Гера: «23 апреля. 51-й день. 88°07′ с. ш. 84°19′ в. д. Вялость в теле и мыслях. Чувствуется недосыпание. Ветер тот же, но тише. За три часа, пока спали, отъехали на юг на 800 метров. Какой-то калейдоскоп, мелькание картинок: сон, еда, работа, сон, еда… Пять переходов нужно выдать! Это главное. Первый, второй, третий, четвертый, пятый. Не успеваю отдыхать на перерывах. Делаю ломовое вбрасывание в желудок (халва, шоколад). Во время перехода думаю о том, что говорить в „Иридиум“, как сбросить вес с саней, как выдержать пять переходов, не потерять темп».
Почти середина 88-й широты. Сколько людей не дошли сюда и сколько прошли здесь в своем порыве на Полюс. Где-то здесь тринадцать лет назад Файнес, этот великий англичанин, закончил свой путь и вызвал вертолет. Наверное потому, что англичанин не может мыслить иначе как по-английски. Японцам в Арктике мешает японский менталитет, иначе чем объяснить четыре безуспешные попытки настырного Мицуро Обо дойти автономно? Корейцы тоже не приспособлены скользить взглядом своей души в согласии с полями дрейфующих льдов. А мы, русские?! Мы да норвежцы. Я иду и кричу Файнесу: «Зачем же ты, полярный волк, взял еды только на сорок пять дней?!!». Здесь, в Арктике, стратегическая ошибка всегда будет иметь свою национальность.
Слава: «24 апреля. -18°. 88°20′ с. ш. До СП 177 км. До обеда шли неплохими полями, затем опять уперлись в торосы. За четвертый переход прошли 300 метров. На дежурстве я произвел инвентаризацию наэкономленных круп и супов. Почти хватает на 4 дополнительных дня, скоро перестанем экономить крупы. Полтора дня иду без маски. После обеда пошли бодро, по 3,2 км. Но опять на 4-м зашли в хаос глыб. С первого взгляда кажется, что пройти невозможно. Все забито до горизонта, но прострелить все-таки удалось, даже не снимая лыж».
То, чего я особенно боялся, отправляясь к Полюсу, — капризы моего желудка, — стали доставать меня только в самом конце пути. Более полутора месяцев экспедиции желудок мой посчитал достаточным сроком, чтобы напомнить о себе. На этот случай я тащил в аптеке не меньше полукилограмма замерзшего еще на мысе альмагеля. Желудок мой просто обиделся на то, что его начали набивать два раза в сутки тем же объемом, который он всегда получал за три раза, и решил напомнить, что на нем штук пять застарелых рубцов. Через час после обильного завтрака, когда я на переходе съел добрый кусок халвы, он сделал так, что по телу разлилась слабость, в коленях пошла дрожь, ноги подломились и задница, полтора месяца постоянно мечтавшая сесть прямо на снег, получила эту возможность. Славка упорол в сторону Полюса и теперь маячил на горизонте. Уже несколько дней я замечал признаки несварения после того, как съедал убойную дозу — треть шоколадки, или приходящие по раскладке, совсем убийственные — сало в сочетании с сырокопченым сервелатом. В последнем продукте содержалось огромное количество яда для человека, который беспощадно действовал даже в условиях хронического голода на пути к Полюсу. С этого дня жизненный оптимизм Славки получил глобальную поддержку, потому что всю свою колбасу, корейку, сало и часть шоколада я стал отдавать ему. Кстати, мне кажется, что первая смерть в группе Чукова произошла не только потому, что у Подрядчикова были допоходные проблемы с желудком, а большей частью оттого, что в таких экспедициях предпочитают питаться тяжелыми, высококалорийными продуктами, и желудок с этой нагрузкой не справляется. Я прошел через период сомнений, настоящих волнений и даже испуга, когда понял, что в условиях зимней, силовой экспедиции с необходимостью потребления большого количества тяжелой пищи мой желудок непременно даст сбой, и даже удивил свою семью, когда два раза добровольно сделал гастроскопию и провел достаточно длительное время в разговорах с серьезным терапевтом. Врач удивила меня своим оптимизмом в отношении состояния моего здоровья, обнадежив и как бы благословив на Полюс, что стало решающим моментом перед экспедицией.
Как-то странно, но быстро стал заканчиваться сахар. Первым это почувствовал главный потребитель — Славка. Надо сказать, что в наш век изобилия сахар для Славки был фактором, определяющим состояние не столько тела, сколько Славкиной души, как для большинства людей во время голода — хлеб. Самому мне, возможно оттого, что я начитался умных книжек и несколько последних лет не ел сахара вообще, обходиться без сахара было нетрудно, хотя отец мой разбирался в этом вопросе не хуже Славки и всегда сыпал сахар в чай чуть ли не до половины стакана. Скрупулезный и въедливый в вопросах экономии, Славка ничего не мог с собой поделать, когда вопрос касался белого продукта. Он мог обращаться с ним не иначе, как сыпать из горлышка, поставив бутылку строго вертикально, и даже отвернуться на какое-то время, как бы не участвуя в этом процессе, когда белое блаженство сильной струей било ему в кружку. Я думал, что со Славкой что-то случится, когда после подсчетов остатков и предполагаемого количества дней он объявил, что сахара у нас всего по четыре ложки в день на человека. Ложки без горки. С солью, которая совсем кончилась в двадцатых числах апреля, проблем не началось, мы просто соскребали с молодого льда «цветы» и солили этим снегом свою кашу. Я был приятно удивлен непритязательностью Славки, после того как, набрав мокрого, соленого снега в наш ночной горшок, я совершенно не смутил его этим действием. Я объяснил ему, что два продукта, оба соленые, могут быть положены в одну тару, поэтому было бы неправильно, если бы я, к примеру, насыпал в ночной горшок сахар. Славку это объяснение вполне удовлетворило. Вообще он был молодец в таких вещах, и у нас с этим не было проблем.
Слава: «26 апреля. 10 дней нового режима. 89°00′ с. ш. До СП 110 км. Солнце, — 18°. Сегодня на втором переходе абсолютно ослабел. Стал часто падать, вставать очень тяжело, хочется лежать и смотреть в небо. После третьего перехода уперлись в разводье. Обход по торосам. Прошли 1,5 км вправо. Идти без ветра жарко! К концу перехода штаны прилипают к тощим ножкам. Вокруг очень красиво и по-весеннему празднично. После шоколадки пошло хорошо, и к пятому переходу опять был бодр. Видели самолет. Он пролетал прямо над нами в сторону Хатанги. Двухвинтовой, с красными крыльями и хвостом. Почему-то мне кажется, что это важно. Пересчитали сахар и сухари. Уменьшили норму сахара до 4-х ложек в день. Вечером выпили медовухи за последний градус, который нам остался. Звонили Николя — автоответчик. Нас тревожит проблема эвакуации с Полюса».
Мы готовились к приходу на Полюс, который кроме морального удовлетворения должен был СРАЗУ ЖЕ принести нам избавление от мучений в виде большого количества жратвы. Поэтому во время последнего разговора с Людмилой я надиктовал ей внушительный список продуктов, которые она должна была отправить на «Барнео» с Инсаровым. Список был такой: гречка и рис по два килограмма, колбасный сыр и вареная колбаса по две палки, шоколад — десять плиток, сгущенка — четыре банки, мешок печенья… Теперь мне было трудно избавиться от навязчивых мечтаний о том моменте, когда на «Барнео» нам вручат посылку с едой. После разговора с Людой эта картина ежедневно прокручивалась в моей голове в разных вариантах, и я мог избавиться от нее только на некоторое время.
Первая треть 89-го градуса, вопреки ожиданиям, оказалась изрыта торосами, перемежающимися разводьями. Нечто подобное было на пространствах 83-го градуса северной широты, но в те морозы разводья жили всего несколько часов, и тогда мы почти беспрепятственно пересекали их по быстро набиравшему толщину молодому льду. Резкое потепление и пришедший тут же ветер оставили нам глубокий снег между торосами и черные реки разводий. Снег не мог задержать нас, за два месяца мы научились тихой сапой разбираться с завалами торосов, зная, что они всегда заканчиваются. Разводья тоже проходились в конечном итоге, но здесь мы затрачивали больше сил в поисках обходов. Нам ничего не оставалось как ломиться через воду. Любая ошибка могла привести к глобальному купанию, что в нашей ситуации было самым нежелательным итогом. Это понималось, но когда до Полюса оставалось меньше ста километров и твой путь перегораживало разводье, ты готов был скорее плыть напролом, чем идти вдоль полыньи в поисках прохода. В этом отношении Славка был более терпелив, я видел, как он начинал метаться вдоль полыньи, как бы сберегая время на разведку, его громадный как сундук рюкзак поворачивался ко мне ребром, и я видел всю фигуру Славки, находящуюся в состоянии полного, всеобъемлющего движения. Разводья томились в тепле под ярким солнцем, мы впервые сбросили с себя теплые одежды. Термометр показывал -12°.
