Топовычислительное отделение отвечало за маскировку ДЗОТов, за нанесение их местоположения на планшет и за определение секторов обстрела. Нам часто придавали красноармейцев из других отделений. Они копали и привозили дёрн для покрытий, но завершающая часть работы была нашей. Отвечал за неё лично я.
Мы нередко слышали одиночные артиллерийские выстрелы в нашу сторону. И хотя разрывы снарядов были где-то далеко в поле, нам, артиллеристам, было ясно, что идёт систематическая пристрелка целей на нашей территории. <…>
А тем временем на каждой батарее по два орудия из четырёх забрали на ремонт, а десять рядовых бойцов и сержантов, имевших образование 8–10 классов, отправили на учёбу в военное училище… Многих оставшихся это удивило, ведь граница совсем рядом, а у нас забирают людей и орудия…
Учебных стрельб мы не проводили, огневые позиции не сооружали. Наши пушки вообще стояли на колодках после перехода к границе. К наступлению или к отражению нападения немцев мы явно не готовились. Я вообще не понимал, для чего мы там и к чему готовимся…
В субботу 21-го июня, вечером, к нам приехал командир полка Захар Терентьевич Бабаскин, тогда майор, и на общем построении дивизиона приказал завершить все работы, так как с 23 июня наше расположение займёт 2-й дивизион полка, который уже вышел из Малориты, а наш, 1-й, туда передислоцируется».
Здесь стоит пояснить. Малорита находится примерно в 40 км юго-западнее Бреста. Домачево — на самой границе, в 40 км южнее Бреста и примерно в 30 от Малориты. В те дни именно так гаубичные дивизионы и располагались возле границы. Это было нечто вроде «боевого дежурства». И это расположение никак не связано с желанием напасть первыми на Гитлера или ещё чем-то подобным, как пытаются нафантазировать отдельные сторонники В. Резуна. Примерно через месяц артдивизионы и стр. батальоны (полки) сменялись на те, что находились в тылах. И судя по тому, что Овецкий показывает, что вывели их к самой границе ещё 5 мая, то и приказ НКО и ПИ на это надо искать именно за начало мая. Точно так же было организовано подобное «дежурство» и в ПрибОВО, по которому выше приводился отдельный приказ штаба 11-й армии ПрибОВО и показания генерал-лейтенанта В.И. Морозова (бывшего командующего 11-й армией: «На границе находилась по одному полку от каждой дивизии, усиленному, как правило, артиллерийским дивизионом. В начале июня была произведена замена одних полков другими»). Кстати говоря, А. Исаев, как и большинство «историков», в принципе обходящий стороной исследование предвоенных событий и документов, в книге «1941 в сослагательном наклонении. Великая Отечественная альтернатива» (М., 2011 г., с. 79. Серия «Если бы да кабы») переживает, что как было бы здорово, если бы «ещё до начала войны Уры» были «частично заполнены за счёт дежурных батальонов и артдивизионов…»
«Услышав слова комполка, бойцы были очень довольны…
День после построения был очень тяжёлым: замаскировали последний ДЗОТ, готовили к походу орудия, укладывали амуницию и так далее. Я вернулся в свою палатку после полуночи, что-то ещё делал с планшетом. А в три часа утра 22 июня началось. <…>
Нападение действительно получилось внезапным и застало нас врасплох».
То есть никто войска, находящиеся в Бресте и вокруг него, не предупреждал о возможном нападении Германии в эту ночь. Ни заранее, ни даже в ночь на 22 июня. А ведь Павлов уверял на следствии и суде, что уже сразу после 1.00 ночи 22 июня, после разговора с Тимошенко, он обзванивал армии и давал команду тому же Коробкову привести их в боевое состояние.
Как видите, командир 235-го ran 75-й сд несколько слукавил в 1965 году, когда сказал, что «все три дивизиона открыли по врагу прицельный огонь». Точнее, неверно указал количество имеющихся дивизионов — у него под рукой было не три, а два гаубичных дивизиона. А вот то, что 12 2-мм гаубицы прицельной стрельбой всеми своими 15-ю снарядам на орудие били по лёгким и средним танкам, верно. Без прицелов они конечно же могли бить прямой наводкой по танкам… целясь через ствол.
Кстати, в артиллерийских полках 4-й армии снарядов должно было быть побольше. Сандалов писал, что «в стрелковые дивизии (кроме 75-й сд) и корпусные» артполки «помимо боекомплекта снарядов и мин, указанного в директиве по прикрытию» от апреля, артуправление «округа направило ещё по половине» б/к. Правда, в новом майском ПП указано было иметь при орудиях по 0,25 б/к, и в 235-м ran именно столько и имели.
Почему комполка не рассказал в 1965 году, что у него коробковы изъяли оптику за два-три дня до 22 июня? Так ведь Коробков был реабилитирован ещё Жуковым в середине 1950-х, а комполка, выполнив преступный приказ, сам и совершил воинское преступление и, так же как и Лазаренко, мог пойти под суд ещё в 1941-м. Так что хвастать ему было не чем… проще было промолчать. Но «адвокаты Павловых» задают, как им кажется, «каверзный» вопрос: «Почему особисты не отреагировали и вовремя не доложили об изъятии оптики в 235-м ran, если это изъятие было на самом деле и оно было преступным?»
Дело в том, что задающие подобные вопросы просто не в курсе, как работают особисты. Во-первых, особист не находится постоянно рядом с командиром и не визирует приказы, тем более если тот отдаёт их устно. И подавно, отдавая такой заведомо преступный приказ, старший начальник побеспокоится, чтобы особиста поблизости не оказалось. Во-вторых, даже если особист и знает о таком приказе, то надо иметь артиллерийское образование, чтобы понять, что изъятие «на плановую поверку» преступно, ибо умышленно снижает боеготовность артполка. В-третьих, особист может отреагировать на преступный приказ только в том случае, если кто «стуканет» ему о таковом. И в-четвертых, в данном ran особист мог быть просто в отпуске или командировке, и курирующий ran на это время его старший начальник, у которого под «присмотром» несколько частей, просто физически мог не уследить за подобным приказом. Тем более устном. И опять же — наверняка отдающие такие приказы генералы делали это именно в отсутствие особистов… А впрочем, вполне возможно, что до сих пор где-то в архивах контрразведки и пылится то донесение. И возможно, оно есть в деле подельника Павлова — Коробкова.
Впрочем, отсутствие артиллерийских панорам в артчастях в те дни отмечалось и в документах КОВО:
«КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ 15-го МЕХАНИЗИРОВАННОГО КОРПУСА В ПЕРИОД с 22.6.41 г. по 12.7.41 г.
15-й механизированный корпус вступил в войну окончательно не сформированным. <…> Артиллерийский полк находился в составе 12 орудий 122-мм без панорам, 4 орудия 152-мм и всего 5 тракторов. Остальная часть орудий тракторов не имела и находилась в районе Кременец. Была выведена всего лишь одна 122-мм батарея, а через 4 дня было привезено ещё 4 152-мм орудия на тракторах, прибывших из народного хозяйства…» (ЦАМО РФ.Ф. 37, оп. 80038/сс, д. 1, л. 20–42. СБД № 36 1958 г., с. 255. Есть в Интернете).
Можно пояснить: списать отсутствие панорам в гаубичном полку на то, что корпус был «не сформирован», не совсем удастся. Получить или не получить панорамы к гаубицам, без которых те не могут стрелять, — это «проблема» командира полка и службы артвооружения округа, которая подчинялась начальнику артиллерии округа…
А теперь посмотрим, что показывает Овецкий об изъятии патронов в казармах Бреста, в «Северном городке»:
«Я приведу вам просто несколько примеров, информацию, которую я лично услышал от своих товарищей, встретивших 22 июня 1941 года прямо на границе.
Мой товарищ Илья Деревицкий служил радистом в 24б-м отдельном зенитном артиллерийском дивизионе в Северном военном городке города Бреста, всего в полутора километрах от границы. Начиная с 15 июня немецкие самолёты летали над Брестом почти на бреющем полёте, а с сопредельной стороны беспрерывно слышался гул моторов — это немцы подтягивали к границе свои мехчасти. Когда в присутствии Деревицкого командир дивизиона обратился по связи в штаб 6-й стрелковой дивизии и попросил разрешения открыть огонь по немецкой “раме”, ему приказали: “Не поддаваться на провокации!”»
