В 4 часа ночи Тэтчер обратилась к Ронни Миллару: «Вы придумали, что я могла бы сказать на Даунинг-стрит в случае моей победы?» Да, ответил он. Они прошли вдвоем в комнату, где было потише. «Ну, выкладывайте», — потребовала она. Он достал листок и по обыкновению прочел написанное вслух. Это были слова Франциска Ассизского. «Да принесем мы согласие туда, где царит разлад; да принесем мы истину туда, где царит заблуждение; да принесем мы надежду туда, где царит отчаяние». Тэтчер посмотрела на Миллара. Хладнокровие изменило ей. Глаза ее наполнились слезами. Она молча кивнула.

К 5 часам стало ясно, что консерваторы одержат убедительную победу. Каллаган, впрочем, еще не признал своего поражения, поэтому Маргарет с Дэнисом вернулись домой. Флад-стрит была запружена приветствующей толпой, которая скандировала: «Мы за Мэгги!» — и распевала предвыборную песню тори: «Наш символ — синий цвет, наш лидер — Мэгги». Из-за шума на улице и внутреннего возбуждения заснуть было невозможно. Для того чтобы иметь абсолютное большинство в палате общин, в которой было 635 мест, консерваторам требовалось получить 318 мест. К рассвету стали известны итоги голосования лишь по 75 процентам избирательных округов, и, хотя уже не вызывало сомнения, что она получит необходимое большинство, Тэтчер не спешила заявлять о своей победе до получения официального подтверждения. Позавтракав грейпфрутом и яйцом, она вышла из дому, помахала толпе и вернулась в штаб-квартиру партии. Вскоре туда вкатили на тележке огромный шоколадный торт в форме знаменитой двери дома 10 на Даунинг-стрит и с надписью: «История успеха Маргарет Тэтчер».

Тем временем Каллаган вернулся в Лондон из своего избирательного округа в Кардиффе и распорядился вывозить его имущество с Даунинг-стрит. Лишь в середине дня, а точнее — в 2.45 пополудни, консерваторы получили 318-е место. Как только это произошло, Каллаган сел в свой черный «даймлер» и поехал в Букингемский дворец подавать королеве заявление об отставке. Через полчаса королева призвала Тэтчер. Оставив Дэниса дожидаться в прихожей, Тэтчер поднялась по покрытой красной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж для традиционной церемонии «целования рук по назначении». В действительности сей древний ритуал не совершается. Вместо этого королева спрашивает у победившего на выборах, может ли он сформировать правительство. После того как Тэтчер ответила утвердительно, королева попросила нового премьер-министра сделать это. Затем пятидесятитрехлетняя королева жестом пригласила пятидесятитрехлетнюю дочку бакалейщика сесть и выпить с ней чаю — беседа за чаем продолжалась сорок пять минут.

Отсюда Тэтчер проследовала прямо в свой новый дом на Даунинг-стрит, 10, у противоположного конца Сент-Джеймсского парка, менее чем в миле от Букингемского дворца. При виде Тэтчер большая толпа, собравшаяся возле дома, приветствовала ее пением «Потому что она славный малый». Стоя рядом с сияющим супругом у черной входной двери посреди тесного полукольца репортеров, она сказала: «Всем, буквально всем я обязана своему отцу, это действительно так». Вот уже девять лет, как ее отца не было в живых, но и теперь она чувствовала себя такой же близкой ему. «Он с детства учил меня верить во все то, во что я твердо верю поныне, и это как раз те идеалы, с которыми я шла на выборы. Мне безумно интересно, что вещи, которые я постигла в маленьком городе, в доме очень скромного достатка, — это те самые вещи, что обеспечили — я уверена — победу на выборах».

Прежде чем переехать в квартиру на верхнем этаже дома на Даунинг-стрит, ей предстояло заняться более срочными делами: сформировать кабинет, рассеять опасения в отношении ее неопытности и успокоить тех, кто боялся, что правительство совершит крутой поворот вправо, немедленный и бескомпромиссный. Тэтчер знала, что для беспокойства насчет резкого сдвига вправо есть основания. Она обещала сделать это. «Я не провожу политику консенсуса, — провозглашала она. — Я провожу политику убеждений». Слово «консенсус» исполнено в Англии скрытого смысла; говоря о «политике консенсуса», Тэтчер имела в виду послевоенную политику согласования разных точек зрения, которую она ненавидит, усматривая в ней причину непринятия жестких решений, необходимых для того, чтобы повернуть вспять тенденцию к упадку Англии. Компромиссы и средний путь — это не ее стиль. Отзвуки ее политической философии явственно слышались, когда она подбирала членов своего кабинета. «Это должно быть правительство убежденных единомышленников, — настойчиво повторяла она. — Как премьер-министр я не могу тратить время на какие бы то ни было споры внутри кабинета». Поэтому первый свой уик-энд на Даунинг-стрит она провела в беседах с кандидатами в министры и в писании благодарственных писем в промежутках между встречами.

Когда кабинет был сформирован, объявленный ею состав явился в некоторых отношениях сюрпризом. Несмотря на все разговоры о жестком кабинете, составленном из коллег-единомышленников, Тэтчер решила не рисковать. Она не взяла в кабинет ни одной женщины. Единственная женщина в ее теневом кабинете, Салли Оппенгейм, занимавшаяся вопросами окружающей среды, осталась за бортом. В кабинете уже имелась одна женщина, сама Тэтчер, и вторая ей была не нужна. Главное же, Тэтчер не считала ни одну из восьми женщин-тори в парламенте отвечающей требованиям, которые она предъявляла к кандидатам при назначении на кабинетную должность. Почти все посты в кабинете заняли члены унаследованного ею теневого кабинета. Восемнадцать из двадцати двух должностей достались бывшим министрам правительства Хита 1970–1974 годов. Среди большинства политиков, принадлежавших к старому патерналистскому крылу консервативной партии, затерялась кучка прагматиков — сторонников нового экономического курса.

Стремясь заручиться поддержкой консервативного истеблишмента и подчеркнуть преемственность, Тэтчер ввела в состав кабинета двух самых маститых деятелей партии тори: лорда Хейлшема (в прошлом Квентина Хогга — того самого, за кого она агитировала в Оксфорде в 1945 году; теперь ему шел уже семьдесят второй год) в качестве лорда-канцлера и шестидесятишестилетнего Ангуса Мода, бывшего заместителя председателя консервативной партии, в качестве генерального казначея. Вилли Уайтлоу, который станет духовным наследником Эйри Нива, был назначен министром внутренних дел.

Для назначения министрами столь многих умеренных консерваторов — сторонников консенсуса — имелись веские основания. Тэтчер не была испытанным, опытным премьер министром, она начинала с нуля. Выбранные ею деятели все до одного имели свой собственный круг сторонников в парламенте и среди избирателей. Не ввести их в состав кабинета значило бы без надобности вызвать у них злые, мстительные чувства и предоставить им полную свободу ставить ей палки в колеса. По той же причине она пригласила в свой кабинет Питера Уокера, которому Хит протежировал с 1965 года и который был непосредственным исполнителем неудавшейся попытки бывшего премьера воспрепятствовать выдвижению кандидатуры Тэтчер в лидеры партии. Уокер не имел с Тэтчер ничего общего, но она знала его как способного и умного профессионала, мастера по части общения с людьми. Он тоже мог бы причинить ей немало трудностей, останься он вне кабинета. Поэтому он вошел в его состав в качестве министра сельского хозяйства. (И против всех ожиданий оставался в кабинете десять с лишним лет спустя.) Хиту Тэтчер предложила пост посла в Вашингтоне, что избавило бы ее от его присутствия в Лондоне, но он разгадал истинный смысл этого предложения и отклонил его.

Фрэнсис Пим, еще один умеренный, возглавил министерство обороны. Лорд Каррингтон, министр обороны в правительстве Хита и один из самых умелых государственных деятелей Англии, стал во главе министерства иностранных дел. Таким образом, «старая гвардия» вошла в кабинет, хотя ее представителям достались наименее спорные должности. Ни одна из них не была связана с экономикой, где Тэтчер собиралась произвести революцию. Новая команда, составленная из ее единомышленников, займется инфляцией, государственными расходами, налогообложением и сокращением правительственного вмешательства в сферу частной промышленности. Кит Джозеф, самый решительный приверженец свободного предпринимательства и минимального вмешательства со стороны государства в промышленную деятельность, получил министерство промышленности. Решительнейшему апостолу уменьшения государственного вмешательства в промышленную сферу предстояло по должности заботиться о поощрении государственного сектора промышленности. Поручить такую работу Джозефу, сострил политический обозреватель Хью Стивенсон, «это в области политики то же самое, что поручить монаху руководить борделем» {1}.