Через некоторое время после моего ареста я просил следователя Коломацкого освободить арестованных в Ченстохове, как не принадлежащих к партии - Павла Мильчарского, его жену, Марию Пецух, и ее сестру, Владиславу Климчак. Так как до ареста я находился в любовной связи с Марией Пецух, то через некоторое время она была мною вызвана письмом в Варшаву ко мне на свидание. Хотя редко, она приезжала ко мне на свидания, которые давались мне в десятом павильоне крепости или в охране. Эти свидания давались мне пока беспрепятственно. Хотя я был очень озлоблен против центра партии за все то, что произошло со мною по вине Пилсудского и компании, за то, что был теперь брошен в багно [88] скорби-позора и на растерзание царскому орлу, все же я знал, что их труды также для освобождения пролетарских масс. Все, что стало мне тогда известным в охране об изменниках в среде партии, я решил записать на малых кусочках бумаги и передать приезжавшей ко мне на свидание Марии Пецух. Я велел таковые передавать ее сестре Владиславе, прося переписывать их и передать в партию в Краков. Для этого я дал адрес и просил, чтобы Владислава по воз-{443}можности поехала в Краков к самому Пилсудскому или же передала другим путем в партию мои сведения, ни в коем случае не указывая источника. Я боялся, что центр может намеренно выдать меня охране за эти сведения, чтобы таким путем добиться моей смерти. В записках этих были указаны все те лица в партии, которых я по сведениям в охране подозревал в тайном сотрудничестве с охраной. Кроме того, были указаны те люди, которые по моим сведениям были арестованы, но они почему-то были скоро освобождены, что мне подало мысль о их соглашении быть сотрудниками охраны. В записках этих, между прочим, были указаны лица, о коих я уже говорил выше, - Корнель и помощник редактора «Голоса» во Львове. Передавая тогда эти записки Марии Пецух, я просил ее, чтобы ее сестра Владислава известила меня о том, что они попали в центр. Через короткое время получил от нее письмо, где она писала, что все сделано. Как мне помнится, такие сведения передавались Марии Пецух два или три раза. В непродолжительном времени после передачи мною этих сведений в охране по отношению ко мне стало заметно какое-то тревожное настроение, будто произошло что-то серьезное.
Агентов охраны за все время приходилось мне видеть лишь несколько человек. Меня никогда не допускали видеть их собравшихся в так называемой «филерской комнате». Самым опытным в охране считался не то агент-чиновник, не то офицер, лет около тридцати, по фамилии Литвинов. Он был потом откомандирован на службу в Департамент полиции. Когда я уже сидел в Х-м павильоне Варшавской крепости и неоднократно раздумывал по всем тем сведениям, которые получала охрана от своих сотрудников, я пришел к заключению, что это дело этих сотрудников. Что произошло в партии после переданных мною сведений из охраны Марией Пецух, так и осталось мне неизвестным по настоящий день.
После предварительного допроса меня варшавской охраной (в начале ареста) я был снова по общему делу партии допрошен следователем Коломацким и товарищем прокурора Петроковского окружного суда Яновым. После допроса меня по общему делу следоват. Коломацким я был снова под {444} конвоем жандармов перевезен в Петроковскую тюрьму, где были предъявлены мне арестованные по моим указаниям. В числе арестованных, кроме тех боевиков, которые были указаны мною раньше, были бывшие боевики Владимир Сырек, который принимал участие в нападении на винную лавку в деревне Раков в 1907 году, Антон Канецкий, кл. «Антек», принимавший участие в убийстве драгунского штабс-ротмистра Поздняка в Ченстохове, Ян Щипиор, кл. «Шустка» [89], Виктор Вцисло «Кмициц», который обвинялся по нескольким террористическим актам (по убийствам и нападениям, преимущественно в участии со мною). Указывая о нем, я думал, что он в Кракове, где он действительно жил, и думал, что он не приедет в русскую Польшу. Однако, он уже после моего ареста зачем-то приехал и был арестован. Из боевиков, которые еще в 1908 году были арестованы по показаниям инструктора Эдмунда Тарантовича, кл. «Альбин», были мне предъявлены Павел Далях, который как мною, так и Тарантовичем обвинялся в нападении на винную лавку в деревне Поромбка, когда были убиты три солдата. Кроме того, он принимал участие в убийстве за шпионство одного лица и личное со мною участие в двух или трех нападениях на винные лавки и гминное управление. Кроме того, был указан боевик Вожак, который тоже обвинялся за какой-то акт, и один боевик, по кличкам «Адась» и «Люцек» (по фамилии, кажется, Валюга). К этой группе боевиков был также причислен инструктор боевой организации по кл. «Здислав», по левой [90] фамилии Ян Целинский, который еще в 1907 году был арестован в Варшаве и ввиду невыяснения его фамилии должен был быть сосланным в Сибирь. Когда я был арестован, то указал о нем, и он мною обвинялся в нападении на почтовое отделение в Славкове и в одном или двух нападениях на винные лавки. Был также предъявлен мне Юлиан Костржембский, начальник станции Ченстохов 2-ой Гербы-Ченстоховской ж. д. Я обвинял его в принадлежности к партии и даче мне сведений о времени и дне приезда кондуктора {445} Пальчикова, который по приговору партии был мною и Бертольдом Брайтенбахом убит в 1907 году на ст. Гантке в Ракове. Был также в этой группе бывший боевик Бржозовский. Он обвинялся мною лишь как бывший боевик ПСП рев. фракции, но он где-то уже был арестован за нападение (не партийное), и осужден на каторгу. Был и бывший инструктор боевой организации Рольник, по кл. «Иовиш», который был указан как бывший инструктор варшавской боевой организации. Ему была оборвана кисть руки взрывом запала бомбы на квартире по Пивной ул. в Варшаве. Я указывал на участие его в террористических актах, но он к суду за это не привлекался. Припоминаю, что мною был указан и бывший боевик из Ракова Маевский, но он не был террористом. Сам я был привлечен по двадцати трем террористическим актам. Всех людей по Ченстохову и Домбровскому бассейну по вышеизложенным мною делам около семидесяти человек стало перед Варшавской судебной палатой в мае месяце 1914 года. Из них малая часть была освобождена, часть присуждена к ссылке в Сибирь, а остальные на каторгу сроком на разное время. Я был присужден на каторгу на двенадцать лет.
Вскоре я был вызван из Х-го павильона свидетелем, известным мне под кличкой «Владек», боевиком, который обвинялся мною в принадлежности к боевой организации и участии в нападении на почтовый поезд на ст. Безданы под Вильно. Судебная палата приговорила его лишь за участие в боевой организации. Он еще до моего ареста был где-то арестован и указан мною в следствии. После этого я был вызван свидетелем в Петроковский окружной суд по делу об убийстве за шпионство Петржака в Ченстохове. Боевик, принимавший участие в этом деле, был по моим показаниям судом освобожден, как не имевший ничего общего с делами партии. По этому же делу был вызван с воли свидетелем в суд не выданный мною боевик Сапота из Ченстохова, который убил в Ракове стражника конной полиции Царара выстрелом из маузера в окно ресторана. Раньше я думал, что он, боясь быть выданным мною, уехал за границу, и теперь, встретив {446} его свидетелем в суде, был очень доволен, что есть еще на воле люди, у которых сохранилась вера в меня.
Одно время меня жандармы возили также из Х-го павильона в Петроковский окружной суд, где Варшавская судебная палата на выездной сессии судила арестованного члена организ.-агитационного штаба по фамилии Пуржак, кл. «Сицинский». С ним тогда судились еще несколько арестованных по найденным адресам. Пуржак за принадлежность к партии был осужден на каторгу, а еще один человек к ссылке в Сибирь.
Когда я первый раз вызван был из Х-го павильона свидетелем в Варшавскую судебную палату по делу о боевике, которого знал лишь под кличкой «Владек», и о котором я уже говорил выше, председатель судебной палаты Базилевский задал мне вначале вопрос, знал ли я Санковского и Дырча. Я ответил, что нет. Тогда член судебной палаты Горулинский повернулся к сидящему с ним члену палаты, кажется, Квашнину-Самарину и чтобы мне было слышно сказал, что придется вызвать свидетелей. По его сведениям известно, что Санковский и Дырч были убиты Сукенником и тогда же он был ранен в ногу.
