Обычно такой спокойный гусёнок вдруг вытянул свою длинную, тонкую шейку, которая уже начала покрываться пером, и вдруг так беспокойно закричал, что переполошил всю стаю. Грозно загоготал вожак, скосив свой красный глаз в сторону девочки. Внезапно огромная серая гусыня, широко раздвинув крылья, ринулась на маленькую княжну. Вожанка, бдительно охранявшая дочь рикса, закричала на гусыню и больно хлестнула её длинным прутом. Гусыня, гогоча, заметалась по кормовой площадке. За ней и другие зашипели и закричали, всё больше и больше входя в азарт. Девочка схватила няньку за руку и потянула её к дому. Неожиданно гуси перестали их преследовать.
- Вожанка, смотри, - испуганно прошептала Рюриковна, - что это они делают?
Старая нянька в страхе остановилась.
- Что это с ними? - изумилась она, крепко прижав к себе дочь князя.
Гуси кружили по поляне, поднимая пыль. Гогот и шум их заразили даже дворовых собак, которые тоже подняли громкий лай и беготню. Внезапно вожак застыл в центре поляны, высоко подняв голову, будто обдумывал причину беспокойства стаи. Но вот он вытянул свою могучую шею в сторону восточного леса и надрывно загоготал. И тут же вся стая гусей вслед за вожаком, вы? строившись ровным полукругом, загоготала, вытянув шеи в ту сторону, что и вожак.
Из всех дверей огромного княжеского дома высыпали слуги. Казалось, проснулся не только дом князя. Казалось, проснулась вся земля Рарожского побережья и чего-то ждала. Руцина тоже выскочила на крыльцо и" увидев, что Вожанка уже стоит с девочкой возле дверей, опустилась перед дочерью на колени, ощупывала её тревожно руками и всё повторяла:
- Тебя не обидели гуси? Ты не испугалась? И тут девочка громко и горько заплакала. Дагар смотрел на встревоженную Руцину и прижавшуюся к ней Рюриковну и не знал, чем помочь этим двум таким дорогим для него существам. Коснуться на людях Руцины он не решился. Нежно и бережно могучие руки знаменитого меченосца подхватили маленькую княжну и ласково прижали к груди. Руцина вспыхнула, но ничего не сказала. Её глаза благодарно и смущённо смотрели на Дагара. Тот всё понял и ещё заботливее прижал девочку к себе.
Но вот на красном крыльце дома появился князь, и все затихли. Рюрик оглядел двор, неистово надрывающихся гусей и нахмурился. Сквозь толпу слуг протиснулся Бэрин и, торопясь, направился к князю. Дагар наблюдал за Рюриком и верховным жрецом, стоя возле Руцины и не опуская княжну с рук. Рюрик заметил их, нахмурился, но тут внимание его отвлёк взволнованный Бэрин, который сразу же увлёк князя в дом.
И долго ещё толпа рарогов обсуждала странное поведение гусей, и долго ещё беспокоились чуткие птицы, то затихая, то вновь встревоженно мечась по поляне.
А в полдень того же дня ещё одно событие потрясло жителей поселения. Из грабовой рощи на тропу, что вела к ключу, выкатился клубок змей, и одна из них смертельно укусила гончара, шедшего к ключу за водой.
Улица гончаров - в трауре, а во всём селении рарогов - уныние и растерянная задумчивость.
К вечеру же на улице оружейников заблеяли овцы. И не одна, и не две, а все сразу. Жрецы ещё больше обеспокоились. И всю ночь они приносили жертвы богу Велесу, прося его отвести беду от рарогов. Всю ночь творил молитвы Святовиту Бэрин, вспоминая подходящие предвещания. Вспотевший, грузный, ходил он от окна к окну и с ужасом пришёл к мысли, что даже перед неожиданным нападением германцев ничего подобного с живьём не происходило. А что это были знаки, и знаки грозные, вещие, он был в этом уверен. Может, это он, бог иудеев, готовя нас к новым испытаниям, предупреждает нас: "Ждите, должно свершиться…" Вот только что должно свершиться? Пока Бэрин этого не знал. Что же он должен сказать вождю и князю? К чему готовить соплеменников? Ведь к утру они ждут от него толкования… И тут он вспомнил: гуси гоготали в сторону ольхового леса, на восток. Святовит всемилостив! Восточный ольховый лес! Это же… Нет! Врагов оттуда быть не должно! А улица гончаров? Она на северо-востоке. Так, так, верховный жрец… А улица оружейников? Юго-восточная! Итак, верховный жрец, вести идут с востока!.. Но почему такие злые? От кого такие вести идут с востока? Вот вопросы, на которые надо завтра утром дать ответ князю, вождю и всему племени… Ну, верховный жрец, думай! И Бэрин, заметно оживившись, вспоминая подробности прошедшего рокового дня, стал разгадывать предзнаменование…
Князь в это время находился в доме вождя. Они решали, сколько скота нужно принести в жертву богам, чтобы умилостивить их. А что боги требуют жертв - в этом никто не сомневался.
Старая Унжа не могла настаивать на том, чтобы беседа вождя и князя проходила в её присутствии, но она приказала, чтобы слуги не входили в комнату, где совещались её сын и зять. Она сама приносила им горячую еду и вкусное ягодное питье, сама заботливо суетилась возле очага. Наконец, не выдержав, глухо и удручённо проговорила:
- Рюрик, я думаю… весть была богами послана нынче непростая.
- Я тоже так думаю, - ответил князь и вопросительно посмотрел на неё, зная, что у старых людей особое чутье.
Глубоко и тяжело вздохнула в ответ вдова Верцина. Она взяла убрус со скамьи, накинула на плечи и съёжилась под ним как от холода. Убедившись, что сын и зять смотрят на неё во все глаза и ждут откровения, она низким голосом сказала:
- Мне который раз снится один и тот же сон… Рюрик вздрогнул, вспомнив свой сон о ласточке под крышей. Он приснился ему более десяти лет назад, но время от времени князь вспоминал его, и эти воспоминания были так свежи, как будто сон приснился ему только вчера. "Уж не пророчество ли то начинает сбываться?" - горько подумал князь, но вопрос задать побоялся.
Вдова угадала угрюмую задумчивость Рюрика и, кивнув головой, начала свой рассказ:
- Будто мы идём далеко-далеко… и будто у всех у нас длинные волосы, и мы путаемся в них. А дорога луной освещена… Волосы не дают нам идти, и мы пытаемся их расчесать, но не можем. И тогда мы стали стричь их друг у друга.
Рюрик, внимательно слушавший вдову, вздрогнул и обречённо произнёс;
- Значит, надо готовиться к большой и трудной дороге… Но куда?
- Это сегодня ночью узнает Бэрин, - с горестной безысходностью ответила Унжа. Её высохшее тело, укрытое серым убрусом, как бы растворилось в вечерних сумерках, и князю стало отчего-то жутко.
Олаф удивлённо переводил взгляд с матери на Рюрика и обратно, но ничего не понимал. Ему казалось, что мать и князь уже заранее о чём-то договорились и вот теперь разыгрывают его. Но, внимательно вглядевшись в отрешённое лицо князя и в горестную позу матери, он понял, что происходит что-то важное, ужасное, с чем ему, молодому вождю, ещё не приходилось сталкиваться.
- А мне почему-то ничего не снится! - Он хотел сказать это весело, но вышло как-то растерянно и не к месту, и юный вождь засмущался своей так некстати прорвавшейся удали.
Ни князь, ни мать ничего ему не ответили… А в это время первая жена князя рарогов Руцина, сидя на ложе в своей одрине, растерянно и сердито вопрошала себя: "Ну что, Руцина?.. Ты - первая жена рарожского князя, ты прежде всего свейка! Как ты растолкуешь всё то, что случилось? Пора тебе во всём разобраться! И прежде всего, как тебе, первая, но нелюбимая теперь жена князя, жить дальше?"
Страх за дочь прошёл не сразу. Рюриковна давно уже спала, а Руцина, уложив её, всё никак не могла успокоиться. Она понимала, что князь оставил её в своём доме только из-за дочери. Год уже, как Рюрик женился на Эфанде и убрал стражу от одрины Руцины. Это было немое дозволение жить свободно. Оскорблённая до глубины души, Руцина тогда целую неделю не выходила из своей одрины. Она то проклинала князя, то билась головой о стену, то звала его. Она болела им. Потом она стала молиться - и к ней не сразу, но пришло успокоение. И она примирилась - ей так казалось. Но когда она увидела счастливую улыбку Эфанды, проходящей по двору рядом с Рюриком, то она решила убить её. И вновь заболела. И только молитва вернула ей спокойствие духа. Однажды она стояла на коленях всю ночь и просила у Бога смерти. И когда глаза её от слез опухли так, что она не могла уже поднять веки, то вспыхнул яркий свет, и она увидела Его. И Он сказал: "Терпи. Всё пройдёт. Ты будешь счастлива. Прости и забудь". И Руцина упала и не помнила больше ничего. Очнулась она на ложе. Старый Руги сидел рядом с её ложем. В изголовье ложа стоял он, Рюрик. И она простила его и простилась с ним. Она сама отослала его к Эфанде. И вот прошёл год. И ей уже приятно, что другой мужчина смотрит на неё влюблёнными глазами. Она женщина, а он так привязан к ней, и она так нужна ему… Но когда совсем недавно она увидела, как Рюрик вёл Эфанду к жреческой обрядовой поляне на откровения с богами, то поняла силу их любви. Эфанда шла своей летящей походкой, слегка опираясь на крепкую руку князя, и что-то тихо говорила ему. Рюрик в ответ улыбнулся ей, и суровое лицо его преобразилось: оно посветлело, помолодело, стало нежным.
