Помнится, в свое время в западной прессе было немало изумленных возгласов, когда обнаружилось, что с женой члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, сопровождавшей супруга в его едва ли не первой — в новом ранге — поездке за границу, можно общаться по-английски. Это было непривычно: обычно советские высокопоставленные жены молчали по-английски, по-немецки и т. д. еще более несокрушимо, нежели их мужья.

Я тоже был свидетелем, когда моя собеседница заговаривала с кем-либо за рубежом по-английски. Правда, чаще всего не с официальными лицами или их «половинами», а, что называется, с «улицей». С детьми, домохозяйками и просто пешеходами, узнающими ее и плотным кольцом окружающими везде — на улицах, площадях, в музеях. Здесь, в этом окружении, она своего английского не стесняется. Как, кстати говоря, и окружение, публика не стесняется своего русского: «Раиса! Раиса!» — несется со всех сторон. Если в руках у людей оказываются плакаты, афиши, она тоже читает их вслух, громко. Людям приятно, ей, по-моему, тоже.

— Никогда в жизни не завидовала, что на ком-то платье или украшения красивее, чем на мне. А вот людям, свободно владеющим иностранными языками, завидую по-настоящему. И до сих пор. Английский учила уже позже. Пыталась наверстать упущенное…

— Мы остановились на атмосфере в МГУ тех лет.

— Да, при всех элементах закомплексованности налицо был и радикализм, творческий характер учебы. Они присутствовали в МГУ, именно они и создавали неповторимую университетскую атмосферу. Знаете, я бы даже сказала точнее. При всем общем недостатке нашей системы обучения все-таки учебная, общественная жизнь МГУ несла на себе в отличие от других вузов больше радикализма, азарта и творчества, компенсируя в чем-то издержки учебного процесса.

Благодаря университету, его обстановке мне привилась и осталась у меня навсегда любовь к студенческой аудитории, к молодежной среде. Чувствую себя в ней по-особому. И, должна признаться, я по ней постоянно скучаю. Сама атмосфера молодежной аудитории, даже, если хотите, ее воздух, в любую минуту готовый взорваться смехом, ее особый колорит, что ли…

— Когда спускаюсь в метро, то сразу погружаюсь в запах собственной юности. Знающие люди говорят, что пахнет разогретой резиной, пылью, а мне кажется — шестидесятыми годами. Запах метро ассоциируется с запахом моей собственной студенческой молодости — никогда в жизни не ездил в метро так часто, бесконечно, как в те годы.

— Такое отношение у меня, возможно, еще и потому, что сама много лет преподавала. Не знаю. Но, думаю, что это все-таки оттуда, из студенческих лет. Молодость — вечный источник жизни, ее беспокойства, ее полноты и многоцветности. Состояние молодежной аудитории похоже всюду, где 6 я ни работала, где б ни училась и где б ни бывала, в том числе и в рамках программы официальных визитов Президента СССР. В гуще молодости и себя чувствуешь моложе. Это чувство испытывала я и в аудиториях ставропольских институтов, и в аудиториях Московского университета, и в Карловом университете в Праге, в Университете имени Гумбольдта в Берлине, и в Стэнфорде…

Это же чувство вынесла я и из колледжа Уэлсли в Бостоне. В июне 90-го года во время государственного визита Президента в Соединенные Штаты госпожа Барбара Буш и я ездили в Бостон, в престижный женский колледж Уэлсли. Принимали участие в торжественной церемонии вручения дипломов выпускницам. Помню, от имени выпускниц выступила совсем юная Кристин Бикнелл. Так вот, по американскому журналу — а журнал печатал также и наши с Барбарой Буш выступления — прочитаю Вам в переводе фрагмент ее прекрасной речи.

«Давайте надеяться, — сказала Кристин, — что и после окончания Уэлсли мы на все время сохраним мужество по-прежнему критически оценивать себя и решать трудные проблемы, которые ставит перед нами жизнь. Я полагаю, что мы — сильные женщины, высокообразованные женщины, женщины, давшие обязательства улучшить мир, в котором мы живем. И я верю, что мы справимся с теми трудностями, которые ждут нас в этом мире». Видите, какое совпадение в подходах! Видимо, это вообще пафос самой молодости.

— Мне показалось, что Вы с госпожой Барбарой Буш поставили студенток перед затруднительным выбором.

— Каким образом?

— Олицетворяли перед ними два разных пути. Одна — путь почти исключительного, «жертвенного» служения семье. Вторая — путь профессионального самоутверждения в сочетании с ведением семьи. По моим наблюдениям, молодым, азартно честолюбивым выпускницам пришлось по душе упоминание о Вашей кандидатской степени, сделанное директрисой колледжа…

— Но мне запомнилось и другое: какую волну ликования вызвали слова Барбары о том, что она уверена — именно в этом зале сидит где-то, может быть, даже на последнем ряду, будущая супруга будущего Президента Соединенных Штатов!..

— Что ж, вы неплохо дополняли друг друга не только на трибуне, но и вне ее.

— У меня самое теплое, уважительное отношение к госпоже Барбаре Буш. Мне импонирует ее естественность и простота в отношениях.

Молодые приходят в жизнь с извечной уверенностью внести что-то свое, что-то сделать, преобразовать. Поэтому я и люблю ее, эту вечно юную, одухотворенно-самонадеянную студенческую поросль.

В университете я встретилась с Михаилом Сергеевичем. Здесь образовалась наша семья…

Меня часто спрашивают, как мы встретились, как Михаил Сергеевич ухаживал за мной. Наверное, это важно в воспоминании каждой семьи. Но для меня куда важнее, ценнее другое. Наши отношения и наши чувства с самого начала были восприняты нами… Знаете, — откладывает она листки, — я долго думала, как же поточнее сказать. Так вот, для меня все-таки более ценно следующее. Наши отношения, наши чувства с самого начала были восприняты нами как естественная, неотъемлемая часть нашей судьбы. Мы поняли, что друг без друга она немыслима, наша жизнь. Наше чувство было самой нашей жизнью.

Помните поэтессу — Наталию Крандиевскую? Жену Алексея Николаевича Толстого? У нее есть такие строчки:

Первая встреча — на вечере танцев в студенческом клубе Стромынки. Михаил Сергеевич пришел со своими друзьями: Володей Либерманом и Юрой Топилиным.

Мы тогда, Георгий Владимирович, не изучали свой гороскоп. Да, честно говоря, и не знали о существовании гороскопов. Это сейчас они в моде. А мы действительно не знали, что означает для нас знак зодиака Козерог, под которым родилась я, или знак Рыбы, под которым родился Михаил Сергеевич. Не знали, будут ли устойчивы, согласно этим знакам, наши отношения или нет. Будет ли гармоничен наш брак. Даже не задумывались над этим. Нас это не волновало. Не коснулись нас и меркантильные соображения: наследство, родственные связи, чье-то положение, протекционизм. Нет. Не было ни наследства, ни родственных связей. Все, что мы имели, — это мы сами. Все наше было при нас «Omnia mea mecum porto». «Все свое ношу с собой».

— А я думал, что это английская поговорка.

— Нет, латынь. Как и другая максима: «Dum spiro spero». «Пока дышу — надеюсь».

В речи ее, и без того правильной, нет-нет да и мелькнет прожилка латыни. Не только след языка, но, наверное, и след той тяги, что вела ее когда-то именно в университет.

— Мы долго дружили, прежде чем поженились…

Мне никогда не забыть наши длинные прогулки пешком по Москве — от университета с Моховой до Сокольников, Стромынки. Представьте, сколько это надо прошагать! Прогулки по улицам Горького, Петровке, Неглинной. Называю маршруты, которые мы любили. От Библиотеки имени Ленина — к Арбату, Кропоткинской, Волхонке. От Преображенской площади (это уже наш излюбленный маршрут в Сокольниках) до старого здания театра Моссовета. Все это — наша лирическая московская география.