Я шла до ресторана пешком. Оступившись на большой трещине в асфальте, я приземлилась на недоеденную сосиску. Вот они, прелести городской жизни. Отряхнула колени. Ткань немного запачкалась, но не порвалась. Однако это тоже не повод, чтобы перебираться в Стримвуд.

Робин ждал меня у дверей ресторана, очень элегантный в своих светло-серых слаксах и ярко-голубом блейзере. Он пришел пораньше, чтобы занять столик, и только мы вошли, как метр выкликнул его фамилию. Отлично! Если родился удачливым, совершенно необязательно иметь другие достоинства. Робин заказал пиво, я — ром с тоником и мусс из тресковой икры, фирменное блюдо ресторана.

— Расскажи, как ты стала сыщиком? — попросил он, когда мы сделали заказ.

— Сначала работала в суде защитником, — начала рассказывать я, намазывая мусс на кусочек тоста. — Ничего хорошего. Бывает, что получаешь материалы на клиента буквально за пять минут до суда. И дел выше головы, едва успеваешь их просмотреть. Кроме того, иногда приходится защищать таких подонков, которых хочется видеть в тюрьме.

— Но ведь ты могла стать частным защитником, правда? — спросил Робин, он тоже намазал тост муссом, откусил и даже причмокнул от удовольствия. — О, это очень вкусно, никогда не пробовал.

Было действительно вкусно, особенно с пивом или ромом. Я намазала себе еще, съела и, прежде чем ответить, допила свой ром.

— Потом пять лет проработала в полицейском управлении, — продолжила я, — приобрела кое-какой опыт, и мне не хотелось начинать частную практику защитником, то есть с нуля. Как-то расследовала один случай для друзей и поняла, что могу заниматься этим профессионально и получать от этого удовольствие. Кроме того, я сама себе хозяйка.

На самом деле последнее и было главной причиной. И до сих пор ею остается. Может быть, мне передались материнские гены яростной тяги к независимости. Как бы там ни было, теперешняя работа как раз по мне.

Официант принес салаты и бутылку вина. Пришел мой черед спросить Робина, как он оказался в «Аяксе». Он ответил легкой гримасой.

— Как ты понимаешь, ни один ребенок не мечтает о профессии страхового агента, может, за исключением детей, чьи отцы имеют свои компании. Я-то увлекался историей искусств. Но денег на обучение в семье не было, и я пошел работать в «Аякс». Вначале они пытались использовать мои художественные способности, заставляли рисовать бланки для страховых полисов. Но со временем мне удалось от этого отвертеться.

Потом он расспрашивал меня о работе, которую мне приходилось выполнять для «Аякса». Я тоже не удержалась от гримасы — его компания не знала, любить меня или ненавидеть за то, что я разоблачила их вице-президента как вдохновителя одного крупного мошенничества с рабочей компанией. Робин слушал как завороженный, а потом признался: об этом давно уже ходят слухи, хотя никогда не говорили, что это связано с их вице-президентом.

За десертом он уговаривал меня еще раз попробовать себя с «Аяксом». Я уже знала, что соглашусь — мне нужна была солидная работа, а не та грошовая ерунда, которая сваливалась на меня последние несколько дней. А гоняться сейчас за новыми клиентами у меня просто не было сил. Тем не менее я сказала, что надо подумать, и попросила позвонить мне утром в офис, уточнить кое-какие детали.

— Сегодня у меня не самый удачный день, — объяснила я. — Не хочется сейчас думать о деле, хочется немного развеяться.

Робин, похоже, ничего не имел против. Разговор перешел на отвлеченные темы — детство, бейсбол… Потом мы немного потанцевали в соседнем зале, молча, без единого слова. Ближе к полуночи решили, что пора уходить. Дом мой был довольно близко, всего в нескольких кварталах, и Робин оставил машину у ресторана до утра. Мы слишком много выпили, чтобы садиться за руль. Да и летняя ночь была чудо как хороша.

За полчаса мы прошли шесть кварталов. Шли медленно, крепко сцепив пальцы. То и дело останавливались, чтобы поцеловаться, и остановки эти становились все более длительными. Когда подошли к дому, я заговорила шепотом: уж очень не хотелось видеть сейчас мистера Контрераса или банкира Винни. Робин стоял сзади, обнимая меня за талию, а я рылась в сумочке, искала ключи.

Громко хлопнула дверца подъехавшей к дому машины. Мы посторонились, услышав за собой шаги. Фары были направлены прямо на нас.

— Это ты, Вики? Извини, что вмешиваюсь в твою личную жизнь, но нам надо поговорить.

Голос был мне знаком почти так же, как голос собственного отца. Он принадлежал лейтенанту Роберту Мэллори, начальнику отдела расследования тяжких преступлений Центрального полицейского управления Чикаго. В темноте не было видно, но я почувствовала, что покраснела — ведь неловко, когда старый друг отца застает тебя в чьих-то объятиях.

— Боб, я польщена. Два с половиной миллиона душ в городе, не говоря уже о семи внуках, и все-таки в минуты бессонницы ты идешь ко мне.

Мой сарказм не возымел действия.

— Попрощайся со своим приятелем, Вики, пожелай ему спокойной ночи — ты поедешь с нами.

Робин сделал попытку вмешаться — я схватила его за руку.

— Не смей, иначе окажешься за решеткой вместе с ворами и педерастами. Это полицейский лейтенант. Бобби, это Робин Бессинджер из страховой компании «Аякс»; Робин, это Бобби Мэллори, гроза и слава города Чикаго.

В свете прожекторов обычно багровое лицо Бобби выглядело серым, почти мертвенным. Глубокие морщины, которых я раньше не замечала, прорезали лицо. Да ему же скоро шестьдесят. Да-да, меня уже пригласили на празднество, которое должно состояться в октябре, но я как-то не связывала это с его возрастом. А ведь Бобби стареет. При этой простой мысли мне стало совсем неуютно, и я спросила громче, чем хотела:

— И куда же мы едем, Бобби? А главное — зачем?

Я видела, как он борется с желанием схватить меня и затащить в машину. Мало кто знает, что вправе не следовать за полицейским, пока он не предъявит ордера на арест. Впрочем, немногие отважились бы сопротивляться полицейскому, если бы и знали. Даже такие в общем-то честные служаки, как Бобби, считают это само собой разумеющимся. Но граждане, подобные мне, стараются привести их в чувство.

— Скажи своему дружку — пусть прогуляется.

Я поняла, что надо смириться и тогда дальше Бобби будет играть по правилам. Не очень большой компромисс, но все же. Подумав, я нехотя попросила Робина покинуть поле битвы. Он согласился с условием, что я позвоню ему, как только все кончится; но не ушел, а, отойдя на некоторое расстояние, остановился и стал наблюдать. Я была тронута.

— Он ушел, Бобби. Так о чем ты хотел поговорить?

Бобби нахмурился и поджал губы — обычный признак неудовольствия.

— На одном из строительных участков нашли труп молодой женщины, сторож нашел, около девяти тридцати. А на ней оказалось кое-что… одна вещь, которая позволяет связать ее с тобой.

Перед моими глазами предстала тетка, мертвецки пьяная, сбитая машиной. Я даже схватилась за стену, чтобы удержаться на ногах.

— Элина?! — спросила я с дурацким видом.

— Элина? — тупо переспросил Бобби. — Какая еще Элина? Ах, сестра Тони. Да нет, это не Элина, если только она не помолодела лет на пятьдесят и не выкрасила кожу.

Не сразу до меня дошло, что он скорее всего говорит о Сериз. Она, конечно, не единственная молодая негритянка, которую я знаю в этом городе, но… мертвая, на строительном участке…

— И кто же эта женщина? — спросила я.

— А вот это мы и собираемся у тебя узнать.

— И что же вы такое нашли?

Бобби раздраженно поджал губы, ему совсем не хотелось отвечать на мои вопросы — от старых привычек так просто не избавишься. В ту минуту, когда он, казалось, готов был ответить, дверь подъезда распахнулась и в ночи появился банкир Винни.

— Ну все, Варшавски! Больше ты меня среди ночи не разбудишь, уж я постараюсь. На сей раз я вызвал полицию. Пусть твои дружки не думают, что им все тут позволено — светить фарами прямо людям в окна, орать во все горло. Больше этого не будет.