В 17 часов в Августов прибыли командующий и ЧВС армии и потребовали доклада об обстановке. Я доложил об обстановке и своих мероприятиях о готовности. «Какой ваги вывод?» - спросил командующий. Я доложил, что война неизбежна — начнётся не сегодня, так завтра”.

В.И. Кузнецов и Н.И. Бирюков, словно ждав такого ответа, как сговорившись, обрушились на командира полка. В.К. Солодовников узнал, что он НЕПРАВИЛЬНО сделал выводы из обстановки, что войны НЕ БУДЕТ, что немцы нас БОЯТСЯ, но мы НЕ ДОЛЖНЫ обнаруживать своих действий, что мы к чему-то там готовимся. Потребовали вызвать для доклада оперуполномоченного 3-го отделения (впоследствии контрразведка “Смерш”). По прибытии особист доложил то же самое, немало разочаровав руководство армии. Солодовников попросил у Кузнецова разрешения выдать личному составу каски, но получил отказ. Тогда он пошёл на конкретный шантаж — сообщил, что завтра, в воскресенье, по плану в полку должен состояться строевой смотр; командарм сдался и разрешил выдать каски, но с предупреждением, чтобы об этом не узнали немцы. Потом генерал и армейский комиссар 2 ранга уехали, а комполка и уполномоченный остались в состоянии удивления, граничащего с возмущением.

Пассивность Кузнецова не изменила решимости полковника довести всё запланированное им до конечного результата. К тому же прибыл зам. командира 53-го лап и стал просить лошадей для вывода оставшихся орудий полка в район стрельбища и приведения их в боеготовность. Как начальник августовского гарнизона, не поставленный об этом в известность, В.К. Солодовников вышел из себя. Он немедленно вызвал в штаб всех начальников служб, комбатов и командиров отдельных подразделений и отдал приказ: во всех ротах и подразделениях иметь дежурными по одному среднему командиру, а всему комначсоставу быть в готовности. Одновременно он приказал командиру разведбата выслать разведдозоры в направлении Щебры и Сувалок [из фондов Белгосмузея ИВОВ]. О пересечении госграницы и ведении разведки на сопредельной стороне речь не шла…» (Д Егоров. Указ. соч.).

Вспомнили про каски, которые раздавал в ОдВО в эти дни Малиновский?

Смотрим далее, что показывают по событиям вокруг Бреста командиры.

«Иван Степанович Ткаченко

75-я стрелковая

В июне 1941 года — начальник отдела политической пропаганды 75-й стрелковой дивизии, бригадный комиссар. Член КПСС с 1919 года. Награждён тремя орденами и медалями.

В начале Мая 1941 года наша дивизия получила приказ о переходе из города Мозыря к границе — в район Малориты под Брестом. Полки двигались походным порядком. Па новом месте два стрелковых полка — 34-й и 28-й Краснознамённый разместились поблизости от границы в районе Медна_} Домачёво, 115-й стрелковый полк и штаб дивизии — в Малорите. Артиллерия и спецчасти расположились поблизости от этих пунктов.

Дивизия занималась боевой и политической подготовкой. Части, стоявшие на Буге, кроме того, создавали полевую линию обороны вдоль западной границы.

21 июня 1941 года. Обычный субботний день. Командиры и политработники отпущены по домам, к семьям…»

То есть перед нападением врага, о котором командование округом знало, что по разведданным, что из Москвы, командирам приграничной дивизии вечером 21 июня дали команду всем отдыхать и расслабляться…

«Иван Николаевич Швейкин

Твёрже стали

В июне 1941 года — старший лейтенант, начальник артиллерийского снабжения батальона.

Сражался летом и осенью 1941 года под Брестом, на Западном, Брянском и Юго-западном фронтах. Награждён медалью “За победу над Германией”.

Осенью 1940 года наши подразделения прибыли на границу из Мозыря и заняли 100-километровую полосу обороны от Бреста до местечка Дрохичин на Буге. Наги 18-й отдельный пулемётный батальон имел участок более 30 километров. 2-я рота размещалась к югу от Брестской крепости у деревень Митьки, Бернады, 1-я — севернее, у Речицы, 3-я — также в северном направлении поблизости от деревни Орля. Штаб батальона и хозподразделения стояли в красных казармах, неподалеку от крепости. Тут же располагался и строительный батальон, который возводил доты. <…>

Боевые сооружения оснащались очень хорошей оптикой. Но к июню 1941 года построенных и оборудованных тачек выломало. Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах.

Батальон наш был недоукомплектован и состоял в основном из сержантского состава. Людей едва хватало на патрулирование занимаемого участка. Правда, в мае 1941 года мы готовились принять новое пополнение. Но оно к нам так и не поступило.

Дисциплина в батальоне была крепкой. Значительный процент в нём составляли коммунисты и комсомольцы.

Чувствовали ли мы тогда приближение войны? И да и нет. Да — потому что накануне войны было немало случаев, когда немецкие самолёты перелетали границу и, безнаказанно покружив над городом, уходили обратно. Да — потому что мы постоянно слышали шум передвигающихся войск и техники и догадывались об их сосредоточении по ту сторону Буга. Нет — потому что не получали каких-либо предупреждающих приказов и распоряжений…»

А вот что по действиям соседней, 3-й армии, показывает историк А. Мартиросян:

«По воспоминаниям бывшего начальника штаба 29-й тд полковника в отставке Н.М. Каланчука, командование 3-й армии запрещало любые мероприятия по приведению войск в боевую готовность, даже по оборудованию районов сосредоточения, НП и КП. (Егоров Д Июнь 1941-го. Разгром Западного фронта. М., 2008, с. 83. Д. Егоров в свою очередь ссылается на личный архив Д.Н. Егорова — И.И. Шапиро.)

Хотя директивы по некоторым из этих вопросов поступили едва ли не за месяц до начала войны. Даже 19 июня, то есть уже после директивы от 18 июня о приведении войск в боевую готовность, которую Павлов в полном объёме не довёл до сведения нижестоящего командования, Кузнецов учудил очередной запрет. Во время совещания 19 июня Н.М. Каланчук обратился к начальнику штаба армии генералу А.К. Кондратьеву за разрешением дополнить боекомплект в танках артвыстрелами и дисками с патронами до 50% (по инструкции боеукладка составляла 25%). В ответ Каланчук получил категорический отказ. Хуже того. Ему ещё и замечание объявили с запретом впредь обращаться с таким вопросом к командованию. Однако Каланчук на этом не успокоился и задал командарму-3 прямой вопрос: что ему делать в случае войны с той частью личного состава, которая пока не имеет никакого оружия, так как в дивизии был острый дефицит винтовок и пистолетов-пулемётов. Здесь уместно было бы напомнить о результатах анализа утверждений Павлова о складах и базах. Оружие и боеприпасы в округе были. Однако ни Павлов не санкционировал вскрытие складов окружного и армейского подчинения, ни Тимошенко с Жуковым не отдали никаких распоряжений в отношении складов центрального подчинения. Короче говоря, и здесь войска были оставлены без оружия и боеприпасов.

Так что нет ничего удивительного в том, что вместо нормального ответа Каланчук выслушал от командарма-3 Кузнецова краткий монолог следующего содержания: “На Неман посадим, дубины дадим, обороняться будем”?! Не сдержав своего возмущения очевидной подлой глупостью командарма-3, Каланчук резко ответил ему, что с дубиной только первобытные люди воевали. И тут прорвало уже командарма, который заорал: “Окончил две академии и ничему не научился! Вон! Вон из кабинета!” (Егоров Д. Указ. соч., с. 83–84)…»

Подводя итог всему сказанному в этой книге, а точнее в книгах «Кто проспал начало войны?», «Адвокаты Гитлера» и этой, стоит ещё раз показать по датам то, как приводились в боевую готовность западные округа, что делалось в последние дни перед 22 июня. Начнём с 10 июня 1941 года. В книге «Кто проспал начало войны?» подобные итоги уже делались, но, заканчивая третью книгу о событиях, связанных с 22 июня, надо сделать это ещё раз, тем более что здесь подведение итогов будет более подробным и уточнённым…