— Тебе из такого платья можно целый гардероб нашить. — С неожиданной теплотой ухмыльнулся Баргез, с трудом примеряя на себя элегантный черный камзол. Им с Дучей предстояло сыграть в паре…

— Да… Но все равно они будут смотреться на мне в лучшем случае как чехлы… Вон как твой камзол на тебе отлично выглядит! — в голосе Дучи чувствовалась обида на судьбу за несправедливое разделение фигур в природе.

— Я буду чувствовать себя ненамного лучше тебя, поверь. Не забывай, что для орков костюм — абсолютно маловажный атрибут, в отличие от оружия… А мне придется прыгать по сцене с этой зубочисткой! — орк с презрением, но аккуратно (чтобы не сломать) пнул валяющуюся на полу декоративную рапиру.

— Да… Пожалуй… — Дуча смирилась с превратностями судьбы. Если она в роскошном платье и с высокой прической просто будет посмешищем, то орку грозит несмываемый позор… Впрочем, все это меркнет в сравнении с предстоящим им диалогом, от которого в бессильной ярости сгорят старейшины обеих рас, узнай они о таком кощунстве.

— Все‑таки в этой истории что‑то есть… Такой острый конфликт предрассудков… И такой глупый… Но чтобы преодолеть их, нужно действительно потерять самое дорогое… Вот и говорите потом об эпохе чистого разума, когда самая любимая история людей повествует о чувствах…

Сюжет известной всем без исключения пьесы не был оригинальным. Его эксплуатировали великие сказители древности без опасения быть уличенными в плагиате, ибо свои творения они представляли на суд суровой публики за тысячу лет до рождения бессмертного шедевра. Ученые мужи, заработавшие это звание как раз за доскональное изучение одной небольшой пьесы, могли назвать минимум с десяток пьес, сюжетом отличающимся от канона в лучшем случае именами и местом действия. Да и что тут может быть нового? Знатным семьям для кровавой вражды обычно даже повод не нужен — самого факта знатности уже достаточно. Юные сердца влюбляются друг в друга без оглядки, и чхать они хотели на наставления предков даже в более приземленных вопросах. Ну а романтика… Ее ведь так не хватает в серой обыденности, построенной на циничных правилах практичности. В подобных историях ей самое место.

Пожалуй, тут важно не то, что рассказано в этой истории.

Важно, как она рассказана.

Одну и ту же мелодию могут сыграть криворукий неумеха и виртуоз. Станет ли кто‑нибудь их сравнивать?

Рассказанная пятьсот лет назад история о Ромуне и Джуне так задевала потаенные струны человеческой души, что называть это произведение ахинеей опасались даже маститые критики того времени — есть вещи, способные в одночасье погубить репутацию даже самого матерого губителя.

О бессмертии произведения говорит не обязательность его изучения в школе, и не постоянные перепостановки в провинциальных театрах, а то что под балконом вымышленного дома Джуны до сих пор влюбленные пишут в записочках свои имена. Все остальное — пустая суета.

Разумеется, пьесу не обошли вниманием и те, чья работа и призвание — глумиться над чужими трудами. Превратить пьесу в балаган? Побольше пошлых шуточек и неуместных сравнений с современниками — и готов новый «шедевр», на котором невзыскательная публика будет надрывать животики и нести, нести звонкую монету в кассу театра, а значит, постановка удалась, и все сделано правильно…

Отщепенцам не хотелось опускаться до такого уровня. Но и спускать всем желающим их театральные наклонности — тоже…

Главная проблема тонких издевок — они не до всех доходят! Хочется кусать локти, когда после изысканного оскорбления оппонент тупо моргает глазами и вопрошает: «Чё?!» От такого опускаются руки, а разум грозит суицидом — толку в насмешке, если она не достигает цели. Приходится импровизировать, балансируя на грани между пониманием и высокими материями.

До праздника осеннего равноденствия оставалось не так много времени, а тяжелых занятий группе никто не отменял, так что пришлось временно отложить в сторону второстепенные дела и все силы бросить на репетиции. У гномов и орков с артистизмом не очень, но этого и не требовалось… Впрочем, все участники группы старались изо всех сил, предчувствуя потеху. Вопрос в том, оценит ли ее кто‑нибудь еще?

Дни пролетели быстро. Предпраздничные дни — это вообще отдельная тема для разговора. Тема избитая и преимущественно нецензурная, ибо руководство «вдруг» осознает неминуемость визита каких‑нибудь высоких особ, которым жизнь не мила, если они не сунут свой аристократический нос в котел на кухне или не проведут рукой в лайковой перчатке по поверхности антресолей. И, как на зло, осенью начинают падать листья на прилегающей территории, которые аристократам почему‑то особенно немилы. Почему? Не знаем. Но романтика золотого листопада тут и рядом не ночевала… Она вообще не ночевала, используя это время для наведения порядка на подведомственной территории. Штатные садовники и уборщики сбивались с ног, ухитряясь в лучшем случае черкануть в перерыве весточку своим родным, что они живы.

Бесконечные проверки комнат общежития напоминали смотр королевской гвардии… Многие из учеников могли это подтвердить вполне обоснованно… Пятно на полу являлось порождением крамолы, пыль на шкафу была залогом неблагонадежности, а разбросанные вещи вообще приравнивались к попытке государственного переворота. Все аспекты студенческой жизни, будь то учеба, сон или еда отныне должны проистекать не иначе как по стойке «смирно». Это минимум. Желательно еще в процессе отдавать честь или иными какими способами демонстрировать свою приверженность традициям. Что характерно — «День короны» еще через два месяца, но верхушка Академии почему‑то регулярно путала главный королевский и студенческий праздники…

Надвигающийся праздник внес свои коррективы и в учебный процесс. На пожилых преподавателей накатывали незапланированные приступы ностальгии, рассуждения о предмете плавно перетекали в обсуждение предстоящих выступлений, а то и нарядов приглашенных.

И везде, буквально во всех пунктах подготовки к предстоящему мероприятию возникали проблемы с отщепенцами. Ну не укладывались они в картину светлого Академического быта. Идеи о расовой дружбе разлетались как осколки стекла под ударом булавы, стоило кому‑то упереть свой взор в хмурое и невыспавшееся лицо гнома. А если бы еще кто знал, что это представитель прекрасной половины гномов…

Что же касается их комнат… После посещения комиссией комнаты орков, крыло отщепенцев решили попросту изолировать, ибо даже самым благонадежно настроенным оптимистам становилось понятно, что простой (или непростой) уборкой тут делу не поможешь. Предпочтительнее снос… Впрочем, запах так и невыветрившейся оркской сигары предавал табличке «испытательная лаборатория» внушительный вес, и желающих посетить эту часть общежития было не так уж трудно уговорить сменить маршрут следования. Так что отщепенцам никто особо не мешал претворять в жизнь их замыслы.

Вы не подумайте! Замыслы их были чище и белее горного снега… В котором замерзло людей много больше, чем в грязной жиже, струящейся весной по сточным канавам… Валеку строго–настрого запретили его шуточки с прыгающими по сцене отрубленными конечностями, у Голана каким‑то чудом отобрали топор, а Хлиис прикладывал поистине титанические усилия, дабы его монолог могли расслышать не только отщепенцы на сцене, но и последние ряды вместительного актового зала.

Сам день мероприятия был по–своему особенным. У студентов сократили занятия, а по коридорам Академии смерчем носился декан, дабы успеть привести в порядок то, что не успели за целую неделю, ведь в гости обещал нагрянуть сам министр Родшин. По сути — третье лицо государства… По крайней мере, в официальной трактовке. В неофициальной это место прочно застолбила за собой теща ныне здравствующего короля. Но это к делу не относится.

То ли чувствуя неладное, то ли просто из элементарной перестраховки выступление отщепенцев отнесли на самый финал. Вишенка на торте, так сказать… Или, если вы привыкли смотреть на жизнь пессимистично, то чтобы успеть показать хоть что‑нибудь хорошее, если эти нелюди опять чего‑нибудь учудят.