Получилось куда красивее.

Он оставил дверь в соседнюю спальню открытой на случай, если дети ночью проснутся.

Людо, уставший после велосипедной прогулки, уснул первым. Малыш Лю лежал рядом с открытыми глазами. Он прижимал к себе малыша Шамало. В конце концов он ткнул локтем брата и, думая, что шепчет, заговорил в полный голос:

– Ты спишь?

– Ммм.

– Знаешь, Людо, я так думаю, что точно не люблю папу, совсем. А ты?

– Ну да, я тоже.

– А.

После паузы Людо добавляет:

– Он отстой.

– Это же грубое слово, да?

– Ага.

– А.

Малыш Лю в восторге.

– А что оно значит?

– Что он никуда не годится.

– Тогда точно, так и есть: папа полный отстой!

Они забираются под одеяло, чтобы прыснуть со смеху. А малыш Шамало пользуется этим, чтобы сбежать.

Из своей спальни Фердинанд все слышал. И не посмел вмешаться.

С одной стороны, он думает, что должен бы. А с другой…

Он же мог и не слышать, так что он улыбается. Говорит себе, что теперешние дети очень дерзкие. Но он уже не помнит, что сам думал в их возрасте. Если бы вспомнил, было бы интересно сравнить. Он пытается. Ничего не всплывает. Малыш Шамало прижимается к нему. В конце концов Фердинанд засыпает под мурлыканье в ухе. Это не располагает к размышлениям.

Организаторы банкета предоставили список гостей-добровольцев, которые останутся трезвыми. Тех, кто в конце вечера развезет своих набравшихся приятелей или супругов. Но, как и всякий раз, некоторые не устояли. Как минимум два водителя отпали. Мирей их засекла. Уже почти два ночи, а вечеринка все набирала обороты, и у нее очень болели ноги. Она представила себе тот момент, когда в силу нехватки личного состава ей придется самой развозить гостей по домам. Перспектива не радовала. Всегда есть риск нарваться на типа, у которого от потребленного алкоголя совсем сдали тормоза, так что он полезет обниматься, одной рукой лапая ее за грудь, а другой пытаясь расстегнуть ширинку, или на того, кто облюет все сиденья в машине. Нет, перспектива не возбуждала. Она глянула на Ролана. Он тоже не слишком ее возбуждал. Чтобы не сказать, совсем не… Он закончил свою работу на кухне и вот уже час как присел за один из столов. Он много пьет и очень громко смеется. Ровно то, чего она не выносит. На ее взгляд, это вульгарно и неуместно, когда хозяин ресторана не держит дистанцию с клиентами. В сущности, ей трудно выносить любые его действия. Особенно с тех пор, как он растолстел. Вначале она думала, что это пройдет, что ей удастся преодолеть свое отвращение. Но его брюхо все росло. У нее было такое же перед тем, как она разродилась Людовиком. Или Люсьеном? Оба раза живот был одинаковый. И ей это было как ножом по сердцу. Видеть себя бесформенной и уродливой… Нет, это совсем не по ней. Пропадает всякое желание и либидо. На многие месяцы. И даже потом уже не было, как раньше.

Но ее удивляло, что ревновала она по-прежнему, как в те времена, когда еще была влюблена. Это ее идея – нанять в помощь Ролану на кухне парней, а не девиц. Чтобы лишний раз не искушать. Кто его знает. На кухне тесно, все время трешься друг о друга. И шумно тоже, нужно понимать по глазам, а это неизбежно вызывает чувство общности. И потом, вся атмосфера: жар от плиты, командная работа, – это так заводит. Всякое может случиться. Шеф-повар, который удаляется в конце вечера рука об руку с молоденькой помощницей по кухне, – такое бывает не только в романах или в кино! Так что не зря она нервничает, Мирей-то. Девять лет назад именно так с ней самой и произошло. Однажды вечером она подрабатывала в ресторане, где трудился Ролан.

Знает она эти истории. На собственном опыте.

А пока она совершенно не жалеет, что наняла этих двух девиц. Никаких нареканий. Обе учатся в школе для медсестер. Это подразумевает организованность, и к тому же их наверняка учили сохранять хладнокровие в самых разных ситуациях. Например, когда чья-то рука хватает тебя за задницу. Браво! Пришлось это на Луизу, но разрулила ситуацию Мюриэль, которая покрупнее. Она воздвиглась перед тем типом, с размаху влепила ему по морде и с улыбочкой поинтересовалась, понравилось ли мсье обслуживание и не желает ли он чего-нибудь еще. Люди вокруг зааплодировали, и вечер покатился дальше без других осложнений. Редкий случай.

Мирей скучает. Сейчас зайдет на кухню – проверить, вымыли парни плиту и приступили ли уже к посуде. Хоть от этого она будет избавлена завтра утром, в воскресенье. Она толкнула дверь. Ким и Адриен сидят на ящиках и допивают вино, оставшееся в гостевых бокалах. Начали они уже явно не сейчас и покатываются со смеху. Увидев входящую Мирей, они не смутились и пригласили ее присоединиться. Первой ее мыслью было наорать. Но сейчас уже два ночи. Они вкалывали по одиннадцать часов, так что…

Она возвращается в зал, делает знак девочкам зайти на кухню, достает бутылку шампанского из холодильника, с хлопком открывает пробку.

– Ладно, уже поздно, и дождь идет, я вас всех развезу по домам. Спасибо. Вы пахали, как звери.

Они подняли стаканы.

– За ваше здоровье!

И парни решают проявить остроумие:

– Чтоб как масло коровье!

Вот так вот. От спиртного глупеют. Во всяком случае, эта мысль мелькает одновременно у троих лиц противоположного пола. Но ведь они еще не выпили.

Гроза началась около двух ночи. Сильный ветер, ливень потоком. В своем крошечном домишке Марселина не спит. Она всю ночь двигала мебель, подставляла тазы и ведра под протечки и бегала наружу их выливать. Утомительно.

А теперь ей нужно определить размах бедствия.

Она достает лестницу из закутка для кур, тащит ее к дому, прислоняет к фасаду, отступает на несколько шагов посмотреть, правильно ли она стоит, несколько раз переставляет. Двадцать сантиметров вправо, десять сантиметров влево, проверяет, крепко ли держится. Все это, спотыкаясь в грязи. Уже собравшись поставить ногу на первую ступеньку, говорит себе, что в юбке ей будет неудобно. Возвращается внутрь, берет брюки с полки и в этот момент замечает, что вся одежда промокла. Протечка, которой она не заметила. Точнехонько над шкафом.

У лестницы она заколебалась. Принялась что-то нервно напевать, набираясь мужества. Поставила одну ногу, потом вторую, остановилась перевести дыхание, стараясь не глядеть на землю. Она еще и до середины не добралась, а ноги уже дрожат. Пустота притягивает ее. Она смотрит вверх, видит собирающиеся тучи. Дождь сейчас опять зарядит. Она поднимается, уже не останавливаясь. С закрытыми глазами. Добравшись до верха, она открывает их и видит, в каком состоянии кровля.

Начался дождь, холодный и частый. Марселина натянула плащ и набила карманы всеми полиэтиленовыми пакетами, которые только смогла найти. Снова полезла по лестнице. На этот раз без колебаний. Она безуспешно пытается заткнуть дыры между черепицами свернутыми в комок пакетами. Вполне осознавая смехотворность такого ремонта. Но на данный момент других идей у нее нет.

Поглощенная спасением дома, она не услышала ни лая собаки, ни криков детей.

– Мадам! Мадам Марселина!

Людо и Малыш Лю выкрикивают ее имя так громко, как только могут. Чуть в отдалении Фердинанд, остановившись и оглядев крышу, с сожалением оценивает размах беды. Собака жмется к его ногам и подсовывает голову под ладонь, чтобы ее погладили. Наверху у Марселины иссякли полиэтиленовые пакеты, и она начинает спускаться. Наконец она замечает детей у подножия лестницы, их лица подняты к ней и блестят от дождя. Они смеются и танцуют в лужах, как два маленьких веселых домовых в непромокаемых плащах, которые им слишком велики.

– Мы-принесли-морковку-для-дорогого-Корнелиуса, а еще-яблоки…

Она не осмеливается глянуть на Фердинанда. И не только из-за головокружения. Она не хочет, чтобы он прочел по ее лицу, в какой она растерянности. И еще она думает: это даже к лучшему, что дождь усилился. Никто не увидит слез и не услышит всхлипываний. Укрытый под навесом, Корнелиус берет морковь и яблоки, протянутые детьми, и кивает.