На второй же день после приезда в камеру Охранного отделения ко мне принесли обмундирование городового и велели переодеться с тем, чтобы с чинами охраны ехать в Ченстохов и Домбровский бассейн для более удобного производства обысков и арестов по партии. Шашку мне дали без клинка. Забрав меня с собою, приехали на Венский вокзал, откуда поездом прибыли в Домброву. Со мною в форме был лишь один городовой Охранного отделения; остальные агенты были одеты в штатское. В Домброве нас на станции встретили жандармский ротмистр Анненков и Тарасевич. С обыском пошли в Домброве лишь в два места - к партийным Раевскому и Новаку. У первого была найдена литература, а у другого - один маузер, но они не принадлежали к боевой организации и лишь по партии участвовали в районных комитетах. Кроме этого был арестован еще один сапожник, фамилии которого я не помню. Я лично к нему на арест не ходил. На вопрос ротмистра Анненкова - куда еще пойдем, - я ответил, что боевиков у меня в Домброве не было, а партийных адресов и фамилий я не знал, а встречался с ними на квартире указанных выше Раевского и Новака, на что Анненков сказал, что в Домброве есть «шестерка» боевиков. Он уверен, что я их не знаю, так как она сформирована лишь в последнее время. Между прочим, все боевики этой шестерки ему известны, но он пока оставил их в покое.
С домбровским поездом мы уехали в Стржемешицы Большие, где по моему указанию было найдено в складе ПСП рев. фракции у Филиппа Журека пять или семь маузеров, и несколько неисправных браунингов. Кроме этого места, мы пошли еще в Малые Стржемешицы, где были в двух местах. У одного бывшего боевика ничего найдено не было. Я сказал, что он не принимал участия в террористических актах и вышел из партии, и его оставили. Другой член окружного комитета, по кличке «Владек», был арестован. Он обещал ротмистру Анненкову быть тайным сотрудником, и тот его освободил. Однако, он скрылся за границу. Лично я в {435} Домбровском бассейне ни к кому больше не пошел, заявив, что всех известных мне партийцев я уже указал, а больше никого не знаю. Кроме того, фамилии не всех боевиков мне известны, а лишь их клички. Из тех боевиков, которые были мною указаны, был арестован один лишь боевик сосновицкой организации; он недавно поступил и участия в террористических актах не принимал, а остальные боевики скрылись. Также по моим показаниям был арестован в дер. Поромбка член окружного или участкового комитета Викентий Кульнецкий, у которого были найдены два браунинга, принадлежащие местной боевой организации. Также был арестован член окружного комитета, проживающий в семейных домах «Пекин». Я на него не указал бы, но у ротмистра Анненкова имелись агентурные сведения, в которых говорилось, что он «хороший знакомый Сукенника». Он, действительно, был сторонником моих политических воззрений. По прибытии в Домброву ротмистр Анненков по своим агентурным сведениям арестовал несколько человек, представив их мне. Я заявил, что я их не знаю. Анненков одного из них уговаривал быть его секретным сотрудником и всех, кажется, освободил.
В это время в Домбровском округе работали: по боевой организации инструктор «Петр», по агитации окренговец «Мцислав» и член организационно-агитационного штаба по Ченстоховскому и Домбровскому округам «Корнель». Кто-то из этих партийных работников в то время, как я был в Домброве с ротмистром Анненковым, все время поддерживал связь с охранкой. К одному из них прибыл из Ченстохова окренговец по агитации «Эверист», но тот указал его агентам варшавской охраны, и Эверист был арестован. Его предъявили мне. Ротмистр Анненков по сведениям, исходящим тогда от того же лица в Домброве, ожидал прибытия из Ченстохова двух учительниц, сестер Закржевских, и двух помощников окренговца, по кличкам «Ержи» и «Наполеон», первый по фамилии Зорский и второй Скржинецкий. То, что я жил в Домбровском бассейне в деревне Нивки и у кого, варшавская охрана, оказалось, прекрасно знала. Ротмистр Анненков хотел поехать туда и арестовать этих людей, но я его просил не {436} делать этого, так как люди эти, что и было на самом деле, беспартийные, и я проживал у них лишь по знакомству. Со станции Сосновицы Венской ж. д. в этот приезд ротмистр Анненков с начальником сосновицкой жандармерии ездили к кому-то в Германию в Каттовицы, и там у них было с кем-то свидание из приезжавших к ним из Кракова.
После этого мы приехали в Ченстохов. В Ченстоховской тюрьме мне были предъявлены арестованные по моим показаниям, из коих по боевым делам было четыре человека. Один боевик, по фамилии Юзеф или Ян Герас, не принимавший участия в террористических актах, и другой быв. боевик Адам Голомб, у которого нашли отданный ему на хранение динамит. Голомб со мной принимал участие в убийстве, по приговору партии Владислава Стромбека, но по террористическим актам я на него не указывал. Больше мною технического имущества партии выдано не было.
При моем аресте в первый же день у начальника земской полиции пристав 1-го полицейского участка Денисов уговаривал меня говорить всю правду по партии. Озлобленный на него этим, я заявил жандармскому начальнику, что он давал заявления из полиции в партию. Он был арестован. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Моему заявлению сильно удивились, так как жандармский подполковник Есипов сказал, что от Денисова он всегда получал самые секретные сведения о партии. Боевики Ченстоховекой организации, которые были сорганизованы мною в 1909 и 1910 годах, не все были мною выданы. О троих боевиках, которых, я выслал за границу из Ченстохова, и был уверен, что они не попадутся в руки полиции, мною было указано. Один из них, Ян Собчик, нелегально вернулся в 1910 году и уже после моего ареста был где-то арестован и привлечен за убийство шпиона Павловского. Кроме моих сведений, следственные власти о совершенном им убийстве знали также со слов матери убитого.
В Ченстохове ротмистр Анненков хотел, чтобы мы пошли на обыски и аресты на квартиры знакомых мне партийных. Я объяснил, что здесь, в Ченстохове, мои знакомые партийцы за последние два-три года разъехались неизвестно куда; некоторые вышли из партии. Так как в 1909 и 1910 годах {437} я редко выходил из дому в город, то и не могу знать многих партийных. Он в конце концов раздумал, и мы никуда по домам не пошли. Не знаю почему, но после моего ареста также арестовали и моего дядю Теодора Сукенника из деревни Бляховня, но через некоторое время его освободили. Также мною были указаны четыре контрабандиста и механик Гербской ж. д. Городецкий, которые помогали при водворении оружия и литературы из-за границы. Также были мною указаны два или три рабочих завода «Бляховня», фельдшер того же завода Боме и доктор Бржезовский, как имевшие отношение к делам партии. Был указан и быв. боевик, помощник механика Гербской ж. д. Мазик, по кличке «Кайтусь», за участие в убийстве стражника Бренчалова и жандармского унтер-офицера.
В то время, когда мы были в Ченстохове, ротмистр Анненков и жандармский начальник в Ченстохове от кого-то получили сведения, что рабочие собираются отбить меня у конвоя. Тогда же была получена телеграмма из Варшавы о немедленной доставке меня обратно в Варшаву. Меня тотчас же увели на вокзал.
На вокзале, в зале 2-го класса, я видел хорошо одетым боевика Станислава Беднаркевича, который, по-видимому, собрался куда-то ехать. Он, меня, кажется, не заметил, и я о нем тоже ничего не сказал. Брат его, бывший боевик, был арестован по моим показаниям. Был арестован тогда и бывший боевик Генрих Янота, но по террористическим актам не обвинялся.
Приехали мы в Варшаву прямо в Охранное отделение, где начались дальнейшие допросы, продолжавшиеся несколько дней, причем иногда вызывали меня поздно ночью. Допрос вел подполковник Сизых. Допрос начался с указания центра партии. Оказалось, что у них были сведения о нем более подробные, чем у меня. Тех, кого я знал только по кличкам, они знали по настоящим фамилиям. Когда допрос дошел до принадлежности моей к Союзу активной борьбы во Львове, где я мог указать не больше человек десяти или пятнадцати, и то больше половины лишь по кличкам, подполковник Сизых со смехом достал из шкафчика, где хранились {438} агентурные сведения, большой том и, указывая мне, сказал, что «здесь у меня весь этот Союз до одного человека». Оказывается, что у охраны были тайные агенты по разным государствам, откуда и получались сведения. В это время на границе был арестован жандармерией видный деятель Партии соц.-революционеров. По его просьбе он был доставлен в варшавскую охрану, где заявил, кто он, и отправил телеграмму в Департамент полиции, откуда поступила телеграмма о немедленном его освобождении.
