— Нормалек, босс одобряет, — сказал Филя, сунув мобильник в карман куртки. — Возвращаемся в офис, она могла заметить нашу машину, не стоит нервировать бабу.

— Баба с возу… — равнодушно сказал Игорь.

Весь день был нервным. В школе два урока тянулись ужасно долго. Она говорила торопливо, то и дело поглядывала на часы, ожидая звонка на перемену. Ученики чувствовали это, совсем не слушали ее, оживленно переговариваясь. Пестрову, который в очередной раз полез под стол, она врезала по голове общей тетрадью и прямо сказала, что заглядывать учительнице под юбку — удел дураков и неудачников. В классе поднялся хохот, Пестров вылез из-под стола ошарашенный и красный от стыда, как вареный рак. Наверное, это было слишком жестоко, уж по крайней мере непедагогично, они ведь еще дети. Это она поняла чуть позже, заорала, пресекая ехидные смешки и комментарии. В классе воцарилась тишина, но не потому, что ученики слушали ее: они следили за ней, пытаясь понять, что случилось с самой красивой училкой в школе.

Неизвестно, что было хуже — когда они шептались и смеялись или когда отслеживали каждое ее движение, каждое слово.

Тридцать пар внимательных глаз… В конце концов уроки закончились, и она, не дожидаясь подруги Маргариты, помчалась домой. Жора мог бы позвонить на перемене, но скорее всего позвонит на домашний номер. И тогда… она твердо решила, что расскажет ему все без утайки. Попросит, чтобы сохранил это в тайне, главное — от мужа Людки, и расскажет.

Понятно, она сама виновата в том, что случилось. И ведь чувствовала, с того момента, как Людка обратилась к ней со своей идиотской просьбой, чувствовала, что Жорка, человек тонкий, умный, поймет — что-то в семье не так. И думала об этом, ведь и сама считала — не так, если в ее доме тайно встречаются любовники, как в паршивом притоне! И не хотела, но потом согласилась, и все вышло хуже некуда! Жорка не только почувствовал, но и увидел Стаса, выбегающего из подъезда с расстегнутыми штанами! А эта дурацкая идея с ванной? Уж лучше бы Жорка понял, что Людмила встречалась с любовником, чем… Лучше? Неизвестно. «Мой дом — моя крепость» — это для него не пустые слова. И она была полностью согласна с ним. А во что превратила свой дом? В бордель!

И Жорка прав, подозревая ее. Так ведь можно потерять любимого мужа, семью разрушить… Нет, вчера не могла, а сегодня обязательно все расскажет ему. Ну да, виновата, была дурой, что согласилась выполнить просьбу подруги, да, да, да! Но сама ни в чем не виновата перед ним. Если бы он позвонил, сказала бы, что безумно любит, ждет и все-все расскажет, пусть только приезжает домой поскорее.

Но когда зазвонил телефон и она схватила трубку, в ней послышался совсем другой голос:

— Лерочка, дочка, что там у вас происходит?

— Добрый день, Валентина Васильевна… Все нормально, я только что из школы вернулась. Как там Анфиска?

— В садике еще. А дед в магазин пошел. Ты не ври мне, давай-ка выкладывай, что?

— А… почему вы спрашиваете?

— Жорка приезжал утром, с перепою и весь из себя расстроенный.

— И что сказал?

— Так он и скажет, держи карман шире! Но проговорился, что почему-то не доверяет тебе.

— А вы?

— Деточка, я тебе верю, как самой себе. Может, совсем из ума выжила, но что поделаешь?

— Спасибо, Валентина Васильевна. Я вам клянусь, что ни в чем перед Жорой не виновата. А он как-то странно ведет себя…

Лера замолчала, не зная, что сказать дальше. Странно ведет — не просто так, для этого должна быть причина. Правду сказать свекрови нельзя, а что можно?

— Ну и в чем там дело?

— Я не знаю… кажется… ему не нравится моя подруга, Людмила. Но, понимаете, я не могу выгнать ее, там свои проблемы, я пыталась помочь…

— Помогла?

— Не знаю. Но чувствую: Жора психует, требует рассказать что-то… Не могу же я ему рассказывать о проблемах подруги? Это чужие дела, пусть сами разбираются.

— Разводятся?

— Почти, а я пытаюсь помирить их, понимаете…

— Лера, дочка, может, мне приехать, устроить переговоры?

— А Жора что сказал?

— Он даже звонить запретил домой.

— Тогда не надо, Валентина Васильевна. Мы сами… я сегодня все ему расскажу, обещаю вам.

— Завтра непременно перезвони мне.

— Конечно, Валентина Васильевна, конечно!

— Анфиска в порядке, ждет не дождется, когда поедете в аквапарк. Втроем. Так что готовься. Я думаю, мы с дедом тоже махнем в аквапарк, заодно и у вас погостим, а то что-то не приглашаете.

— Я всегда рада вас видеть, но…

— Жорка тоже не приглашает. Лерочка, дорогая моя, держись. Если что — звони, помогу. Ну, всего тебе.

С такой свекровью жить бы да радоваться. И вправду ведь как вторая мать. А поначалу трудно было… Они даже свадьбу устраивать не стали, зарегистрировались в ЗАГСе, выпили со свидетелями шампанского, и он привел ее домой.

— Чего так рано вскочила?

— Помочь хочу вам…

— Я и сама пока что справляюсь, не калека.

— Но теперь же нас больше. Можно, и я что-нибудь сделаю?

— Можно. Вынеси мусорное ведро…

— Что-то еще нужно сделать?

— Господи, вот привязалась! Помой посуду, не видишь — я завтрак готовлю.

— Помыла…

— Ты и дома была такой помощницей или только в чужой квартире хочешь всем понравиться?

— Нет, дома я была лентяйкой. Хотела, но не позволяли. Домработница все делала.

— У вас что, перестройка двадцать лет назад началась?

— Нет, просто папа работал секретарем горкома партии, к нам приходила женщина, убиралась, готовила.

— А мать?

— Она преподавала в авиаучилище. Ну, в том самом, которое Гагарин окончил.

— И ты теперь выносишь мусор у нас?

— Я вам так благодарна, Валентина Васильевна, за то, что есть Жорка. Я его очень люблю.

— Вот так, да? А он мне ничего не сказал, ну дурак! А чем теперь твой отец занимается? Горкомов-то давно уже нет.

— Он стал бизнесменом, как Жора. Только… у него дела идут хорошо, на «мерседесе» ездит. Он скоро приедет к нам в гости, вы не возражаете?

— Да что ж тут… На «мерседесе»? Ну пусть приезжает. Ты чего хочешь?

— Вычитала рецепт обалденного омлета. Можно мне приготовить всем завтрак? Я думаю, и вам, и Петру Ивановичу понравится.

— Ну давай посмотрим, что ты за штучка такая… оренбургская принцесса!

— И где его черти носят, этого Жорку?

— Ой, Валентина Васильевна, он же делами занимается, магазинами своими.

— Мог бы позвонить… не мне, а своей красотуле. Ты что тут делаешь со своим брюхом? Иди смотри телевизор!

— Нет, Валентина Васильевна, мне нужно двигаться. Давайте приготовим азу по-татарски с солеными огурцами, Жора очень любит, и Петру Ивановичу нравится.

— Это верно, мне нравится, как Лера готовит.

— Ей нельзя стоять у плиты! Лера, деточка…

— Ну, Валентина Васильевна…

— Валя, ты не обижайся, но азу у Леры получается замечательное. Ты ей помогай.

— Варвар! Давай, детка, раз они так считают, командуй.

— Ой, Жорка! Здорово, что ты пришел, а мы с Валентиной Васильевной азу приготовили, вкусное — пальчики оближешь.

— Не сомневаюсь. Это тебе цветы, а это, мам, тебе.

— Это мне? Такие розы — мне?..

— Тебе, тебе. Лерке точно такие, у меня ведь две любимые дамы, обеим — цветы.

— Жорка… Лера, доченька…

— Не плачьте, Валентина Васильевна, все хорошо.

Тогда она первый раз назвала ее дочкой. И это было приятно слышать. Они были хорошие люди, они стали ей вторыми родителями, хотя и первых она не забывала. Но Валентина Васильевна стала не только свекровью и второй матерью, но и настоящей подругой. Это проявилось, когда родилась Анфиска и они вместе нянчились с капризной девочкой. Бывало, и ссорились, но по-родственному.

Она хотела настоящую, дружную семью, такая и получилась, вместе им было не скучно и не тесно, а когда Жорка купил отдельную квартиру, Валентина Васильевна упросила ее оставить Анфиску у них. Не хотелось, что это такое — при живых родителях девочка воспитывается у деда с бабкой, но Лера согласилась, потому что чувствовала: Анфиска для них теперь главный смысл жизни. Благодаря Анфиске они по-прежнему были дружной семьей и радовались, когда собирались вместе.