Дикси согласилась на предложение Ала, смущенная лишь ранним вставанием — только нетерпеливый Герт мог назначить съемки в 6 утра. В 5.30 он уже ждал у подъезда ее дома. Они обнялись, а рассмотрев друг друга, хмыкнули — раннее утро не придало физиономиям свежести. Хотя накануне Дикси приняла все меры, чтобы не слишком разочаровать старого дружка, зеркало не порадовало — под глазами набрякли мешки, уголки губ поникли, а волосы вообще перестали виться. Такова уж их особенность — кудрявиться пропорционально подъему настроения.
— Ты еще хоть куда, детка! — слишком горячо для натурального восторга воскликнул Ал. Он еще не мог разобраться в своих личных впечатлениях от встречи с Дикси, но режиссерское чутье посылало настораживающие сигналы.
— А ты стал еще «рекламней». Только теперь для зубной пасты не годишься и даже для сигарет. Для выборной кампании в президенты разве что.
— Эх, Дикси! — Ал распахнул перед ней дверцу автомобиля. — Не той власти я стражду… не той! Вот погляди. — Он бросил на колени Дикси пакет с фотографиями. — Ну как, похожа?
— Поразительно! Такое впечатление, что я вижу родную сестру или собственные забытые фотопробы… Эта женщина снималась в экранизации Дюма?
— Что? Ах, да, в Москве. Я видел. Она очень красивая и сразу же потрясла меня сходством с тобой. Настоящая русская красавица! Представляешь, какая удача! Два дня звоню тебе — без толку. Решил использовать дублершу — снимать со спины: бежит за вагоном, машет платком, фигура выражает отчаяние… Но ведь хотелось крупный план! Слезы, синие глаза в мокрых ресницах, полные ужасного предчувствия… Они больше не увидятся. Сергей погибнет на фронте, и Дуся (она его безумно любит) это чувствует. Да ты все поймешь… Сергея играет американец — Джон Бредбери. Такой русак…
— Не знаю. Боюсь… я давно не снималась… И настроение поганое… Вчера прилетела из Москвы.
— Неужели? Вот это в точку! Вместо одной явилась другая. Черт, может, это какой-то знак?.. Ну ладно, потом поболтаем, иди к ребятам, мы начинаем через сорок минут. Видишь, молодцы, — свет уже поставили.
Ал подмигнул Дикси и подбадривающе сжал ее локоть. Всего пять минут назад, увидев отрешенно-печальное лицо молодой женщины, он плохо скрыл разочарование. Но уже сейчас точно знал, что будет снимать эпизод в первоначальном варианте — с долгой панорамой и крупным планом. Увы, Дикси уже не та, но именно такой — померкшей, едва скрывающей отчаяние и должна быть несчастная, теряющая любимого Дуся.
— Дик! — окликнул Ал направляющуюся к костюмерному фургончику Дикси. — Я знаю, ты должна была стать звездой. Жаль, что не вышло…
— Жаль… — Она улыбнулась ему одними глазами. — Многое не получилось. Но я давно уже разучилась плакать…
На съемочной площадке, на вокзале, несмотря на ранний час, кипела работа. У старательно замусоренной платформы стоял пригнанный из депо состав археологической ветхости в «гриме» славянских надписей. Толклись у своих приборов осветители, ассистенты давали последние указания массовке, обряженной в соответствии с исторической достоверностью в тряпье беженцев украинской национальности.
Поставив ногу в армейском сапоге на нижнюю ступеньку вагона, грустил высокий «русский офицер», покусывая травинку, — он явно «входил в образ».
Костюмерша испуганно ахнула, услышав парижскую речь Дикси, и все время потом кудахтала о невероятном сходстве дублерши с мадам Ириной. Гладко причесанная, с тугим пучком на затылке, в костюме из синего штапеля в белый горошек, Дикси с непривычным для нее волнением ждала начала съемки. В голове все смешалось: как же это произошло так сразу — сейчас она предстанет перед камерой, а режиссер — Алан Герт! Возможно, что-то подобное Дикси воображала тысячу раз, мечтая взять реванш у неблагодарной судьбы. И теперь, когда чудо и в самом деле явилось, все чувства пришли в смятение, как приборы на корабле, попавшем в Бермудский треугольник.
— Лицо мы не делали — ведь камера будет сзади, — объяснила гримерша зашедшему за Дикси Герту.
Алан, задумчиво посмотрев на подкашивающиеся ноги Дуси в туфлях на толстых каблуках, в белых хлопчатобумажных носочках, скомандовал: «Пора!» Он заметил, что Дикси на взводе, ведь недаром опытный Ал подбросил ей фразу о неудавшейся актерской карьере — теперь она либо взорвется, либо впадет в столбняк.
Дикси огляделась — на платформе все готово для съемок. Тележка с камерой стоит у среднего вагона, а рельсы от нее бегут вдоль всего состава — значит, придется бежать. Подозвав «Сергея», Алан представил его Дикси. Тот изумленно посмотрел на Ала.
— Ты не ослышался, Джон, — мадемуазель Девизо, француженка. Я же говорил, что у меня не бывает безвыходных ситуаций. Мы давно работаем с Дикси, она отлично справится… Значит, так: эпизод без текста, будет идти под фонограмму вокзальных шумов — гудки, крики беженцев — война. Немцы наступают. Вон там написано по-русски (он кивнул на фанерную выгородку, изображающую вокзальное строение), что это город Киев. Сергей уезжает на фронт. Вы много страдали и совсем недавно поженились. Два не очень молодых человека наконец нашли друг друга и теперь должны расстаться. Он шепчет: «Я вернусь, я обязательно вернусь». Но она знает, что видит его в последний раз. Чутье любящего сердца… Поезд гудит, трогается, они не могут оторваться друг от друга, просто стоят, держатся за руки и смотрят. Женщина медленно снимает с шеи вот этот платок (первый подарок мужа) и отдает ему. Поезд набирает скорость — они медленно расходятся, как льдины в океане, пальцы придерживают платок, потом уже концы платка… Мгновение — и связь рвется. Понимаете, здесь перекличка символов: те разводящиеся мосты в Питере, ваши руки, уходящий состав, уходящая жизнь… Дуся остается с вытянутой рукой. Сергей вспрыгивает на подножку последнего вагона, зажав в кулаке ее платок. Ты, Дикси, еще ковыляешь за поездом и остаешься одна. Все… Понятно?
— Может, прогоним без камеры? — предложил «Сергей».
— Некогда, ребята, у меня до вечера три ответственных эпизода. Давайте сосредоточимся, соберемся! Вы же профессионалы… Да посмотрите друг на друга! Вспомните своих возлюбленных! Сейчас, на этом месте, война убьет вашу любовь! — Алан хлопнул по спине «Сергея» и зашагал к камере.
Джона выбрали на роль русского офицера в соответствии с представлением о славянской типажности: широкое, добродушное, чуть курносое лицо из породы «славный малый». Он ободряюще подмигнул Дикси: «С такой женой я бы ни за что не расстался. Скорее стал бы дезертиром».
Актеры стали в меловой круг, отмечавший исходное положение.
— Начали! — Хлопушка, фонограмма. Сзади рванулась массовка, с воплями осаждая поезд, басом взвыл паровоз, Сергей и Дуся взялись за руки.
— Стоп! Все на место! — крикнул в мегафон Алан. — Массовка, вы должны их толкать, сметать, а не обходить за метр, как английскую королеву. Ясно? Тогда вперед!
И снова все рванулись к поезду, теперь уже так и норовя затолкать героев под колеса. Они с ужасом вцепились друг в друга. Сергей прикрывал телом Дусю от «беженцев», но их сорвало с места и понесло вместе с толпой, волокущей тюки и чемоданы, яростно осаждающей переполненный состав. Ревели бабы, бородатые мужики пытались втиснуть в окна какие-то сундуки. Посыпалось разбитое стекло. Заплакал ребенок. Дикси прижалась к партнеру, пряча лицо на его груди. Капитанская фуражка «Сергея» напомнила вдруг ту, московскую, продававшуюся у пацанов на Ленгорах, а это прощальное объятие вернуло ее в Шереметьево, где никакого объятия не было, а лишь остался стоять, опустив ослабевшие руки, брошенный ею навсегда Микки.
— Не уезжай! — взмолилась Дикси в жесткий погон. — Мне кажется, я сумела полюбить тебя…
Паровоз снова истошно взвыл, заглушая ее голос. С лязгом дернувшись, поползли мимо вагоны. «Сергей» оторвал от своего кителя руки жены, и его торопливые жадные поцелуи покрыли запрокинутое лицо женщины.
— Не уезжай! Ведь это судьба… Ты — моя судьба, Микки!
«Сергей» пятился, боясь отстать от поезда и не в силах выпустить руки жены. Они двигались вместе, не отрывая друг от друга испуганных глаз… Предпоследний вагон, последний… Сорвав с шеи косынку, Дикси вложила ее в ладонь «русского офицера». Она чувствовала, что задыхается, тонет, и этот синий шелк, этот прощальный взгляд «Сергея» — последняя ниточка, связывающая ее с жизнью…
