Анджело Полвер из «Майфейр констракшн компани» в Чикаго ознакомил меня с тем, как производится работа по контрактам. Лой Мейр взял меня с собой на верх строящегося шестидесятиэтажного здания и проводил вниз, подробно объясняя каждый этап строительства. Я самолично испытала все страхи, связанные с пребыванием на большой высоте. Мое невежество в части большого строительства намного превышает мои знания о нем. Все ошибки в книге, связанные с этим, на деле следует отнести к моему незнанию, а не к моим великолепным учителям.

Рэй Гибсон помог собрать материалы для этой книги. Доктор Роберт Киршнер, медицинский эксперт, устроил мне посещение окружного морга. Не скажу, чтобы приятно, но впечатление было ошеломляющим.

Как и всегда в случае вымышленных приключений, все персонажи книги не имеют никакого отношения к реальным лицам.

Коуртни, Кардху и другие друзья оказывали мне поддержку, когда меня одолевали сомнения и колебания.

Мы обе оказались в ловушке, мама и я. В ее крохотной спальне на втором этаже старого дома в Хьюстоне. Снизу доносился громкий Лай собак. Они все-таки нас настигли. Спасаясь от фашистов, Габриела бежала из своей родной Италии, но ее преследовали всю дорогу до самого Южного Чикаго. Лай собак перешел в душераздирающий вой, заглушивший мамины вопли.

Было три часа ночи. Кто-то настойчиво звонил в дверь. Я села на кровати, дрожа, вся в холодном поту, таким реальным был этот кошмарный сон.

Дверной звонок не умолкал, и я невольно вспомнила свои детские годы, когда после телефонного звонка или звонка в дверь отец срочно отправлялся в полицейский участок. Мама и я не ложились, ждали его возвращения. Она ужасно боялась за него, хотя всячески это скрывала. Но я видела страх в ее темных глазах. Чтобы не выдать своей тревоги, она поила меня сладким детским кофе, смешав чайную ложку кофе с молоком и шоколадом, и без конца рассказывала мне народные итальянские сказки, заставлявшие мое сердце биться сильнее.

Я натянула свитер, шорты и, спотыкаясь, пошла вниз. Звон раздавался на все три этажа, как в колодце.

Внизу, за стеклянной дверью, стояла тетушка Элина и изо всех сил давила на звонок. На плечах ее болталась выцветшая накидка; она прижимала к стене большой полиэтиленовый пакет, из которого выглядывала бледно-фиолетовая ночная сорочка.

Вообще-то я не верю ни в предчувствия, ни в телепатию, но тут я подумала, что недавний сон — обычный ночной кошмар моего детства — вызван мрачными флюидами, исходившими от тетушки и каким-то образом проникшими ко мне в спальню.

Тетушка Элина, младшая сестра отца, считалась в семье большой проблемой. «Она у нас выпивает, знаете ли», — с виноватым видом говаривала моя бабушка Варшавски, когда тетя Элина напивалась до бесчувствия на обеде в День благодарения. А сколько раз часа в два ночи отца будил какой-нибудь полицейский и со смущенным видом докладывал, что тетушку задержали на улице за приставание к мужчинам. Мама в таких случаях скорбно качала головой и говорила: «Ничего не поделаешь, такая уж она уродилась, и не надо ее осуждать». Меня сразу же отсылали спать.

Семь лет назад, после смерти бабушки, Питер, единственный оставшийся в живых брат отца, отдал тете Элине свою часть дома в Норвуд-парке[1] с условием, что больше она ни на что претендовать не будет. Тетушка, не раздумывая, подписала все документы. А через четыре года лишилась дома, — не сказав ни слова ни мне, ни Питеру, она купила акции какой-то «бурно развивающейся» компании. Никому не известная фирма испарилась в одну ночь, не исчезла только тетушка, и ей пришлось предстать перед судом, дом был конфискован за долги и продан с молотка.

После уплаты всех долгов у тетушки остались три тысячи. Вот на них да еще на пенсию она и жила в одной из дешевых гостиниц департамента социального обеспечения, на углу улиц Сермак и Индиана, и когда приходил пенсионный чек, кое-что себе позволяла, даже играла в очко. От многолетних возлияний лицо ее покрылось морщинами и глубокими складками, однако ноги все еще были на удивление хороши.

Увидев меня, она наконец-то сняла палец с кнопки звонка.

— Виктория, детка, ты великолепно выглядишь. — Она поцеловала меня, обдав кислым запахом пива.

— Какого черта, Элина, что тебе нужно?!

Тетка обиженно поджала губы.

— Ищу пристанища, детка. Я в полном отчаянии. Эти полицейские… Они хотели отправить меня в участок. Но я вовремя вспомнила о тебе, и они привезли меня сюда. Там был один… потрясающий молодой человек. А какая улыбка! Я рассказала ему о твоем отце, но он слишком молод… никогда не слышал о нем.

Я стиснула зубы.

— А что с твоей богадельней? Небось выгнали за то, что перетрахала там всех стариков?

— Вики, крошка, что за выражения! Такая очаровательная девушка!

— Заткни пасть, Элина! — бросила я в сердцах, но тут же спохватилась. — Я хотела сказать, прекрати болтать чепуху. Расскажи лучше, как ты оказалась на улице в три часа ночи.

— Но ты же не даешь мне слова вымолвить, детка. Там случился пожар. Наше пристанище, наш чудесный маленький дом сгорел дотла, один пепел остался.

В ее выцветших голубых глазах блеснули слезы и покатились по морщинистым щекам.

— Слава Богу, я еще не спала. Успела собрать кое-что из вещей и спуститься по пожарной лестнице. Другим даже это не удалось. Бедняга Марти Холман оставил там вставную челюсть. — Слезы ее высохли так же внезапно, как и появились. Она захихикала. — Поглядела бы ты на этого старикашку, Вики! Щеки ввалились, глаза выпучены. «Где мои зубы?» — вопит. Умора, да и только.

— Представляю, — сухо сказала я, — какое это было потрясающее зрелище. Послушай, Элина, ты не можешь здесь оставаться. Не пройдет и двух дней, как я убью тебя. А может быть, и раньше.

Ее нижняя губа задрожала, и она заныла, изображая несчастного, обиженного ребенка:

— Вики, детка, не гони меня, не будь так безжалостна к бедной старой Элине. Ты моя плоть и кровь, единственное дитя моего горячо любимого брата. Не можешь же ты вышвырнуть меня, словно старый матрас. Меня, которую пожар выгнал на улицу среди ночи.

Сзади со стуком хлопнула дверь. Банкир, недавно въехавший в квартиру первого этажа, окнами на север, выскочил на лестницу — лицо сонное, но руки на бедрах, челюсть воинственно выпячена. Он был в пижаме, но волосы, как ни странно, аккуратно причесаны.

— Что здесь происходит, черт побери! Вам, мисс, может, не нужно зарабатывать себе на жизнь — я ведь не знаю, чем вы там занимаетесь целыми днями у себя наверху, — а вот я работаю, и мне надо рано вставать. Если уж вам так необходимо делать свои дела среди ночи, не поднимайте хотя бы шум в холле. Имейте уважение к соседям, в конце концов. Короче, если вы сейчас не уберетесь отсюда, я вызову полицию.

Я холодно взглянула на него.

— Там, наверху, я содержу притон. А эта дама поставляет мне товар. Если вы не уберетесь отсюда, полиция, как только явится, вас первого и арестует, как соучастника незаконного бизнеса. Попробуйте доказать им, что это не так.

Элина громко хихикнула, но, спохватившись, приняла благонравный вид.

— Ну-ну, Виктория, зачем ты с ним так? Тебе самой, может, когда-нибудь понадобится помощь парня с такими потрясающими глазами. — Она обернулась к нему. — Не волнуйся, радость моя. Я сейчас войду в квартиру, наступит тишина, и ты сможешь продолжить свой сладкий сон.

За дверью квартиры, выходящей на юг, залаяла собака. Едва сдерживаясь, я втолкнула Элину внутрь, вырвав у нее сумку, когда она пожаловалась, что ей тяжело.