Насколько известно, И.С. Варенников не попал в «застенки Берии» летом 1941-го. Возможно, попал бы после подведения итогов по вопросам Покровского. Но! Этот генерал сразу после войны арестовывался по «делу Жукова»! Как его порученец. Напомню: Жуков приехал на Генштаб из КОВО в январе 1941 года. А теперь заглянем в Википедию: Сталинградский фронт «1 января 1943 года, согласно директивы Ставки ВГК от 30 декабря 1942 года, переименован в Южный фронт. Решением Ставки Верховного Главнокомандования 28 сентября 1942 г. командующим фронтом был назначен генерал-полковник AM. Ерёменко, членом Военного совета — Н.С. Хрущёв, начальником штаба — генерал-майор И.С. Варенников».

Варенников с апреля 1943-го был переведён в штаб Г.К. Жукова на должность старшего помощника главнокомандующего по особо важным оперативным делам с присвоением звания генерал-лейтенанта. Вместе с Жуковым Варенников участвовал во всех операциях вплоть до Берлинской. «Присутствовал при подписании акта капитуляции Германии. Служил старшим помощником Главкома группы войск в Германии. Передав должность Главкома группы войск в Германии Соколовскому, маршал Жуков и вместе с ним и И.С. Варенников прибыли в Москву для прохождения службы в Главном штабе сухопутных войск».

Как говорится — «информация к размышлению». Варенников, зная о пр. ГШ от 18 июня, Рябышеву в ответ на его беспокойство «вешал лапшу на уши», был в лучших друзьях у Жукова.

«По окончании войны Иван Семёнович преподавал в военной академии имени Фрунзе. В те годы началась травля Жукова. И.В. Сталин и министр обороны Булганин обвинили Георгия Константиновича в сепаратизме и бонапартизме. И, наконец, в 1947 году произошла для К.С. Варенникова крупная неприятность. Жукова сняли с должности Главкома сухопутных войск и направили командовать Одесским округом, а Варенникова с группой генералов и офицеров, кто когда-либо работал с Жуковым, арестовали. Всех их физически принуждали признаться в подготовке военного заговора против сталинского руководства, организованного маршалом Жуковым. Этим делом руководили Абакумов и Берия. После реабилитации работал в центральном аппарате ДОСААФ…»

Наркома госбезопасности B.C. Абакумова арестовали 12 июля 1951 года (интриги в тех делах кипели нешуточные), но Варенников и другие генералы были выпущены только после смерти Сталина.

Почитаешь в Википедии такую биографию Варенникова — достойнейший генерал, очередная невинная жертва сталинских репрессий. А нехороший генерал Рябышев в 1953 году, в то время, пока «порученец» Жукова Варенников находился то в тюрьме, то в психушке, «клеветал» на него. Однако сын донского казака Рябышев то же самое написал и в 1985 году когда готовил свою книгу. Меньше чем за месяц до смерти.

Тут есть один нюанс. Вроде бы по уставу начштаба армии Варенников не обязан ставить в известность командира мехкорпуса 2-го эшелона обороны округа Рябышева о приказах НКО и ГШ, касающихся приграничных дивизий. Как будто всё верно. Но почему-то мне кажется, что комкор генерал Рябышев тоже устав знал, и если сделал специальный акцент на поведении начштаба 26-й армии, который так «странно» реагировал на его доклады, значит, были причины. Как были причины подразумевать примерно то же самое и у человека, которого тем более сложно обвинить в незнании устава, у маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского. Ведь Рокоссовский и писал, что до командиров уровня корпуса просто не доводили поступающие из Москвы приказы и директивы:

«…Стало известно о там, что штаб КОВО начал передислокацию из Киева в Тарнополь. Чем это было вызвано, никто нас не информировал. Вообще, должен ещё раз повторить, царило какое-то затишье и никакой информации не поступало сверху…» И из-за этого у генералов приграничных округов, по словам Рокоссовского, и возникало «недоумение», никто «не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев…» А ведь, к примеру, те же разведсводки РУ ГШ до командиров уровня корпуса доводились до всех в обязательном порядке, т.е. и начатые перемещения войск с 15 июня по ПП также в обязательном порядке должны были доводиться до комкоров!

Рябышев: «Попрощавшись с начальникам штаба армии, я выехал в Дрогобыч. Тревожные мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармам о своих опасениях. Но генерала Ф.Я. Костенко снова не оказалось на месте».

Если Костенко присутствовал в 72-й дивизии при докладе Абрамидзе в ГШ около 24.00 21 июня, то он, конечно, не мог находиться в штабе армии...

«В Дрогобыче, в Даме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для военнослужащих гарнизона и их семей. <…> Во время перерыва ко мне подходили командиры и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день. <…> Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии переговорить с командармом. И быстро уснул.

Первые часы войны

Ровно в четыре часа утра по московскому времени меня разбудил запыхавшийся от бега молоденький красноармеец-посыльный.

— Товарищ генерал, — торопливо обратился он, — в штабе вас срочно вызывают к телефону!

Квартира от штаба поблизости. Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во многих местах нарушили нашу государственную границу, ведут бои с пограничниками, бомбят наши приграничные города и аэродромы.

— Но прошу без паники, — звучал его взволнованный голос. Затем тоном приказа добавил: — Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолётам не открывать! Ждите дальнейших указаний!

Я решил немедленно привести соединения в боевую готовность, вывести их из военных городков по тревоге. На этот случай ещё ранее условился с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значение которых понимали только мы.

— Дежурный, вызвать командиров дивизий к аппарату!

Прошло не больше трёх минут, и дежурный по штабу доложил:

— Командиры дивизий генерал-майор Мишанин, полковники Васильев и Герасимов на связи!

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, произнёс:

— У аппарата Рябышев.

— У аппарата Мишанин, — прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. — Слушаю вас.

— Здравствуйте. В небе сверкает молния.

— Всё ясно, Дмитрий Иванович, — поспешно ответил Т.А. Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал, густой бас командира 7-й моторизованной дивизии:

— У аппарата полковник Герасимов.

— Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит? — Лес шумит, но лесник своё дело знает, Дмитрий

Иванович, — пробасил в ответ А.Г. Герасимов. — До встречи.

На проводе был командир 34-й танковой дивизии полковник И.В. Васильев. Поприветствовав его, я сказал:

— Гора! Желаю успеха!

“Молния”, “лес”, “гора” — это условные слова, услышав которые от меня, командиры соединений немедленно поднимали по тревоге части и вскрывали хранившиеся в сейфах опечатанные пакеты с секретным предписанием о выходе в район сосредоточения».

Не армия, а колхоз «40 лет без урожая». Личная инициатива так и прёт среди генералов. Они даже себе, как в «казаках-разбойниках», тайные словечки придумывают. Или, может, настолько не было доверия среди красных командиров друг другу, что они шли на такое? Кстати, вполне может быть — ведь как можно ещё назвать поведение начштаба армии Варенникова, если не «странным»? А ведь Рябышев специально акцентировал внимание на «странном» поведении начштаба 26-й армии, отвечая на вопрос Покровского. Однако время, когда его разбудили, он показал чётко — в 4 часа утра по московскому времени, это 4 часа и по местному, — когда ему позвонил «начальник оперативного отдела 26-й армии от имени командующего» и сообщил о нападении, но приказа о приведении в полную боевую готовность не отдал. Корпус Рябышева, как и всех в КОВО, поднимали именно после нападения Германии!