— То есть, по их мнению, мы ничего не можем? — возмутился Голан.

— Не «не можем», а «не должны». Чувствуешь разницу? По мнению людей, мы должны выращивать цветочки! — буркнул Баргез.

— И еще ставить им на сцене «Ромуна и Джуну»… — в тон ему поддержала Налинна.

— Будет им «Ромун и Джуна»… Животики надорвут! — мрачно пообещал Лоувель. — Друххук, побудешь венчающим священником?

— А как же! — осклабился орк. — Спляшу и спою в лучшем виде, да и узоры нанесу, как перед первой битвой!..

Следующим занятием шла теория магии — вечное проклятие всех без исключения студентов с первого и до последнего курса всех специальностей. Неизвестно, есть ли в природе такая нарочная закономерность, но почему‑то все предметы подобного рода читаются настолько монотонным и заунывным голосом, что на первый план выходит бесконечная борьба со сном, и только на втором остается понимание услышанного. И, прямо скажем, понять это сложно даже на более бодрую и свежую голову. Видимо те же законы обязуют формулировать бесчисленные постулаты теормага самыми расплывчатыми и абстрактными формулировками, дабы избежать, не приведи создатель, даже намеков на оспаривание нерушимых основ.

Это занятие не являлось исключением из общего правила. Исключением являлся состав слушателей — теормаг читался сразу всему потоку в специальной аудитории, сравнимой с амфитеатром.

Обычно отщепенцев старались не смешивать с другими группами даже на поточных занятиях. Уж очень разница бросалась в глаза, притом речь идет не о цвете кожи и длине ушей. Обычные студенты Академии, за редким исключением, брались за ум только курса с третьего, когда их растасовывали по специализациям. Природные склонности брали верх над природной же ленью, и в головах элиты человечества медленно начинал двигаться учебный процесс, скрипя проржавелыми шестеренками так, что за стенкой слышно. Трудно поддерживать статус элиты, когда всякая шваль стремиться лихо обойти на повороте… Но на теормаге этого можно было не опасаться, просто особо впечатлительным на зевки орков рекомендовалось не смотреть.

— И если рассматривать величину магического давления как векторную сумму вступивших во взаимодействие сил, а не как скалярную, то становится очевидным, почему теорема Лариссера, долгое время господствовавшая в разделе магического давления, неверна. Косвенно это предполагали такие ученые, как Анулфер, Брокс, Трессер и Самдорк, но доказать это аргументировано они не сумели, приводя в основном в качестве доказательств эмпирические наблюдения. Кайзаннер же вывел конкретную формулу воздействия. Особо следует обратить внимание на параметры взаимопоглощения чар, так как именно от этого зависят конечные величины, входящие в уравнение. Итак, запишем… — и скрип мелом на специальной доске. Тут не признавали объемных иллюзий, применяемых некоторыми преподавателями для лучшей визуализации. «Традиции — наше все!» — гласил девиз теормага, и в душе даже самых закоренелых консерваторов разгоралось пламя революции.

Что характерно, вырвавшиеся из тенет теормага студенты были всегда так счастливы, что готовы признать братом любого ближнего. Даже гнома. И даже Тридрилл предпочитал спокойно перевести дух, а не воспользоваться столпотворением в своих сомнительных целях. Вот и говорите потом о бесполезности теоретических предметов — ни одно чудо мира больше на это не способно!

Сегодня столовая была открыта. Видимо, вчерашнее расследование дало положительные результаты, и сегодня здоровью учащихся ничего не угрожало… Только что‑то не видно четвертого курса ботаников… Видимо, сами опасаются стать жертвами несварения, ну или еще какой напасти…

Кормили тут весьма прилично — вынужденная необходимость, когда слишком большое число посетителей может прямо пожаловаться вышестоящим инстанциям на качество обслуживания. Цены же радовали своей умеренностью — прекрасный пример заботы короны если не обо всех подданных, то о лучшей их части. Злые языки любили пошутить, что по мнению Академии, хороший волшебник — толстый волшебник, ну или что на самом деле магические знания поступают с пищей, но делали это в четверть голоса — шутить о волшебниках довольно опасно. Они почему‑то не понимают юмора в этих шутках. А в ответных шутках волшебников с выпадением волос и зубов, падежом скота и падением уважения в обществе слишком большой упор делается именно на корень «пад», что, видимо, никому кроме волшебников по каким‑то сугубо лингвистическим причинам не смешно…

Обычно в столовой было шумно и весело — обсуждали тут все, что угодно, и никаких особых запретов на шум не действовало. Но сегодня столовая бурлила явно сильнее обычного.

— Что случилось? — Друххук решил не искать тонких путей овладения истиной, а попросту обратился к сидящим за крайним столиком. Вид нависшего над ними рослого мрачного орка почему‑то не способствовал аппетиту учащихся, а расцветки мантии не позволяли вот так сразу отшить любопытствующего простолюдина (пардон, простоорка), так что, проглотив застрявший в горле комок, сидящий за столом юноша ответил:

— Третий.

— Что, «третий»? — вот и утверждайте потом, что орки не любят поговорить…

— Третий человек загрызен на Закатной улице этой ночью… — выдавил из себя юноша, поражаясь своей словоохотливости.

Отщепенцы переглянулись. Новость, конечно, та еще, но у них имелись и более неотложные дела — надвигающийся, словно людская кавалерия, праздник осеннего равноденствия. Хотя, видит небо, отщепенцы бы предпочли отправиться на поиски неведомого проглота.

— Так что мы будем готовить на этот треклятый праздник? — задал вопрос вопросов Струк.

— Историю о Ромуне и Джуне, — спокойно ответил Сержи, сцепив руки и откинувшись на спинку стула.

— Ну… В смысле, что мы с ней сделаем? — не унимался гном. В его представлении любая нормальная история должна содержать в себе пару хороших драк на топорах, угарную попойку и, желательно, поход развеселой компанией куда‑нибудь с целью поотрывать кому‑нибудь чего‑нибудь. Тут допустимы варианты, дабы истории не были похожи одна на другую… Любимая людьми история о Ромуне и Джуне хоть и содержала в себе парочку ключевых элементов — ну, дуэль там, бал… Но все оно было какое‑то… Аляповатое. С кучей столь любимой людьми мишуры, отвлекающей от сути процесса. И что за смысл в вечеринке, когда обязательно нужно вырядится в какой‑то костюм, но при этом нельзя притащить с собой топор? Что вообще за вечеринка без топора?! Короче, в понимании гнома история о Ромуне и Джуне требовала серьезной корректировки, дабы ее можно было показывать в приличном обществе.

— Ничего особого делать не будем, — скучающим тоном ответил Сержи, пребывая в мыслях где‑то очень далеко. — Текст этой пьесы давно канонизирован, роли расписаны вплоть до мельчайших жестов, костюмы эпохи не подлежат изменению… Не думаю, что стоит тут особо мучиться и с чем‑то мудрить. На мой взгляд, достаточным будет просто грамотно распределить роли…

Декан был безмерно рад, когда заявившаяся к нему Налинна затребовала из бездонных запасников Академии весь антураж для предстоящей постановки. С одной стороны это говорило о том, что группа все же втянулась в студенческую жизнь, а с другой гарантировало, что ничего эти дьяволята там не напортачат.

Обычно нехитрый реквизит для студенческих постановок участники изготавливали сами под свои конкретные нужды, но если и был в запасниках любого учебного заведения некий универсальный набор предметов для постановки, то это был набор для пьесы о Ромуне и Джуне. Который, впрочем, легко трансформировался в декорации для празднования «Дня короны» или любого другого великосветского сборища. Каноны поведения и запросов высшего общества менялись нечасто. Так что неудивительно, что в распоряжении отщепенцев оказался набор хоть и слегка поеденных молью, но все же практически аутентичных нарядов аристократической элиты.

— Ну и красотища! — со вздохом приговаривала Дуча, перебирая ворох платьев.