В 1456 году Василий Васильевич, по просьбе Смоленского епископа Михаила, возвратил в Смоленск икону Божьей Матери, привезенную оттуда Софьей Витовтовной и находившуюся в придворном Благовещенском соборе. Икону проводили 28-го июля торжественным крестным ходом, в коем участвовал великий князь со своим семейством, митрополит Иона и множество народа, до церкви Саввы Освященного, на Девичьем поле.

В это время Кремль был уже значительно застроен княжескими, боярскими и владычими дворами. Там находились следующие архиерейские и монастырские подворья: Симоновское — у Никольских ворот, Кирилловское — у Фроловских ворот и рядом с ним Крутицкое — против Вознесенского монастыря, Троицкое — у Троицких ворот, а вне Кремля Угрешское — у церкви св. Петра Чудотворца на городе, и Коломенское — на Подоле. При подворьях были деревянные и каменные церкви.

Москва и при Василии II подвергалась опустошительным пожарам. Когда она плакала о пленении его Улу-Махметом, ханом Казанским, в Кремле сделался такой сильный пожар, что не только деревянные здания, в том числе и дворец великокняжеский, но даже и каменные церкви и стены местами рушились, и народу погибло 3000 человек.

Семейству великого князя негде было жить, и оно должно было удалиться в Ростов. Когда Василий II был отпущен из плена за большой выкуп (по одному свидетельству в 200 тысяч), в Москве произошло землетрясение. Оно было непродолжительно, однако колебание почвы было очень заметно и навело страх на жителей. Впрочем, стольный город встретил великого князя с большим торжеством. Но нерадостен был его въезд в столицу, которая еще не успела оправиться от недавнего пожара. Великий князь принужден был остановиться за городом, на Ваганькове (где теперь Румянцевский музей), в доме своей матери, а потом занял в Кремле двор князя Юрия Патрикеевича; великий князь, утешая москвичей, говорил: «Не унывайте, пусть каждый ставит хоромы на своем месте, а я рад вас жаловать и дать вам льготы».

Несмотря на все эти беды, в Москве продолжали развиваться разные отрасли техники, в особенности чеканка монеты. Деньги этого княжения превосходят предшествующие и своей выработкой, и разнообразием штемпелей и подписей. До нас дошло 87 разных монетных чеканов Василия Темного. По части надписей укажем на то, что этот великий князь первый стал выбивать на монетах титул: «господарь всея Руси». Из всей массы штемпелей мы отметим только то, что здесь повторяются появившиеся в предшествующее княжение всадники и с соколом, и с копьем в руке. Но копейный всадник на монетах Василия II уже, чего прежде не было, поражает дракона; эта эмблема при Иоанне III окончательно делается государственным гербом Москвы и, при религиозном характере нашей геральдики, отождествляется с Георгием Победоносцем, ангелом основателя Москвы. Кроме всадников этого типа встречается в это время еще и всадник-мечник, с поднятым над головой мечом, похожий на литовский герб. Оставляя в стороне изображение мифологических животных, людских голов и фигур и прочего, мы должны еще упомянуть о нумизматическом изображении князя на престоле не с крестом в руке, как на киевских монетах, а с мечом. Все это свидетельствует о росте государственного сознания в Москве и о развитии монетного дела. Воспроизводим монеты Василия II с изображением всадника, поражающего дракона, и всадника-мечника.

В 1445 году великий князь с ратью пошел навстречу татарам к Суздалю. Он расположился здесь станом и 6-го июля весело поужинал в своей палатке с князьями и боярами и пировал с ними до утра. Вставши от сна, когда уже взошло солнце, он велел служить заутреню и после нее хотел опять лечь отдохнуть. Вдруг пришла весть, что татары уже переходят через речку Нерль. Василий облекся в доспехи и, распустив знамена, двинулся с князьями в поле.

Великий князь, напоминавший храбростью деда своего Димитрия Донского, стремительно ударил на татар, которые были вдвое многочисленнее русских, и разбил их. Но наши оплошали и разбрелись за добычей. Тогда татары, оправившись, ударили на них. Василий мужественно отбивался, но получил многие раны и ушибы; только благодаря крепкому панцирю и шлему они оказались не опасными. Но наши были побиты, и сам Василий Васильевич был взят в плен. Татары сняли с него даже крест-тельник и отослали его в Москву к великим княгиням — жене и матери. Впоследствии он был отпущен из плена. Но после своего ослепления великий князь уже утратил охоту к боям и весь был поглощен делами государственного управления.

В 1450 году слепец-князь сделал соправителем своего сына Иоанна, и грамоты стали исходить от имени двух великих князей.

В своем духовном завещании, укрепляя за ним великокняжеское достоинство, Василий наделяет этого сына своего огромными, по сравнению с другими сыновьями, землями и тем упрочивает в Московском государстве единодержавие. По этой духовной лучшая большая часть недвижимой собственности передается великому князю.

В 1462 году Василий Васильевич разболелся сухотной болезнью и приказал на разных местах тела жечь трут — обычное в то время средство против названной болезни, как видно из тогдашних лечебников, так называемых «Добропрохладных вертоградов». На теле открылись раны, которые начали гнить. Предвидя скорый конец жизни, великий князь хотел принять иноческий чин и схиму, но его от того удержали.

Василий II погребен в Архангельском соборе, возле иконостаса, близ южных дверей. Надгробная надпись гласит: «В лето 6970–1462 марта в 28 день преставися благоверный и христолюбивый князь великий Василий Васильевич Темный».

Воспроизводимые в качестве памятников того времени две печати принадлежат одна великому князю Василию II, а другая его сопернику Димитрию Шемяке. На первой изображена голова в короне, на другой — витязь в шлеме.

V. При Иоанне III

ри Иоанне III, после двухсотлетнего существования, Москва вступает в новый период своего исторического бытия. Становясь из великокняжеской столицы — царской, хотя этот государь и не принял еще царского титула, она, в соответствие своему внутреннему могуществу и всероссийскому значению, изменила многое в своей внешности: новые величавые стены и бойницы Кремля, новый первопрестольный собор Успения, вновь выстроенная усыпальница государей — храм архангела Михаила, невиданная каменная Грановитая палата и другие палаты государя, множество новых церквей и домов белокаменных, новый государственный герб на печатях и монетах и многое другое — все это возвещало новую историческую эпоху. Но эта новизна не резала глаз своим отличием от великокняжеской старины: она не знаменовала какого-нибудь крутого внутреннего переворота в духе и сердце России вроде реформы Петра I, а просто накопление внутренних сил Москвы органически, в прежнем историческом национальном духе, переродило ее внешность. Старая скорлупа, старая кожа ее сошла, и органически выросла, соответственно размерам и силам выросшего организма, новая оболочка, новые покровы того же тела.

Сам Иоанн III, как ни обильно его знаменитое правление событиями, в сущности не предпринимал ничего нового, а только продолжал дело своих предшественников, московских князей — собирателей Руси. Заканчивая установление на Руси единства, присоединяя к Москве Новгород, обратившийся почти в независимое, полуреспубликанское государство, Тверь, некоторые Рязанские уделы, приобретая русские земли за рубежом Северо-восточной Руси, в пределах Литвы, он ничего не делал такого, чего не было на уме Иоанна Калиты. Ведь сын его Семеон, владея лишь небольшой частью удельных земель, уже стал называть себя великим князем всея Руси. Растоптав ханскую басму и прогнав сарайских послов, что знаменовало восстановление независимости Руси и конец монгольского ига, Иоанн III осуществил только то, что было на уме не одного Димитрия Донского, поднявшего меч против орды, а и на уме Юрия Московского, еще низко кланявшегося ордынцам.