- Да будет с нами Святовит здесь, на земле ильменских словен! троекратно повторила дружина вместе с верховным жрецом…

И закипело всё вокруг Ладоги. Там лес рубят, там бревна обтёсывают, там остро колья обтачивают, там крепкую стену ставят, где земля с водой дружна, там глины, камней, песку подсыпают, основу укрепляют - не на год стараются, на долголетия закладывают…

Но затуманился словенский народ здешний, ладожский, глядя на кипучую работу варягов-россов. "Только было кланяться друг дружке начали, а поди-ка вот какая напасть на них: крепость невиданную строят, от кого-то хорониться собираются; а мы, словене, как же? Коль гости нагрянуть - мы сами по собе, а оне - сами по собе? Зачем же дружину?.. А-а, какой пустой вопрос в душу лезет… Обидели их, крепко обидели, вот они и обособляются… Кто-то дела чёрные вершит, а народ расхлёбывает… Ну, почто не живётся добром!.." сокрушались ладожане-словене, ревниво наблюдая, как трудятся варяги.

Но зазлорадствовали викинги, чуя разногласия пришельцев с хозяевами. И хотя к открытым действиям против рарогов-русичей они не прибегали, но и не упускали ни единого случая посмеяться над их усилиями: то при виде тяжёлых строительных работ жестами показывали, как надо легко это делать, а то канатами возьмут да и растащат заготовленные рарогами бревна в разные стороны.

В ответ Рюрик не приказывал - просил всех молчать: боев впереди ещё хватит…

…Ну а что же Гостомысл? Что же Полюда, седая умная голова? О чём думу думает Домослав?

В огромной гридне дома посадника все трое вели ярый разговор.

- Чую! Ведаю! Срам и позор! - запрокинув голову к низкому потолку, кричал Гостомысл. Меховая перегиба распахнулась на нём, лицо покрылось пятнами, серые проницательные глаза спрятались под лохматыми бровями, толстая, покрасневшая от напряжения и неестественной позы шея нависла над туго затянутым воротом льняной рубахи. - А что я мог с ним поделать! прокричал он, не меняя позы. - До сей поры никто не может показать пальцем на Вадима и трижды обвинить его в содеянном! - торжествующе проговорил он, затем опустил голову и хитро оглядел послов. - По нашей земле много чужого люда бегает и зло чинит. Разве всех поймаешь! - опять прокричал он, не дав послам слова. - Это мы думу чёрную имаем: Вадим - соперник, Вадим - злодей, а кто сюда приидет и укажет, что сие есть так?! - крикнул он в последний раз и затих.

Послов словно прорвало.

- Всё это мы понимаем, - узрив хитрость новгородского посадника, хмуро проговорил Полгода. - Но мы сами их позвали! Сами дали им дела управительские и суд над злодеями, а кровь пролилась, и мы, яко дети малые, руками разводим, ничего сделать не можем! - перешёл на крик посол, тяжело дыша: ярость требовала выхода, и он не всегда успевал подбирать нужные слова. - Хитрим, тёмную душу в лисью шкуру заворачиваем! Да разве так мы когда-нибудь прекратим разбой! - Полюда кинул злой взгляд на посадника и подождал, что скажет тот в ответ.

Гостомысл молчал. Он без удивления слушал своего посла и ждал, когда тот выскажет все. "Ну, глаголь-глаголь. Я послушаю. Дела вершить всё одно буду по-своему", - думал он, глядя на именитого словенина.

Полюда понял, о чём про себя подумал новгородский посадник, но отступать не захотел:

- Менять пора древние обычаи! Они хороши были для тесной общины! горячо проговорил он и посмотрел на Домослава. Тот промолчал. - Теперь живём объединённым племенным союзом, большой страной, старыми порядками не обойдёшься. - Полюда перевёл возбуждённый взор на Гостомысла.

- Вот и начните! - сердито, но явно подыгрывая самому себе, прокричал ему Гостомысл. - Придумай новый порядок и доведи его до всех людей! напевно, как гусляр-сказитель, проговорил он и при этом выразительно глянул и на второго посла.

- Начну! - сорвался опять на крик Полюда. - Но прежде я приведу тебе человека, который трижды укажет на Вадима, - неожиданно объявил он.

Гостомысл вскочил.

- Зачем тебе сие надо?! - загремел он, но тут же замолчал. Он подошёл к послу, ласково заглянул ему в глаза и тихо спросил: - Ты что, хочешь дальнейшего кровопролития? Полюдушка, да ты же первый устал от него, - уже примирительно сказал Гостомысл и положил руку на плечо словенина, миролюбиво погладив его.

- Кровопролитие кровопролитию рознь! - угрюмо возразил Полюда, скинув руку посадника со своего плеча. - Ты ныне видишь малое, а я зрю крупное!

Гостомысл покачал головой, отошёл от посла и встал, прислонившись спиной к тёплому боку печки. "Боги! И когда эти старцы будут мудрыми? Мыслят, яко дети!" - безнадёжно подумал новгородский правитель и нахмурился.

- Ты когда был последний раз в Ладоге? - упрямо спросил его Полюда, наблюдая за переменчивым настроением Гостомысла. - Боишься туда нос показывать! - закричал он опять и встал. Медленными, тяжёлыми шагами он пошёл на посадника, чтобы напомнить ему кое-что, известное им одним.

Но посадник не дрогнул.

- Знаю! - топнул ногой Гостомысл и не дал послу договорить. - Всё ведаю, хоть и не бываю там. Ну и что?! - уже тише спросил он и взглядом приказал Полюде остановиться. Тот, верный своей выучке, встал. - Главная наша опора - наши враги! - торжествующе бросил Гостомысл в недоумённые лица послов, с удовольствием прижимаясь к тёплой печке; он даже закрыл на мгновение глаза. - Пусть строят себе на забаву свою крепость! - лениво проговорил Гостомысл, хитро поглядев на Полюду и Домослава. - Ныне построят, а завтра… воевать норманнов пойдут, - так же лениво закончил он и уже в душе начал радоваться: "Ну, вот и вся ярость…"

- А пойдут ли? - усмехнулся недоброй улыбкой молчавший до сих пор Домослав. Он видел всю игру Гостомысла, чуял слабость доводов Полюды, но… кто мог поручиться за действия рарогов?

- Ну, ежели далеко не пойдоше, то к ним приидоше, - засмеялся Гостомысл, явно не желая разговаривать с послами всерьёз.

- И не жаль тебе ни земли своей, ни людей своих, новгородский посадник, - ужаснулся Домослав. - А я-то думал, ты - человек, а ты яко зверь лютый! - Старый Словении встал. Безысходность дум его сказалась во всем: в осанке, во взгляде, который он бросил на посадника.

- Будешь зверем! - закричал опять Гостомысл, на мгновение забыв о своей роли. - Ты сядь на моё место и по всей правде разбери всех! Давно бы в лешака обратился! - Он отошёл от печки, приблизился к послам и, шумно вздохнув, тяжело пояснил: - Ведь у каждого своя правда! Своя!

Домослав с Полюдой недоумённо посмотрели друг на друга.

- Ну, прийдоше они по зову нашему, так не ловчись, не скрывай того, что ведаешь, - вдруг по-стариковски проворчал Гостомысл, оглядев послов, и зло докричал, будто спохватившись: - Ведь чують, что одною дружиною никакого врага не одолеють: всё равно пойдут за ополчением! А ополчение кто кликать станет? Я! Ты! И ты! - Гостомысл вошёл снова в игру и уже свободно, широкими жестами тыкал пальцем то в одного, то в другого советника. - А что мы сказывать будем ополченцам? - бодро спрашивал он, чувствуя свой верх: Идите под главу варягов, которые токмо себя лелеють?.. Молчите? торжествующе подвёл он итог беседе и оглядел поникших послов.

Домослав с Полюдой молча отступили: отвечать было нечем.

- Боги! Как сладка дума о старости! Скорее бы Яга кого-нибудь за мной прислала! - тихо воскликнул семидесятилетний Полгода, тяжело встал и, не глядя на хозяина, первым покинул дом Гостомысла.

Старый Домослав чуть помедлил, слегка поклонился Гостомыслу и молча вышел вслед за давнишним другом…

Ровно год прошёл после тех мрачных событий, которые поселили в душе одних злое размышление, у других - затаённую хмурость, а у третьих открытое противодействие. Расширенная и хорошо укреплённая Ладожская крепость, возведённая Рюриком всего лишь за год, вызывала и гнев, и удивление, и восхищение, но никто из ильменских правителей не решался что-либо открыто молвить варяжскому князю по поводу её появления.