Увлечённый не покидавшими его воспоминаниями, Фотий нервно перебирал палеи, апокрифы, хронографы в драгоценных переплётах, не задерживая внимания на раскрытых страницах, зная, что оправдание своих действий он всегда найдёт либо в ветхозаветных, либо в новозаветных книгах. Дело не в библейских толкованиях тех или иных помыслов людей, дело в том, что Фотию не давала покоя совесть и какое-то странное предчувствие тревожило его который день подряд.
Да, он знает, что Варда вместе с новым царедворцем Василием Македонянином уплыли к Сицилии биться с пиратами, а Михаил Третий ушёл с войсками в Каппадокию. Соперник-патриарх, этот чистюля и умник, томится на Теревинфе… Нет, что-то не так… Не случайно, наверное. Македонянин, этот умный армянин, увёл с собой всесильного кесаря. Если что-то произойдёт на Средиземном море, то никто не поймёт, чьих это рук дело будет. Ну и что? Это даже лучше… Он не любит Варду… Но что же тогда так беспокоит тебя, новоиспечённый патриарх? Собственная судьба? Да, потому что он не знает, как жить, если будет низложен, вдруг он не угодит новому царедворцу. А тут ещё этот трезвон колоколов… Что ещё случилось?
Когда слуга-монах доложил, что к городу со стороны Босфора подступил многочисленный враг, Фотий не поверил своим ушам. Как враг, когда армии нет в городе?! Нет ни флота, ни пехоты! Это что, заговор? Но чей?!
- Арабы?..
- Нет… не знаю, - запинался от страха монах. - Может быть, болгары… Какая разница!
Вот именно - какая разница?! Надо отразить натиск врага! Как энергично сказано! А как это сделать? Силами Орифы? Силами охранных войск? Этих сил хватит дня на два. А каковы силы врага? Неизвестно… Фотий с трудом произносил тяжёлые военные слова, пытаясь принять какое-либо решение. Надо поднять всех жителей Царьграда. Ну и что же, что калеки? Надо сказать эпарху Орифе, чтобы он послал в Каппадокию за Михаилом какого-нибудь воина, быстрого на ногу. И… неужели придётся послать кого-нибудь на Теревинф, в Мраморное море, к Игнатию? Ведь народ пойдёт именно за ним, за Игнатием, а не за Фотием, которого хорошо знают только при дворе императора да те монахи, которые обязаны постоянно напоминать народу, что их новый пастырь зовётся Фотием.
Патриарх волновался, мысля вслух, кое-что утаивая, но в основном заражал самого себя верой в необходимость благодатного действия. А страх… страх всё равно не уходил, всё рос и рос, и, как только речь зашла о непосредственном руководстве обороной города, Фотий чуть было не проговорился, заметив, что есть в конце концов глава охраны крепостных стен, пусть он и…
- Ах, народ?! Да, народ… Хорошо, - глухо согласился наконец он. Надо идти к собору Святой Софии… И пусть прекратят звонить колокола! - зло крикнул он монаху, и тот через посыльных исполнил приказание патриарха.
К полудню в городе стихли перезвоны церковных колоколов, а Фотий вместе с эпархом Орифой через тайные юго-восточные сухопутные врата города проводил конную разведку за Михаилом в Каппадокию. Когда Фотий, простившись с Орифой, зашёл в храм Святой Софии, перебрал святые книги и решил закрыть апокриф о житии Христа, к нему подошёл молодой красивый монах и тихо проговорил:
- В город вернулся Игнатий.
Фотий побледнел. Молча смотрел на монаха и не мог выговорить ни слова. Монах понял причину потрясения патриарха и продолжил:
- Его освободил какой-то варварский вождь, дал ему охрану; эта охрана высадила его у Неориевых ворот, и теперь он дома.
- И теперь эти варвары… штурмуют город? - тяжело спросил Фотий, соображая, как дальше быть. - Наверное, - ответил монах.
- Иди к себе, - резко распорядился Фотий, но через минуту, смягчившись, молвил; - Нужен будешь, позову.
Фотий едва дождался, когда за красавцем монахом закрылась дверь и можно было спокойно обдумать грозную весть. Игнатий вернулся! Ос-во-бож-дён! Каким-то кретином… Что это?! Божья справедливость? Или Божье наказание для меня? И… как теперь к этому относиться?.. Ведь только что я сам хотел посылать за ним!.. Счастье ему, что враг у ворот…
- Исидор! - раздражённо кликнул вдруг Фотий монаха-красавца и, когда тот мгновенно появился перед его высокопреосвященством, смело потребовал: Зови Игнатия!
* * *
Они недолго смотрели в глаза друг другу, зная, что грозная сила стоит у ворот и незачем ворошить прошлое. Вот только Фотию потребовалась огромная выдержка, чтоб не спросить хоть что-нибудь о дерзком спасителе соперника, который как ни в чём не бывало сухо и внятно перечислял дела, надлежащие к выполнению немедленно. Скорее туда, где необходимо скрыть всё ценное от врага. Надо продержаться дней пять, не меньше, а то и все шесть. Три дня пути до Каппадокии! А до Сицилии все десять! Флот явно не успеет вернуться. Вся надежда на Михаила! Этот блудник-царь вроде начал заниматься государством. Правда, на уме у него всегда на первом месте личное добро, ну а у кого другой порядок правления?!
Фотий говорил много, громко, так, как никогда ещё не говорил. Игнатий понял, что он унимает свою совесть, и не помогал ему в этом унизительном деле. "Не надо было хвататься за патриаршество, раз не уймёшь до сих пор свою душу. Варда был бы высмеян и превращён в ничто, а ты помог ему утвердить зло в государстве, в котором и так распутствуют все, кто едва вышел из младенческого возраста. Как вовремя вас покарал Господь Бог за это", - хмуро думал бывший всесильный патриарх и угрюмо показывал те тайные клети в соборе, те сакристии, где можно было надёжно спрятать государственные ценности и иконостас.
Фотий поник, понял, что Игнатий не простил ему нравственного отступничества и вряд ли поможет в обороне города.
"Да не юли ты, - кололи его, казалось, глаза Игнатия, - всё мы спрячем, врагу достанутся лишь стены соборов, а что касается силы, которой нет у наших людей, то обращаться надо только к Богу!"
Фотий вспыхнул. Это насмешка? Разве Игнатий не знает, что Бог на небе. А враг на Босфоре и вот-вот пробьёт дряхлые, хоть и в три ряда стоящие вокруг города стены!
"Да, ты не тот библейский третий святой, который поставил у себя в пещере жернова и по ночам молол хлеб, чтобы заглушить в себе корыстолюбивые помыслы, и достиг наконец того, что стал считать золото и серебро прахом", снова зло подумал о Фотий Игнатий, а вслух убедительно и чётко сказал:
- Если не подоспеет Михаил с войском, то надежда одна - на Бога! - Он вытер пот с толстого раскрасневшегося лица, одёрнул монашеское одеяние и, глядя в глубоко сидящие тёмные глаза соперника, добавил: - Душой чистой надо воспринимать мои советы! А если не в состоянии, то вспомни хотя бы молитвы, помогающие победить врага.
Фотий, написавший свыше пятидесяти богословских трактатов, не поверил ни единому совету Игнатия. "Старик выжил из ума, - решил он, - ежели всерьёз советует такие вещи. Враг - вот он, налицо; свистит, улюлюкает, бросает зажигательную смесь; город вот-вот вспыхнет, а он о молитвах. Когда молиться, если надо защищаться?"
- Ночью! - крикнул Игнатий. - Вы привыкли к ночным усладам, а что в случае беды нужно усердно молиться ночами, забыли об этом! Воины-то пусть своё дело делают! А ты - своё! - грозно потребовал Игнатий и тут же спросил: - Что делал Иоанн Предтеча, когда шёл в неведомые края на погибель?
- Крестил… и окроплял водой всех крещёных, - оторопело ответил Фотий и хотел сказать, что весь народ Царьграда давно крещён, при чём же здесь Иоанн Креститель?
- А при том, что надо свершить омовение патриаршей ризы в водах Босфора и весь народ заставить обратиться к заступничеству Пресвятой Богородицы! Вот когда сделаешь всё это с чистым сердцем и душой, когда весь народ увлечёшь за собой, тогда и увидишь: Бог с тобой или против тебя! - горячо проговорил бывший патриарх и пытливо уставился на Фотия.
- И?.. - "И всё это должен сделать я?" - чуть было не сказал Фотий, но понял, как низко пал, заставил себя проникнуться истиной слова Игнатия, поверить в его нравоучение и тихо спросил: - И… как это нужно сделать? Я… никогда не слыхал о том, чтоб патриаршую ризу… Это же такая ценность!
