Шло заседание палаты; Дюма удалось пролезть на места для зрителей. Стоял шум, никто никого не слушал, приехал Тьер, все требовали, чтобы он что-нибудь сделал; Барро куда-то исчез; охрана доложила о приходе герцогини Орлеанской. Тьер хотел утвердить ее регентом, Ламартин говорил, что решать должен народ, Ледрю-Роллен предлагал референдум, одни кричали «Да здравствует король!», другие требовали, чтобы герцогиня ушла, так как регентом должен быть сын короля, она упиралась… Спикер сказал, что надо назначить временное правительство и пусть оно разбирается. Наконец пришел Барро: «Он казался подавленным, будто понял, что потерял популярность… Люди в феврале были уже не те, что в июле». Барро сказал, что не надо никаких революций, надо всем объединиться. После него выступил депутат Роше-Жаклен и сказал, что это пустые слова: «Теперь вы здесь никто — понятно?» И тут поднялся вой, в палату ворвалась группа вооруженных мужчин — национальных гвардейцев, студентов, художников, рабочих, угрожающе кричавших: «Никаких регентов! Долой короля! Республика!» Прибежали еще какие-то люди, пытались схватить герцогиню, ее с детьми удалось эвакуировать через окно, депутаты разбежались, бросая портфели. Осталось пять человек, не испугавшихся толпы: Ламартин, Дюпон из Эра (81-летний старик, участник Великой революции), Ледрю-Роллен, Гарнье-Паже и Роше-Жаклен. Толпа — существо безголовое и не такое уж страшное — попросила их «что-нибудь сделать». Депутаты минутку подумали и объявили себя Временным правительством; толпа закричала от восторга, и тут же начали делить портфели и составлять списки…
Шум адский, в мэрии, говорят, тоже какое-то правительство, или штаб, или комитет; влекомые толпой депутаты (бедный Дюпон упал в обморок) направились туда, Дюма за ними; проходя мимо разграбленного Тюильри, подобрал несколько документов (потом оказалось — уникальных); пришел в мэрию — знакомая картина: все орут и на коленке пишут какие-то указы и списки, Этьен Араго произносит речь, Гарнье-Паже уже назначили мэром. Пришли депутаты, Ледрю-Роллен влез на стол и стал читать свой список: «…каждое имя сопровождалось криками „Кто? Что? Громче! Кто это такой?!“ и обсуждением»; добавили в правительство Луи Блана и рабочего активиста Александра Альбера. «Беспрерывно подходили новые группы горожан, и каждая требовала, чтобы ей зачитали список правительства. Один хотел вписать Луи Наполеона, другой — Барро…» Правительство заперлось в каком-то кабинете и стало совещаться, толпа осталась, вновь поднялся ор: «…люди выучили имена своих министров, но этого было недостаточно, они хотели видеть их. Их так часто обманывали». Толпа колотила в дверь, требовала показаться, вышел Ламартин, сказал красивую речь. П. В. Анненков: «Весь остальной день они беспрестанно встречали толпы и говорили речи под саблями и пиками и только в ночь могли принять некоторые, самонужнейшие меры». Дюма ушел к себе на парижскую квартиру: «…печальный и озабоченный, республиканец более чем когда-либо, но я находил Республику плохо устроенной, незрелой, неудачно провозглашенной… Я возвращался с тяжелым сердцем, я был подавлен тем, как грубо оттолкнули женщину, мне было больно видеть двух детей, разлученных с матерью, этих двух принцев, вынужденных бежать…» И в театр никто ходить сейчас не будет, а деньги нужны позарез…
Ночью в городе грабили, сожгли несколько богатых дач; осажденное, невыспавшееся правительство сумело принять умное решение: объявило набор в Национальную гвардию с жалованьем, и грабители вмиг обратились в защитников порядка (Алексис, один из слуг Дюма, записался в гвардию, потом вернулся). Утром 25 февраля газеты напечатали состав правительства (куда за ночь вписали еще кучу разного народа, доктора Биксио в частности); в 10 часов было объявлено, что король бежал, провозглашена республика, правительство обязуется предоставить всем работу, разрешить профсоюзы и созвать Учредительное собрание. «Тем не менее была масса слухов со всех сторон, и никто не знал, чему верить. Говорили, что республика объявлена в Бельгии; что король ночью умер от удара… Подлинные или воображаемые, эти истории передавались со скоростью электрического тока… В три часа прошел слух, что временное правительство предало народ и объявило регента». Очередная толпа во главе с Франсуа Распаем пришла в мэрию с красным флагом, Ламартин (министр иностранных дел) гневно спросил, уж не желают ли они «задушить республику в колыбели», толпа успокоилась и ушла. «В четыре на бульварах уже праздновали, а мужчины помогали дамам перешагивать через баррикады…»
26 февраля Ламартин объявил об отмене смертной казни за политику, газеты выходили с лозунгом «Свобода, равенство, братство», разбирали баррикады, мели улицы, подсчитывали количество жертв: 350 убитых, 500 раненых. 27-го в Париж под восторженные вопли въехал Луи Наполеон (законом от 1816 года Бонапартам запрещалось жить во Франции), на площади Бастилии провозгласили республику, объявили свободу собраний, всеобщее избирательное право (для мужчин, достигших 21 года), отменили рабство во французских колониях, цензуру, на апрель назначили выборы в Учредительное собрание. Дюма решил баллотироваться. «Франция… позвала на помощь самых умных своих сыновей, сказав им: „Вот что сделал мой народ в минуту гнева; возможно, он зашел слишком далеко, но, в конце концов, что сделано, то сделано; на этом пустом месте, пугающем меня своей пустотой, постройте что-нибудь, на что смогут опереться общество, благосостояние, мораль и религия“. Я был одним из тех, кто первым услышал этот зов Франции, и мне показалось, что я имею право причислить себя к умным людям, которых она звала на помощь». Таковыми сочли себя почти все писатели: разумеется, Гюго, Жорж Санд (ставшая почти коммунисткой в тот период), Бальзак, Виньи, Альфонс Карр, Поль Феваль, Эжен Сю и даже Гайярде.
Дюма опубликовал воззвание к национальным гвардейцам Сен-Жермен: «Через полгода революция свершится во всей Европе… Торжественный возглас „Да здравствует республика!“ не будет задушен, как в 1830-м… казнь за политику отменена, это главное… Революция 1793-го возводила эшафоты — революция 1848-го сносит их». 29 февраля он поместил в «Прессе» письмо к Жирардену: «Вам — мои романы, моя литературная жизнь. Франции — мои убеждения, моя политическая жизнь. Отныне во мне живут два человека: гражданин дополняет поэта… То, что мы видим сейчас, — прекрасно, ибо мы видим Республику, а до того видели лишь революции. Так храни нас Господь, нас, спасителей мира!»
Луи Наполеона и Орлеанских из страны выдворили, для безработных организовали Национальные мастерские с гарантированным пособием, жизнь кипела, на каждом углу — политические клубы, дебаты; 5 марта отменили все прежние законы о печати, за месяц только в Париже появилось 200 новых газет. Дюма стал сотрудником одной из них — «Свобода. Газета идей и фактов» (выходила со 2 марта 1848-го по 16 июня 1850 года) и 1 марта основал собственную — «Месяц» с подзаголовком: «Ежемесячное обозрение исторических и политических событий день за днем, час за часом, полностью составленное А. Дюма». Неплохая предвыборная газета: разъяснения, зачем нужно избирательное право, памятки избирателям, разбор разных кандидатов, Ламартин — за, Бланки и Ледрю-Роллен — против. Однако надо решать, где самому баллотироваться. «Проще всего было обратиться в свой департамент Эна. Но я покинул его в 1823 году и с тех пор редко там показывался… к тому же я опасался, что меня сочтут слишком ярым республиканцем для той республики, какой ее хотели видеть большинство избирателей… Оставался департамент Сена-и-Уаза, где я прожил уже четыре или пять лет… но, поскольку за три дня революции 1848 года я успел приказать бить сбор и предложить моим семистам тридцати подчиненным следовать за мной в Париж, чтобы оказать вооруженную поддержку народу, жены, дети, отцы и матери моих гвардейцев… возмутились тем, с какой легкостью я подвергал опасности жизнь людей, и одна мысль о том, что я мог бы избираться от их города, исторгла у сен-жерменцев крик негодования; более того, они объединились в комитет и решили потребовать моей отставки с поста командующего батальоном национальной гвардии…»
