Цупко П.И. Пикировщики. М., 1987 г. (есть в Интернете). Служил в июне 1941 года в 13-м сбап 9-й сад ЗапОВО в Белостокском «выступе». Глава «День первый».

«13-й авиаполк тогда базировался в авиагородке Россь под Белостоком, вблизи государственной границы. Время было неспокойное: в Европе бушевала война, граница и воздушное пространство в нашем районе часто нарушались, и потому принимались меры по улучшению базирования авиации. <…>

С марта 1941 года в России начали строить ВПП — взлетно-посадочную полосу с твёрдым покрытием, и авиаполк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщизна, там приведён в повышенную боевую готовность: с рассвета до темна эскадрильи замаскированных самолётов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно. Дежурства отрывали от плановой учебно-боевой подготовки, так необходимой нам, молодым, но иного выхода не было.

В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись».

Обратите внимание, что происходит в авиаполках при приведении в повышенную боеготовность — все «эскадрильи замаскированных самолётов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами» в полном составе стоят в готовности вылета по первой команде. И так должно было быть и 21 июня! А ещё смотрите, что произошло с полком, когда на его аэродроме стали строить бетонную ВПП, — его просто перегнали на полевой и строительство никому особо не мешало.

«В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе-2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и наги. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве. <…>

В начале июля в Москве неожиданно появились почти все лётчики нашего авиаполка. Они были неузнаваемы: измученные, в грязном рваном обмундировании, смотрели на нас, тыловиков, с откровенной иронией, восторг наш не разделяли, держались угрюмо. <…>

О том, что произошло в первые дни войны там, на границе, подробнее других рассказали стрелки-бомбардиры Михаил Ярнов и Александр Филиных. Миша в ту последнюю мирную ночь был оперативным дежурным полка, а Саша летал с Костей Усенко на разведку…

…На воскресенье 22 июня в 15-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряжёнными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался двухсотчасовыми регламентными работами, то есть, проще говоря, летчики и техники разбирали самолёты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари».

Подобные выходные 21 июня устроило командование многих авиадивизий… не только в ЗапОВО.

«Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие лётчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставгииеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм “Музыкальная история". Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко.

…Усенко… глубокой ночью обнаружил, что не работает телефонная связь. Связисты нашли перерезанные провода. Диверсия?! Повреждение ликвидировали, но лётчик встревожился и заспешил из караула к оперативному дежурному, чтобы по прямому проводу доложить о случившемся в Белосток, в штаб 9-й авиадивизии.

Быстро светало. <…> Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов. <…> Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада. <…>

Самолёты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня, в незнакомый надрывный гул моторов вплёлся треск пулемётов; почти одновременно неподалеку от Константина на незамаскированной стоянке связных У-2, взбивая пыль, дробно застучали пули.

“Что такое? — опешил Усенко. — Стреляют?! Стреляют по своим самолетам?! Сдурели, что ли?” — Он механически взглянул на часы: они показывали три часа сорок семь минут.

Один из У-2 вспыхнул ярким пламенем. <…>

Сомнений не было: аэродром бомбили фашистские самолёты. К этому мы должны были быть готовы. И всё же нападение оказалось внезапным: о приближении немецких самолётов служба ВНОС не оповестила.

Нужно было немедленно действовать! Но как? Дежурный вскочил на ноги, бросился к своей палатке. <…>

Младший лейтенант, уже полностью овладев собой, отдавал новые приказания:

— Горнист! Сирену!.. Рассыльный! Бегам на спиртозавод, дать гудок!.. Помощник! Обзвонить все эскадрильи, батальон аэродромного обслуживания, караулы. Поднять по боевой тревоге!.. Шофёр! Автобус за командованием полка в Россь!..

Дежурные красноармейцы бросились выполнять приказания. Пронзительно взвыла сирена. Схватив винтовку, выбежал рассыльный. Заурчал мотором отъезжающий автобус.

Усенко снял трубку телефона:

— Квартиру комполка! Срочно!

— С Россью нет связи, товарищ младший лейтенант.

— Оперативного!

— Связи нет… Наверное, повреждена взрывами. Константин положил трубку, задумался. В поле зрения попал железный ящик. Усенко обрадованно бросился к нему, открыл ключом, выхватил “красный пакет”, вскрыл. Из большого конверта выпала толстая пачка стандартных листов машинописного текста. То была “Инструкция дежурному по лагерному сбору о действиях по сигналу боевая тревога”».

Лётчик лихорадочно перебирал руками листки инструкции и с ужасом понял, что только на то, чтобы их прочитать, потребуется не менее четверти часа! Где взять это время? Он с сердцем бросил бумаги назад в ящик. <…>

Замкнув ящик, он выбежал.

Лагерь уже проснулся. Из палаток, схватив оружие и противогазы, выбегали люди и привычно бежали к самолётам, на свои посты. А над их головами, поливая опушку леса пулемётным дождём, неистово носились фашистские самолёты. Но земля врагу ничем не противодействовала — палевой аэродром не имел зенитных средств прикрытия: накануне зенитная батарея была снята с позиции и уехала на учения. <…>

Запыхавшийся Усенко вбежал к оперативному дежурному Ярнову. Тот нервничал: связи с дивизией не было. Не отвечала она и на радиовызовы. Стали вместе думать, что делать. Но на КП появился помощник начальника штаба капитан Власов. Он выслушал доклад Усенко и обрушился на него:

— Так это ты объявил тревогу, не из дивизии? Ты соображаешь, что натворил? А если это мелкая провокация?

— Это война, капитан! Немцы делают третий заход. Убит часовой. Два самолёта горят. Я вывожу людей из-под удара. Надо срочно рассредоточить самолёты и готовить их к бою.

Власов опомнился, согласился:

— Да, конечно! Давай команду: готовить полк к вылету! <…>

Авиаполк быстро собрался и подготовился к вылету. Но вылететь не мог: не было связи ни с вышестоящим командованием, ни с соседями. Посланные самолёты связи не вернулись. А время шло. Нужно было что-то предпринимать. И командир полка послушался совета своего помощника капитана Богомолова, решив выяснить обстановку своими силоми. На разведку вылетели экипажи Осипова, Устименко и Усенко. <…>

Константин оторвал взгляд от горизонта и с тревогой посмотрел под самолёт на знакомую излучину реки, где, помнил по прошлым полётам, находился крупный военный лагерь. Лагеря не было. На его месте виднелись лишь ровные ряды квадратиков от снятых палаток да желтеющие под лучами солнца дорожки и линейки. Но вся территория лагеря была густо усыпана круглыми воронками от бомб. Сколько ни вглядывался лётчик, следов людей, боевой техники и имущества не было. Удар немецких бомбардировщиков, как видно, пришёлся по пустому месту».