Через несколько часов Тэтчер приземлилась в Токио, имея одно непосредственное преимущество перед всеми ее коллегами — главами правительств. Она, единственная из всех, имела самые последние сведения о позиции Советского Союза. Однако не столько это произвело впечатление на Японию, традиция которой не знала женщин-правительниц, сколько сама Тэтчер. Пресса, восхищенная ее новой прической и высветленными волосами, неистовствовала. Портреты английского премьер-министра были расклеены по всему Токио, статьи о ней помещались на первых полосах газет, на обложках журналов печатались ее фото. Она выделялась, в прямом и переносном смысле, среди руководителей-мужчин. Хотя Тэтчер была самым молодым политическим деятелем, для нее, как для единственной женщины, сделали исключение из правил протокола и поместили в центре группы на традиционной групповой фотографии. На официальном банкете она блистала в потрясающем белом платье на фоне черных смокингов {6}. Тэтчер всегда любила самый центр сцены, и это была самая большая сцена, на какой ей только доводилось блистать до сих пор. Она чувствовала, что здесь ее место.
До этого совещания ее коллеги — главы государств Запада и не знали, какой устрашающе деловитой она может быть. Но тут уж они узнали. Ее подкованность в вопросах, связанных с нефтью, сослужила ей хорошую службу. Она знала все до малейших подробностей, умела убедить других лидеров избежать затяжных и резких споров о квотах и ценах. У нее и на этот раз установились хорошие отношения со Шмидтом и даже с Валери Жискар д'Эстеном — заносчивым французским президентом, которого она уже подвергла небольшой предварительной обработке. Вскоре после своего избрания она летала в Париж и имела с ним неофициальную встречу, во время которой с большой похвалой отозвалась о французской программе использования атомной энергии. Поначалу у Жискара сложилось о ней хорошее впечатление; впоследствии оно сменится презрительным. Прибыл в Токио и Джимми Картер. Когда Тэтчер, будучи лидером оппозиции, посетила его в Вашингтоне и доняла его своими разглагольствованиями, он был от нее не в восторге, но на встрече в верхах президент, окруженный недоброжелательством, оценил ее, найдя в ней родную проамериканскую душу.
Начало международной карьеры Тэтчер складывалось благополучно, хотя не обошлось и без ошибок. Первую ошибку она совершила в самом неожиданном месте. На обратном пути из Токио она сделала остановку в Австралии, чтобы повидаться с Кэрол, и допустила грубый промах, отвечая на вопрос репортера о Родезии[15], самой сложной и запутанной внешнеполитической проблеме Англии. Ее ответ заметно расходился с позицией, занимаемой ее правительством, и поверг в смятение дипломатических экспертов.
Проблема эта уходила к 1965 году, когда правительство белого меньшинства Яна Смита в одностороннем порядке провозгласило свою независимость от Англии. Лондон в виде наказания тотчас же ввел экономические санкции. Тринадцать лет спустя, за несколько месяцев до избрания Тэтчер, на выборах в Родезии с небольшим перевесом победило правительство черного большинства во главе с епископом Абелем Музоревой, которое сменило правительство Смита. Это побудило правых в консервативной партии оказать сильное давление, добиваясь признания Музоревы и отмены санкций, которые тяжелым бременем ложились на их белых единомышленников в мятежном государстве. Тэтчер была согласна с ними. Она ненавидит санкции — не только потому, что они препятствуют свободе предпринимательства, но и потому, что считает их неэффективными. Ей было известно, что продолжающееся применение санкций к Родезии наносит экономический ущерб Англии.
Но Тэтчер ничего не знала об Африке. Ее взгляды основывались исключительно на инстинктивной реакции да мнениях Дэниса. Ее не интересовали нюансы междоусобной борьбы между различными фракциями националистического движения черных. Тэтчер исходила из того, что, коль скоро Родезия смогла провести выборы и избрать черного главу правительства, Англии пора признать это государство, переименованное в Зимбабве, и возобновить с ним торговые связи. Поэтому в Австралии она выразила «глубокое сомнение» в том, что парламент возобновит санкции, после того как осенью истечет срок их действия.
К сожалению, Музорева был «дядей Томом», прислужником белых, которые с помощью предвыборных махинаций обеспечили его избрание и сохранили за собой ключевые позиции в новом правительстве черных. Два кандидата, которым отдавало предпочтение черное большинство, Роберт Мугабе и Джошуа Нкомо, поклялись продолжать партизанскую войну, которая уже стоила 20 000 жизней. Ни одно из государств черной Африки не собиралось признавать Музореву или отменять санкции, как не собирались делать это ни Соединенные Штаты, всерьез втянувшиеся в дела Юга Африки в годы администрации Картера, ни Европейское сообщество. Советский Союз поддерживал Нкомо, Китай — Мугабе.
«Признать правительство Музоревы было бы сущей катастрофой», — скажет через несколько лет тогдашний министр иностранных дел лорд Каррингтон {7}. Но именно таково было намерение Тэтчер. Ян Смит посмеивался. Посмеивался и Музорева, который, услышав о поддержке Тэтчер, заупрямился и прекратил переговоры с другими силами черной оппозиции. Месяцы трудных переговоров пошли насмарку.
А через два месяца, 30 июля 1979 года, Тэтчер вылетела на первую в своей практике конференцию стран Содружества в Лусаке, столице Замбии, одного из пограничных государств, где ее позиция в отношении Зимбабве предавалась анафеме. Главной темой, занимавшей собравшихся руководителей сорока семи государств, было Зимбабве и санкции. Перед самым открытием встречи лидеры пяти пограничных государств черной Африки — Танзании, Замбии, Ботсваны, Анголы и Мозамбика — обсуждали вопрос о выступлении единым фронтом против поддержки, оказанной Тэтчер Музореве. Накануне ее прибытия президент Замбии Кеннет Каунда осудил позицию Англии. На следующий день, когда прилетела Тэтчер, заголовок в проправительственной «Таймс оф Замбиа» гласил: «К. К. бичует Тэтчер».
Ее предостерегали о возможной бурной реакции на ее приезд. Каррингтон, летевший вместе с ней на военном самолете, обратил внимание на то, что она вертит в руках солнечные очки со стеклами непомерно большого размера. Поскольку была ночь, министр иностранных дел поинтересовался, зачем они ей. «Я совершенно уверена, что как только я сойду в Лусаке, мне плеснут кислотой в лицо», — объяснила она {8}. У Тэтчер давно был этот страх: что ей плеснут кислотой в лицо. Она никогда не рассказывала о причине этой боязни, но в течение долгих лет носила в сумочке пузырек с водой, чтобы промыть глаза и лицо.
Когда самолет приземлился, Тэтчер прильнула к иллюминатору и увидела рядом с посадочной полосой море черных лиц; люди скандировали, размахивали флагами. Дверца в фюзеляже открылась — внутрь ворвались горячий африканский воздух и громкая разноголосица толпы. Тэтчер встала и пошла по проходу, оставив на сиденье очки.
— А как же очки? — спросил Каррингтон, торопливо догоняя ее.
— Я передумала. Будь я проклята, если покажу им, что боюсь. — Она ринулась в гущу боя.
В день открытия конференции Нигерия, обладающая богатыми нефтяными месторождениями, объявила, что она национализирует свои владения в «Бритиш петролеум», — намек на то, чего следовало бы ожидать Лондону в случае отмены санкций. На приеме в британском представительстве высокого комиссара[16] в Лусаке один бизнесмен-экспатриант, подбодряя ее, сказал:
— Не давайте себя запугать, премьер-министр!
— Я не поддаюсь запугиванию, — ответила она. Как вскоре выяснилось, она поддалась-таки давлению, только совсем с другой стороны.
Тэтчер выручили собственные ее советники, последовательно приводившие довод за доводом в доказательство того, что она не права. Благодаря их советам она превратила надвигавшееся бедствие в политический триумф. Изменив свою позицию, она призвала к прекращению огня, выработке новой конституции и проведению новых выборов под наблюдением Англии. Ее новообретенное горячее стремление привлечь к урегулированию проблемы Патриотический фронт, антиправительственную партизанскую организацию, не могло не вызвать удивления.
