Тэтчер была принята президентом Фордом в Овальном кабинете Белого дома, снова встретилась с Киссинджером и беседовала с рядом конгрессменов. Поездка удалась на славу. «Я чувствую, что меня признали как лидера в международной области — той области, в которой, как утверждалось, я никогда не буду признана», — заявила она по возвращении. Похоже, англичане соглашались с ней. По данным самых последних опросов, 48 процентов населения страны ожидало, что она станет следующим премьер-министром, тогда как победу Вильсону прочил только 31 процент.
Многим сторонним наблюдателям в разных странах мира начало нравиться то, что они видели в Тэтчер, но она все еще не убедила свою собственную партию. Прекрасная возможность исправить положение представлялась ей на ежегодной конференции, которая проводилась в этом году в Блэкпуле, расположенном на бесплодном западном побережье, на второразрядном курорте, где полно дешевых увеселительных заведений, меблирашек, игротек и забегаловок, специализирующихся на рыбе с жареным картофелем. Тэтчер приехала на конференцию в состоянии внутренней напряженности и беспокойства и, по мере того как с каждым днем недели близился момент ее речи на заключительном заседании — речи лидера партии, которая будет передаваться по национальному телевидению, — она все больше волновалась и нервничала.
Присутствие на конференции Хита тоже не улучшало ее настроения. После того как его встретили с почестями как героя в конференц-центре «Зимние сады» — сооружении в стиле викторианской эпохи, — он не остановился перед тем, чтобы подвергнуть пристрастному обсуждению новое руководство партии. В неофициальной беседе с группой журналистов Хит резко раскритиковал Тэтчер и Кита Джозефа. Это не тори, утверждал он. Это фанатики, чьи безумные правые взгляды погубят партию и страну. Как он и рассчитывал, назавтра его высказывания попали в заголовки газет. Он опубликовал неубедительное опровержение. Вся эта шумиха усилила давление на Тэтчер.
К пятнице она была в полном изнеможении, хотя отказывалась признать это. Мотаясь с закрытого совещания в узком составе на собрание фракции крайних, оттуда — на прием, с приема — в свой номер работать над речью, она со вторника спала каких-нибудь несколько часов. Когда Тэтчер нервничает, она готова рвать и метать. Так произошло и теперь. Она была ужасно недовольна первыми вариантами своей речи. «Это никуда не годится, — твердила она. — Все неправильно». В отчаянии она послала за Рональдом Милларом, драматургом, писавшим речи для Хита.
Миллар был для Тэтчер новым человеком, как и почти все ее старшие помощники, но он играл — и станет играть впредь — важную роль. Она познакомилась с ним сразу же после того, как свалила Хита, когда ей неожиданно пришлось выступить от имени партии с давно запланированным радиообращением. В продолжении всей своей политической карьеры (если не считать периода работы в министерстве образования, где у нее были «речевики») Тэтчер сама писала — подробно и от руки — все тексты своих выступлений. И она отнюдь не была исключением. Если в Соединенных Штатах редкий конгрессмен пишет свои речи сам, то для английского парламентария, наоборот, не писать текстов своих выступлений самому — дело неслыханное. Однако как лидер партии она нуждалась в квалифицированном помощнике и не без опасений дала себя уговорить попробовать на эту роль Миллара. Набросав текст пятиминутной речи по радио в перерывах между прогонами сцен своей пьесы, которую он репетировал, Миллар долго ломал голову над концовкой, пока не нашел удачное высказывание, издавна приписываемое Аврааму Линкольну: «Нельзя сделать слабого сильней, ослабляя сильного; нельзя помочь бедным, уничтожив богатых; нельзя постоянно помогать людям, делая за них то, что они могут и должны делать сами».
Он прочел ей речь вслух, как привык читать свои пьесы в театре. Когда он закончил, она не сказала ни слова и только пристально смотрела на него. Он тоже молча глядел на нее, уверенный, что провалил пробу. Затем она открыла свою объемистую дамскую сумочку, извлекла оттуда большой кошелек с защелкивающимся запором, вынула из кошелька бумажник и принялась рыться в нем. Через пару бесконечно долгих минут она вытащила маленький пожелтевший листок бумаги, встала со стула и направилась к Миллару, который уже подумывал, не повредилась ли она в уме. На мятом, разлезающемся листочке было записано то же изречение. «Я всегда ношу это с собой», — сказала она с улыбкой. «Меня словно током дернуло, — рассказывал впоследствии Миллар. — Я вдруг понял, что жизненный путь этой женщины каким-то образом переплетется с моим» {6}.
Миллар и Тэтчер продолжили сотрудничество на Блэкпулской конференции. Миллар всю ночь напролет писал речь. К утру весь номер был завален исписанными листами. Тэтчер, поспавшая несколько часов, явилась в новом костюме — синего цвета, который является символом консервативной партии, — поддернула юбку и опустилась на колени на пол рядом с ним, призывая его поторапливаться. «Я не могу сесть: платье сомнется, в чем я тогда буду выступать?» — сказала она и нетерпеливо добавила: «Давайте, давайте, пишите» {7}. Прочитав кусок речи вслух, она покачала головой.
— Это не я, — посетовала она. — Я не актриса.
— Вы должны ею стать, — ответил он. — Вы же теперь исполнительница главной роли.
Они принялись торопливо складывать страницы. Пригладив напоследок волосы, Тэтчер двинулась в конференц-зал, но не успела она выйти, как зазвонил телефон. Заседание затягивается, сообщили ей. Не могла бы она подождать еще несколько минут? «Ну нет! — взорвалась она. — Ни минуты больше не останусь в этом проклятом гостиничном номере — я тут на стенку от нервов лезу». Нервы ее успокоились только тогда, когда она оказалась в зале и пожилая женщина вручила ей метелку из перьев — символ чистки партии, осуществляемой ею. После того как она была официально представлена аудитории, Тэтчер, повинуясь порыву вдохновения, махнула метелкой по кафедре и по носу председателя партии Питера Томаса. Публика рассмеялась. Напряжение спало. Тэтчер почувствовала себя раскованно и легко начала говорить {8}.
Она с похвалой отозвалась о своих предшественниках, Черчилле и Хите, который к этому времени уехал из Блэкпула, чтобы не слушать ее речь, и заявила, что видит свою задачу в том, чтобы «преодолеть экономические и финансовые трудности, которые испытывает страна, и вернуть нашу веру в Англию и в самих себя». Тэтчер объяснила, почему создалось впечатление, будто за океаном она резко критиковала Англию. «Я критиковала не Англию. Я критиковала социализм. И буду критиковать впредь, потому что он пагубен для Англии. Англия и социализм — это не одно и то же, и пока у меня есть силы и здоровье, между ними никогда не будет стоять знак равенства.
Позвольте мне изложить вам мой взгляд на вещи, — продолжала она. — Право человека работать самостоятельно, тратить заработанное, владеть собственностью, иметь в лице государства слугу, а не господина — вот в чем состоит английское наследие». Публика встала, дружно аплодируя. Позже, когда в зале потух свет, а Тэтчер потягивала виски в своем номере, она обернулась к Эйри Ниву и сказала: «Вот теперь я лидер».
На первых порах лидеру явно недоставало уверенности в себе. В парламентских дебатах она пасовала перед Гарольдом Вильсоном. Ловкий полемист, Вильсон постоянно уклонялся от прямолинейных, резких и сокрушительных ударов Тэтчер, снова и снова побеждая ее в споре. Однажды, когда ей предстояло открывать дебаты, она заупрямилась. Ей надоело оставаться в дураках. Если дебаты откроет кто-нибудь другой, она смогла бы лучше разобраться в стратегии Вильсона. Нив отозвал ее в сторонку и разъяснил ей суровую правду жизни: «Маргарет, когда вы станете премьер-министром, вам придется то и дело открывать дебаты». Она вздохнула, кивнула и открыла прения {9}.
Высокомерие, которое проявлял Вильсон во время дебатов по внешнеполитическим вопросам, и в особенности по вопросам отношений с Советским Союзом, так возмущало Тэтчер, что она поставила себе целью подковаться в этой области. К 1975 году Соединенные Штаты наконец ушли из Вьетнама, и отношения между Востоком и Западом в первый ее год на посту лидера консерваторов занимали центральное место в сообщениях средств массовой информации. Соединенные Штаты и Советский Союз осуществили совместный полет космических экипажей, а главы тридцати пяти государств собрались в Финляндии, чтобы подписать Хельсинкские соглашения, ознаменовавшие собой вершину разрядки — короткого периода ослабления международной напряженности после подписания Никсоном и Брежневым в Москве в 1972 году договора ОСВ-1 об ограничении стратегических ядерных вооружений. Несмотря на доброжелательное отношение к разрядке, вокруг нее велись ожесточенные споры, особенно жаркие в вопросе о том, не был ли Запад обманут Советами. Для того чтобы участвовать в этих спорах, она решила изучить все, что только возможно, начиная с обороны. Опыт участия Британии во второй мировой войне убеждал ее в необходимости сильной обороны, и она принялась углублять свои познания. Процесс освоения материала потребовал — излюбленное ее занятие — запоминания мельчайших подробностей: виды вооружений, количество боевых кораблей и самолетов, численный уровень вооруженных сил и резервных войск. Не обошла она своим вниманием эмиграционную политику СССР и отношение Советов к диссидентам.
