Чувствуя незащищенность со всех флангов, Зойд пошел превышать, пролетая светофоры и плюя на стоп-знаки, в Винляндию, где как раз успел к дверям банка перед самым закрытием. Функционер начального уровня в костюме, отказывавший в допуске другим опоздавшим, увидел Зойда и, впервые в истории, принялся нервно отпирать ему двери, а его внутренние коллеги за столами стали заметно тянуть руки к телефону. Нет, это не плановая паранойя – но и Зойд не собирался входить в этот банк. До него догулял охранник, расстегивая кобуру на бедре. Ладно. Зойд смылся, помахав «вот-и-всё-народ», ибо к счастью запарковал керогаз Трента сразу за углом.

У Прерии работа не кончится еще пару часов. Зойду требовалась наличка, но не только – еще совет, как побыстрей сменить внешность, а и то, и другое мог ему предоставить ландшафтный подрядчик, у которого Зойд некогда работал по газонам и деревьям, Миллард Стриггз, бывший актер, начавший как эмблема компании, а закончивший мажоритарным владельцем того, что по первости было довольно скромной службой ухода за лужайками, которую ее основатель, чтец запретных книг, назвал «Маркиз де Всад». Первоначально Милларда наняли просто сыграть в паре рекламных роликов местного производства для ночного эфира, в которых он, с огромным хлыстом в руке, возникал в гольфах, ботинках с пряжками, обрезанных штанах, блузоне и платиновом парике, все позаимствовано у супруги Блодвен.

– Пользуччи соррняк не слюшаэ? – осведомлялся он на подвиде французского прононса. – Хо, хо! Не прробльэм! Прросто звоньё – «Марркиз де Всад»… Он наведьё поррядок!

Вскоре предприятие уже процветало, расширив обслуживание до бассейнов и лесонасаждений, а выручки за это накатывало столько, что Миллард в какой-то раз решил взять не гонораром, а несколькими пунктами. Публика из вне-Ящичного мира стала принимать его за настоящего владельца, к тому времени обычно пребывавшего где-нибудь в отпуске, и Миллард, будучи актером, начал им верить. Помаленьку он скупал доли и учился вести дела, а также усложнял сценарии своих рекламных роликов от той прежней нарезки полуминуток на вампирской смене до того, что ныне часто могло быть и пятиминутным микрокинофильмом в лучшее эфирное время, где музыка и спецэффекты все больше давались на откуп умельцам аж из Приморского округа, а Маркиз, чей гардероб ныне усовершенствовался до подлинного костюма восемнадцатого столетия, мог вести диалог с каким-нибудь некондиционным газоном, поря его хлыстом, и каждая травинка при крайнем приближении обнаруживала лицо и крошечный ротик, из которого тысячекратно-эхоплексным хором раздавался писк:

– Ещьё, ещьё! Обожжаем! – Маркиз, игриво склонившись:

– Я васс не сльищу! – Немного погодя трава запевала музыкальную заставку компании, на, к тому времени, пост-дисковую аранжировку «Марсельезы»:

Миллард был известен тем, что работу распределял щедро, а платил наличкой и, к тому же, вчерную. Половина стоянки техники сегодня была заполнена грузовиком откуда-то из Мохави, чьим грузом был один-единственный гигантский валун, обугленный, весь рябой, изъязвленный полосами металлической муравы.

– Зажиточный клиент, – пояснил Маркиз, – желает, чтобы смотрелось, будто мимо его дома только что промахнулся метеорит.

Зойд мрачно обозрел.

– На беду напрашивается публика. Судьбу искушают.

Они вернулись в контору. Блодвен, в волосах полно ручек и карандашей, попискивавшая, себя не помня, на компьютере, злобно поглядела на Зойда.

– Только что Элвисса звонила, твою трахому конфисковали.

Ах блин, ну вот оно. Элвисса была в винляндском «Безопасном способе», а когда вышла на парковку – обнаружила на ней больше защитников правопорядка, чем у нее во дни маршей бывало: все окружили пикап, который она утром одолжила у Зойда, словно ожидали, что он сейчас оружие выхватит. Элвисса попробовала выяснить, что происходит, но безуспешно.

– Слуш’, Миллард, друг-мой, похож’, мне понадобится маскировка, причем скоро – не мог бы я тебя обеспокоить на профессиональную подсказку-другую?

– Что ты натворил, Зойд? – не потерпелось узнать Блодвен.

– Невинен, пока вина не доказана, с этим у нас как нынче?

– Я-то просто хотела уточнить, не станут ли они у тебя деньги изымать, – тут это знакомый вопрос, на счета субподрядчика вкупе обычно навешивают больше, чем на пылесос:

– Удерживают больше, – предположил однажды Зойд, – чем Пизанскую башню, – на что Блодвен тогда ответила:

– Впендюривают больше, чем в калифорнийский бургер, – супруги, бывшие супруги, социалка, банк, «Потерянный самородок», галантерейщики с дальними почтовыми индексами, вот, что вам всем достается за такую беспорядочную жизнь.

– Похоже, это вам достается, – заметил ей Зойд.

– Потому-то вам, утыркам, по большей части и платят вчерную, – присоветовала тогда она, скроив рожу, которую Зойд помнил у своих училок в младших классах. Неплохой она человек, хотя по Зойдовой теории выходило, что она была б гораздо счастливей, окажись супруги в Голливуде. Миллард и Блодвен познакомились в Сан-Франциско, в театральном кружке, она играла в массовке хорошеньких девушек, он думал специализироваться по Брехту – однажды ночью на Хейте кто-то закинулся кислотой, и после некоторого стремительного килевания по шестидесятым, они вылетели из своего анархо-психоделического вращения и приземлились в двадцати милях вверх по грязевой полосе препятствий, называемой дорогой лишь теми, кто никогда и близко от нее не бывал, во глубине винляндских секвойных чащ, в хижине у ручья, из чьего русла по ночам до них доносился стук его золотоносной гальки. Когда же предприятие пошло на взлет, они арендовали дом в городе, но за место в горах, где они впервые вернулись на Землю, держались по-прежнему.

– Сию секунду немножко занят, – Миллард вручая Зойду конверт с суммой зеленых внутри, – позже будет лучше – скажи-ка, Лапа, что у нас за «Кино в Восемь»?

– Эм-м, ой, Пэт Сейджэк в «Истории Фрэнка Горшина».

– Скажем, десять, десять-тридцать?

– Ёкс, надо Тренту позвонить, ему керогаз нужен.

Трент, чувствительный поэт-художник из Города, переехал сюда на Север из-за нервов, кои в данный момент пребывали не на вершине спокойствия.

– Бронетранспортиры, – Трент пытался орать и одновременно не повышать голоса, – личности в полной боевой выкладке топчут огороды, кто-то сказал, собаку Стоукли застрелили, я тут засел с тридцать-ноль-шестым, только я его и заряжать не умею, Зойд, что тваариии-ца?

– Постой, легче кореш, у тебя это похоже на КАПУТ, – имея в виду печально известную федерально-штатную Кампанию По Уничтожению Травы, – но пока ж еще вроде не сезон.

– Это по твою душу, еблан, – Трент уже выл в голос, – они у тебя штаб-квартиру устроили, все вышвырнули во двор, они уже верняк твою заначку нашли…

– Знают, на чем я езжу?

– От меня – нет.

– Спасибо, Трент. Не могу сказать, когда…

– И не говори, – предупредил Трент, шмыгнув носом, – увидимся когда-нибудь, – и повесил трубку.

Зойд решил, что ему вернее всего будет отыскать где-нибудь стоянку кэмперов и попробовать к ним прибиться. Место он себе забронировал в нескольких милях от города вверх по Седьмой реке под липовым именем, молясь, чтоб никто не прослушивал этот номер. Затем, с опаской, проследовал в своем кедровом бельме на глазу к «Пицце Бодхи Дхарма», которую сегодня вечером слышно было раньше, чем видно. Все обитатели заведения типа пели, такое, что, с флюидами грядущих бед, он распознал – не слова, они были по-тибетски, но мелодию, с ее костотрясыми басами, к мощному и тайному заклинанию против захватчиков и угнетателей, в частности слышимому чуть позже в году, как раз на урожай, когда в небесах собирались вертолеты КАПУТа, и Северная Калифорния, подобно другим дуреводческим регионам США, вновь воссоединялась, говоря оперативно, с третьим миром.