Опять экономия? Летом 1942 года, когда немецкие танки успешно наступали на юге страны, 1000 рублей командиру орудия и наводчику за подбитый танк — это показалось много?

24 июня 1943 года появился новый приказ с «танковыми» расценками, № 0387. Показательно, что один он был подписан накануне «битвы моторов» — сражения на Курской дуге. В «Приказе о поощрении бойцов и командиров за боевую работу по уничтожению танков противника» от 24 июня 1943 года сказано: «Установить премию за каждый подбитый или подожженный танк противника расчетом противотанковых ружей: а) наводчику противотанкового ружья —500 руб.,

б) номеру противотанкового ружья — 250 руб. Установить премию за каждый уничтоженный (подбитый) танк противника экипажем нашего танка: командиру; механику-водителю танка и командиру орудия (башни) — по 500 руб. каждому; остальным членам экипажа — по 200 руб. каждому Установить премию за каждый подбитый танк всеми видами артиллерии: командиру орудия и наводчику — по 500 руб., остальному составу штатного орудийного расчета — по 200 руб. Установить премию в размере 1000 руб. каждому бойцу и командиру за лично подбитый или подожженный танк противника при помощи индивидуальных средств борьбы Если в уничтожении вражеского танка участвовала группа бойцов-истребителей танков, то сумму премии поднять до 1500 руб. и выплачивать всем участникам группы равными долями».[39]

Индивидуальные средства борьбы — это гранаты и бутылки с горючей смесью. Поразительная скрупулезность в подсчетах. Дороже всего должны были платить пехотинцам, уничтожавшим вражеские танки гранатами или бутылками с горючей смесью. Получается, что танк, уничтоженный ими, обходился казне дороже, чем уничтоженный танкистами или артиллеристами. Но группа бойцов, уничтожившая вражеский танк, закидав его гранатами, должна была получить 1500 рублей, а группа, эвакуировавшая KB, — 5000 рублей.

На примере «Приказа об установлении для водителей танков классов вождения» № 372 от 18 ноября 1942 года можно попытаться представить себе механизм принятия Сталиным решения об использовании фактора материальной заинтересованности.

В приказе сказано: «Опыт боев показал, что успешные действия танков зависят, в первую очередь, от мастерства их водителей. Искусное управление танком, содержание его в постоянной готовности требует больших навыков и знаний. С целью повышения подготовки механиков-водителей танков и поощрения лучших из них, особенно имеющих большой опыт боевых действий, установить следующие квалификационные категории: мастер вождения танков; водитель танка 1-го класса; водитель танка 2-го класса; водитель танка 3-го класса… Водителям танков выплачивать ежемесячно дополнительное вознаграждение:

мастеру вождения — 150 руб.;

водителю 1-го класса — 80 руб.;

водителю 2-го класса-50 руб»[40]

Что же такое произошло 18 ноября 1942 года, что Сталин решил обратить внимание на подготовку механиков-водителей танков и решил поощрить мастеров вождения 150 рублями? На следующий день должна была начаться операция «Уран» — контрнаступление советских войск под Сталинградом. Решающая роль в наступлении отводилась танковым и механизированным корпусам. Казалось бы, логично было дождаться результатов операции и по ее ходу и результатам оценить уровень подготовки механиков-водителей танков. Но Сталин подписал приказ именно 18 ноября. Что же произошло?

Ответ на этот вопрос мы можем найти в мемуарах маршала Василевского:[41]

«В первые дни операции ведущую роль играл Юго-Западный фронт, штаб которого находился в городе Серафимовиче. Там для меня Генштабом был подготовлен пункт руководства Юго-Западным, Донским и Сталинградским фронтами, предназначенными к участию в наступательной операции, куда я и собрался перебраться 17 ноября. Однако И. В. Сталин по телефону предложил мне прибыть 18 ноября в Москву для обсуждения одного из вопросов, касающихся предстоящей операции. Ничего более конкретного он мне не сообщил. В 18 часов в кремлевском кабинете Сталина проходило заседание Государственного Комитета Обороны. Сталин немедленно принял меня и предложил, пока шло обсуждение ряда крупных хозяйственных вопросов, ознакомиться с поступившим на его имя письмом командира 4-го механизированного корпуса В.Т. Вольского, предназначенного для выполнения решающей роли в предстоящей операции на участке Сталинградского фронта. Комкор писал в ГКО, что запланированное наступление под Сталинградом при том соотношении сил и средств, которое сложилось к началу наступления, не только не позволяет рассчитывать на успех, но, по его мнению, безусловно обречено на провал со всеми вытекающими отсюда последствиями и что он как честный член партии, зная мнение и других ответственных участников наступления, просит ГКО немедленно и тщательно проверить реальность принятых по операции решений, отложить ее, а быть может, и отказаться от нее совсем.

ГКО, естественно, потребовал от меня дать оценку письму. Я выразил удивление по поводу письма: в течение последних недель его автор активно участвовал в подготовке операции и ни разу не высказывал ни малейшего сомнения как по операции в целом, так и по задачам, поставленным перед войсками вверенного ему корпуса. Более того, 10 ноября на заключительном совещании он заверил представителей Ставки и военный совет фронта, что его корпус готов к выполнению задачи, а затем доложил о полной боеспособности и об отличном, боевом настроении личного состава этого соединения. В заключение я заявил, что никаких оснований не только для отмены подготовленной операции, но и для пересмотра сроков ее начала, на мой взгляд, не существует.

Сталин приказал тут же соединить его по телефону с Вольским и после короткого и отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать внимания на это письмо, а автора письма оставить в корпусе, так как он только что дал ему слово во что бы то ни стало выполнить поставленную корпусу задачу. Окончательно вопрос о нем как о командире корпуса должны были решить по результатам действий корпуса, о которых в первые дни операции Сталин приказал мне доложить ему особо».[42]

Вообще-то у генерала Вольского были все основания для беспокойства. Прежде всего вызывал у него тревогу слабый уровень подготовки танкистов. Характерно это было не только для 4-го механизированного корпуса.

В отчете о боевых действиях танковых войск 57-й армии за период с 1 ноября по 27 декабря 1942 года, приведенном военным историком Алексеем Исаевым в книге «Сталинград. За Волгой для нас земли нет», например, сказано:

«Подготовленность танковых частей к ведению боя, за исключением 90 и 235 ТБр, была низкая. Механики-водители танков имели малую практику вождения, а большинство из них в боевых условиях танков не водили и в боях не участвовали. Артиллеристы мало практически стреляли. Мотопехота была плохо подготовлена для ведения наступательных операций, и подразделения за неимением времени в тактическом отношении были плохо сколочены (особенно 13 МК)».[43]

У Вольского были все основания для беспокойства, и он счел необходимым доложить об этом в Ставку.

Алексей Исаев по этому поводу пишет: «В таком изложении событий В. Т. Вольский выглядит в лучшем случае паникером, который элементарно не выдержал напряжения подготовительного периода крупной операции. Если же мы знаем, что танкисты корпуса Вольского пороху не нюхали и имели малый опыт вождения, письмо командира корпуса

Верховному выглядит совсем по-другому Архивные документы позволяют усомниться в столь тщательно нарисованной картине удивления A.M. Василевского после прочтения письма В. Т. Вольского. Сомнительно, чтобы он не имел ни малейшего представления о принципах комплектования участвовавших в операции «Уран» соединений. Соответственно, вышеприведенный разговор с И.В. Сталиным представляется выдуманным от начала и до конца. Скорее всего, просто было принято решение, что против румын и так сойдет. Как показали дальнейшие события — сошло».[44]