Так или иначе, но возникающая, по слову Федина, литература о Серапионах мало-помалу готовила почву для «реабилитации» имени Лунца и, стало быть, для выхода его книги в СССР.
Существенным толчком в этом направлении стала энергичная деятельность Соломона Семеновича Подольского, историка литературы и театра, отсидевшего положенный срок в Гулаге, вернувшегося в Москву к любимой работе, много занимавшегося наследием Вс. Мейерхольда и неожиданно заинтересовавшегося Лунцем. В короткое время целеустремленный Подольский собрал тексты Лунца и биографические материалы о нем, завязал переписку едва ли не со всеми, кто знал Лунца лично (в СССР и за рубежом) и на основе всех добытых материалов написал большую статью о Лунце, намереваясь со временем доработать ее до объема книги. С рукописью своей статьи Подольский познакомил всех здравствовавших тогда Серапионов[1360] — казалось, что имя Льва Лунца снова может их объединить. Именно в процессе этого общения Подольского с Серапионами возникла мысль об издании книги Лунца и о Комиссии по его наследию.
Вот фрагменты писем Елизаветы Полонской к С. С. Подольскому[1361]
26 июня 1966 года (Комарово, Дом творчества писателей).
<…> Сегодня к обеду почта принесла Ваше письмо из Паланги. Мне было очень приятно получить его и сообщить Михаилу Леонидовичу <Слонимскому>, который сидит за соседним столом. Он, как Вам известно, старый скептик, не верит в создание книги о Лунце. Но я верю в Вас и в Ваше упорство. <…> С нетерпением ожидаю Вашей статьи о Левушке Лунце!
27 августа 1966 года (Комарово).
<…> Спасибо Вам за письмо в Комарово и за рукопись, которую Вы послали Михаилу Леонидовичу. Он еще не получил ее и только сегодня отправился в Ленинград, несмотря на протесты жены и свирепствующий здесь ураган. Не предавайтесь деморализации, Соломон Семенович, то ли Вы еще вытерпели (не мне говорить Вам об этом). Слонимский от природы скептик и маловер, но он верный друг, ручаюсь за него!
2 сентября 1966 года (Ленинград).
<…> От Михаила Леонидовича я получила Вашу рукопись и прочла ее с большим интересом. Конечно, Ваша статья еще потребует Вашей собственной доработки, да и карандаша добросовестного редактора. Федину и Тихонову нужно послать ее в доработанном виде. Каверину дайте ее так <!>.
18 сентября 1966 года (Ленинград).
<…> Вы напрасно беспокоитесь, ни Слонимский, ни Полонская не могут помочь Вам написать книгу о Лунце. У Вас есть достаточно силы воли и воображения, чтобы представить себе десять молодых людей, брошенных в котел революции и отзывающихся на это со всей страстью молодости и таланта. Мы верили в нашу эпоху и никто бы не мог нас разубедить ни кнутом, ни пряником. Мы не теоретики, мы не заботились о том, в какую группу нас запишут теоретики. Мы стояли за революцию и не боялись ничего. У меня в порядке дня книга воспоминаний, она в плане 67 года[1362] и я не могу терять время на чтение теоретических статей. Охотно подпишу коллективное заявление в издательство о книге, посвященной Льву Лунцу. Ваше дело писать <…> Несмотря на Замятина, который был для нас авторитетом литературным, Лунц был ближе к Виктору Гюго по чувству, хотя русские эстеты не признавали Гюго как поэта…
21 декабря 1966 года (Ленинград).
<…> Не знаю, что Вам ответят другие Серапионовы братья. Некоторые из нас очень осторожны, «другие уже стали классиками», как писал Лунц. Что касается меня, то я поддержу Ваше предложение об издании «Собрания сочинений Льва Лунца».
Наиболее тесные и доверительные отношения сложились между Подольским и Вениамином Кавериным, чья последовательно антисталинская позиция убеждала Подольского в надежности каверинской поддержки.
Активные поиски С. С. Подольского и посвященная Лунцу диссертация западного слависта Гари Керна, равно как и его сенсационная публикация писем из архива Лунца в нью-йоркском «Новом журнале»[1363] — все это подсказало Каверину мысль о сборнике произведений Лунца[1364]. Для практического осуществления этого плана Каверин придумал создать официальную Комиссию при Союзе писателей по литературному наследию Льва Лунца и уже от ее имени добиваться издания книги. Правда, сам Каверин в «Эпилоге», написанном «в стол» в 1970-е годы, утверждал, что «вопреки увлечению Подольского не верил в нашу удачу»[1365], однако, скорей всего, это грустное высказывание post factum, а в середине 1960-х Каверин испытывал обычно свойственный ему оптимизм.
Комиссию по наследию Л. Н. Лунца создать был правомочен лишь Секретариат Союза писателей. Каверин написал соответствующее обращение. «Письмо, — вспоминал он, — без колебаний подписали К. Паустовский, Н. Тихонов, К. Чуковский, В. Шкловский. Я сомневался, что его подпишет К. Федин, и действительно он предложил предварительно переговорить с Н. Тихоновым, „подготовить вопрос“ (что было вполне разумно), и лишь потом поставить его на заседании Секретариата»[1366]. Разговор с Фединым произошел 9 января 1967 года в Переделкино, куда Подольский привез подписанное писателями обращение и личное письмо Каверина Федину:
Ялта, 27 XII 66.
Дорогой Костя!
Очень сожалею, что мне не удалось зайти к тебе перед отъездом в Ялту. Мне хотелось поговорить с тобой — о литературном наследии Левы Лунца — и о книге Керна (о нем), которую я читал. Мне кажется, что давно пора выпустить произведения Лунца, чтобы он занял принадлежащее ему место в нашей литературе. Для этого необходима Комиссия по его литературному наследию. Может быть, ты мог бы поставить этот вопрос в секретариате, воспользовавшись нашим письмом? Или надо действовать как-либо иначе? Эту записку и наше письмо передаст тебе Соломон Семенович Подольский, который давно занимается творчеством Лунца. Он собрал его произведения и написал тщательную работу о нем <…>[1367].
Как пишет Подольский в своем дневнике, «Федин начал читать письмо Каверина; лицо изменилось — он не был готов к этому», отсюда и его реакция: «Ставить вопрос на секретариате нельзя. Вопрос это трудный. Он будет для них неожиданным. Пойдут разговоры. Надо подготовить общественное мнение». Прощаясь с Подольским, Федин сказал: «Попробуем издать Лунца» и Подольский записал в дневнике: «Я ушел окрыленный»[1368].
С этого момента вопрос о Комиссии по наследию Лунца был приведен в рабочее состояние, и всю дальнейшую историю могут рассказать письма Серапионов — членов Комиссии.
История о том, как аккуратно была задушена вторая (первая — в 1924 году) попытка издать книгу Лунца, как безвольно проглотили это члены Комиссии по его наследию, кратко рассказана в каверинском «Эпилоге». Каждый из членов Комиссии сыграл в этом деле свою роль, и сохранившиеся документы позволяют увидеть это воочию. Однако прежде чем дать им слово, необходимо сделать еще несколько замечаний.
На внешние и как бы объективные обстоятельства, решившие судьбу книги Лунца, несомненно, наложились еще и сугубо личные сюжеты и непростые взаимоотношения Каверина с прочими Серапионами. Уже давно Федин, Тихонов и Слонимский выступали единым блоком, а Каверин им противостоял (при том, что долгие годы внешне отношения были корректными, если не сказать — добрыми). В этом проявились не только черты характеров, индивидуальные свойства психики, но и обстоятельства политические. Советские писатели, Серапионы меру лояльности к власти установили для себя неодинаково, поскольку неодинаковой была мера их первоначального политического испуга (в итоге у Каверина и Зощенко он оказался наименьшим).