых лампах: не поленился высыпать их и пересчитать: «Должно быть по шестьдесят!» И к уровню воды в питьевом баке придрался: чуть ниже половины, а вдруг при нападении на караульное помещение в осаде долго сидеть придется? И все брезгливо тыкал в скользковатую на ощупь, даже и после тщательного мытья, посуду: а кто мешал в столовой части горчицы попросить? Тогда бы и с жиром быстро разобрались!

С последним же недостатком подполковник вообще нагло перегнул палку. Санталов было заспорил, но лучше бы уж промолчал…

Короче, от законного сна начальника караула был украден целый час, да и потом Виктор еще долго ворочался, раздумывая, насколько велики для него лично окажутся итоги разгромной записи последнего проверяющего. И клял себя за детское пристрастие к лимонаду: не возьми его с собой, все было бы в шоколаде. Или возьми только две бутылки. Или все три выпей еще до законного отхода ко сну. Эхх! Знал бы, где упасть…

Благополучно завершив праздничный наряд, молодой офицер прибыл в подразделение, где состав караула ожидал командир учебной роты — майор Чемборис. Ознакомившись с записями в постовой ведомости и выслушав эмоциональный доклад подчиненного, ротный раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и мрачно буркнул:

— Та-ак… От кого-кого, а от тебя… Вот действительно, «порадовал»! Считай, взыскание обеспечено, да и меня, ясен пень, вниманием не обделят.

— Но он же чисто из-за того взбеленился, что я ему про стакан… — снова попытался объяснить комвзвода. — А разве это правильно — из горла хлебать?

— Правильно, неправильно… Да какая теперь половая разница? Язык свой почаще в соответствующее место прячь, тогда все в ажуре и будет — на сто один процент. И вообще: ты сколько лет в армии служишь?

— С курсантскими — скоро восемь…

— А ума, как у допризывника! Не понял, что ли, что наш главный воспитатель изначально исповедует точку зрения: все вокруг преступники, все вокруг враги! Он же — кристально честный их великий изобличитель, которого на эту должность чуть ли не Президент поставил. Та-ак…

Старший офицер задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

— Между прочим, известно тебе, что комиссаров как таковых придумал отнюдь не дедушка Ленин со товарищи?

— А кто же? — искренне удивился Санталов, как-то раньше над этим вопросом и не задумывавшийся.

— Родительница их — американская армия начала девятнадцатого века, — разъяснил Чемборис. — Ну, конечно, той полнотой власти, которой облечены были наши первые замполиты в воинских частях, их заокеанские предки не обладали. Однако те же яйца, вид сбоку: являлись госчиновниками, назначаемыми правительством в армейские части, чтобы на месте лично отслеживать моральный, нравственный и прочий дух людей в погонах.