«Плачет метель, как цыганская скрипка…» Плачет метель, как цыганская скрипка. Милая девушка, злая улыбка, Я ль не робею от синего взгляда? Много мне нужно и много не надо. Так мы далеки и так не схожи — Ты молодая, а я всё прожил. Юношам счастье, а мне лишь память Снежною ночью в лихую замять. Я не заласкан — буря мне скрипка. Сердце метелит твоя улыбка. 4/5 октября 1925 «Ах, метель такая, просто черт возьми!..» Ах, метель такая, просто черт возьми! Забивает крышу белыми гвоздьми. Только мне не страшно, и в моей судьбе Непутевым сердцем я прибит к тебе. 4/5 октября 1925 «Свищет ветер, серебряный ветер…» Свищет ветер, серебряный ветер, В шелковом шелесте снежного шума. В первый раз я в себе заметил — Так я еще никогда не думал. Пусть на окошках гнилая сырость, Я не жалею, и я не печален. Мне все равно эта жизнь полюбилась, Так полюбилась, как будто вначале. Взглянет ли женщина с тихой улыбкой — Я уж взволнован. Какие плечи! Тройка ль проскачет дорогой зыбкой — Я уже в ней и скачу далече. О, мое счастье и все удачи! Счастье людское землей любимо. Тот, кто хоть раз на земле заплачет,— Значит, удача промчалась мимо. Жить нужно легче, жить нужно проще, Всё принимая, что есть на свете. Вот почему, обалдев, над рощей Свищет ветер, серебряный ветер. 14 октября 1925 «Мелколесье. Степь и дали…» Мелколесье. Степь и дали. Свет луны во все концы. Вот опять вдруг зарыдали Разливные бубенцы. Неприглядная дорога, Да любимая навек, По которой ездил много Всякий русский человек. Эх вы, сани! Что за сани! Звоны мерзлые осин. У меня отец — крестьянин, Ну а я — крестьянский сын. Наплевать мне на известность И на то, что я поэт. Эту чахленькую местность Не видал я много лет. Тот, кто видел хоть однажды Этот край и эту гладь, Тот почти березке каждой Ножку рад поцеловать. Как же мне не прослезиться, Если с венкой в стынь и звень Будет рядом веселиться Юность русских деревень. Эх, гармошка, смерть-отрава, Знать, с того под этот вой Не одна лихая слава Пропадала трын-травой. 21/22 октября 1925 «Цветы мне говорят — прощай…»
Цветы мне говорят — прощай, Головками склоняясь ниже, Что я навеки не увижу Ее лицо и отчий край. Любимая, ну, что ж! Ну, что ж! Я видел их и видел землю, И эту гробовую дрожь Как ласку новую приемлю. И потому, что я постиг Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо,— Я говорю на каждый миг, Что все на свете повторимо. Не все ль равно — придет другой, Печаль ушедшего не сгложет, Оставленной и дорогой Пришедший лучше песню сложит. И, песне внемля в тишине, Любимая с другим любимым, Быть может, вспомнит обо мне Как о цветке неповторимом. 27 октября 1925 «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…» Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, нагнувшись под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел. И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу, Утонул в сугробе, приморозил ногу. Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий, Не дойду до дома с дружеской попойки. Там вон встретил вербу, там сосну приметил, Распевал им песни под метель о лете. Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым. И, утратив скромность, одуревши в доску, Как жену чужую, обнимал березку. 28 ноября 1925 «Какая ночь! Я не могу…» Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! Еще как будто берегу В душе утраченную юность. Подруга охладевших лет, Не называй игру любовью. Пусть лучше этот лунный свет Ко мне струится к изголовью. Пусть искаженные черты Он обрисовывает смело,— Ведь разлюбить не сможешь ты, Как полюбить ты не сумела. Любить лишь можно только раз. Вот оттого ты мне чужая, Что липы тщетно манят нас, В сугробы ноги погружая. Ведь знаю я и знаешь ты, Что в этот отсвет лунный, синий На этих липах не цветы — На этих липах снег да иней. Что отлюбили мы давно, Ты — не меня, а я — другую, И нам обоим все равно Играть в любовь недорогую. Но все ж ласкай и обнимай В лукавой страсти поцелуя, Пусть сердцу вечно снится май И та, что навсегда люблю я. 30 ноября 1925 |
