Сомнений больше не было, и я пошёл отвязывать от Золотой Колесницы трос. Мы отрезали от него два куска, чтобы хватило связать руки и ноги, потом вытащили потихоньку из-под головы у этого арийца винтовку и топор. Лёвка стал с топором у него над головой, а мы с Димкой сначала связали ему ноги, чтобы не вздумал бежать, потом принялись за руки, но это оказалось труднее: этот тип подложил правую руку под щёку, а мы хотели обтяпать всё дело спокойненько, без шума и крика. Мы подождали ещё немного, наш пленник пошевелился и перевалился на живот, а руки вытянул вдоль тела. Теперь нам оставалось только связать их, и — всё было кончено.

Мы сели у костра и, как краснокожие из романа Фенимора Купера «Зверобой», стали обсуждать, что делать с пленным.

— Надо его прикончить… — и, хотя Димка и не собирался спорить, Лёвка начал выпучивать глаза.

— Нет, Фёдор Большое Ухо! — сказал я. — Сонных врагов, да ещё связанных, убивать не годится.

— Давайте его разбудим, поставим на ноги, огласим приговор и расстреляем по закону, — предложил Димка.

— Такого закона нет, чтобы пленных расстреливать. Давайте сведём его к чекистам: там разберутся.

— А если убежит?

— Не убежит. Он же связанный.

— А связанный как же он пойдёт?

— Мы его погрузим на колесницу и повезём…

— Вот ещё чего не хватало, — заворчал Лёвка. — Он будет лежать, как боров, а мы должны пыхтеть и его же везти.

— Не разговаривать! — приказал я, и мой властный голос разбудил лесную тишину.

Но разбудил он также и пленного. Фриц пошевелился, забарахтался и начал бормотать не то по-немецки, не то по-русски.

— Ребята! — наконец, закричал он, перевёртываясь на спину. — Это кто же меня связал?

— Вы арестованы, — твёрдо сказал я. — И мы отдадим вас в руки советских властей.

— Будешь знать, как бомбить наши заводы, — зашипел на него Лёвка. — Теперь всё: отбомбился.

Наш пленный вдруг весело захохотал; никак нельзя было подумать, что ему осталось жить каких-нибудь 24 или 48 часов.

— Молодцы, ребята! Немного перестарались, но это ничего. Когда-нибудь вот также и настоящего фашистского волка свяжете. Ловкачи, ничего не скажешь! — и он опять залился смехом, высоко подбрасывая вверх связанные ноги.

— Ты ногами-то не особенно взбрыкивай, — пригрозил Лёвка. — А то вот как хвачу топором, так и успокоишься.

Пленный посмотрел на него, потом вдруг сел и говорит:

— Ты, пожалуй, и в самом деле зарубишь. Ну-ка, кто у вас начальник? Лезь ко мне в карман и проверяй документы.

Я смотрю, а пленный уже и руки развязал. Сложил их для вида на спине, ехидно уставился на меня голубыми глазами, а сам только и думает, наверно, о том, чтобы задушить меня, как только я полезу к нему в карман. По моему знаку Димка взял в руки винтовку и приставил дуло к затылку пленного.

— Ты, вот что, — пригрозил я. — Не вздумай фокусничать. Хоть руки ты и успел развязать, но только шевельнись — в тот же миг твоя рыжая арийская голова разлетится вдребезги.

Пленный сразу перестал улыбаться.

— Лезь в карман, — уже серьёзно вымолвил он. — Свой я. Не видите, что ль?

— Не шевелись! — приказал я и осторожно запустил руку ему под пиджак во внутренний карман.

У пленного нашёлся паспорт и удостоверение личности. Я отошёл к костру и, глядя в документы, повёл допрос:

— Фамилия?

— Соколов.

— Звать?

— Иван Никитович.

— Национальность?

— Русский.

Все ответы пленного-сходились с тем, что было записано в документах.

— Ты печать, посмотри, печать, — шептал Лёвка.

Посмотрел печать — наша, Острогорского Совета депутатов трудящихся. Вот так штука! Своего, выходит, забарабали, а Лёвка даже прикончить его предлагал! Хорошо, что по закону решили действовать.

— Простите, товарищ Соколов, ошибка вышла…

— Ничего, бывает… Ну и молодцы же вы, скажу я вам! Ловкачи! — опять повторил он.

Мы очень обрадовались, что нам не надо никого ни приканчивать, ни расстреливать и что в руки попался, к счастью, советский человек.

Мы развязали пленника, и тут уже он допрос нам повёл, кто такие, да откуда, да к да? Пришлось изворачиваться: сказали, что везём кое-какое барахлишко к дедушке.

Рыжий человек распрощался с нами, взял топор, винтовку и направился по дороге в ту сторону, куда и мы до сих пор шли. Он несколько раз оборачивался, весело махал нам рукой, а когда достиг поворота, крикнул неожиданно по-немецки: «Ауфвидерзейн!» и исчез.

— Ну, ясно — фриц! — с досадой плюнул Димка. — Только прикидывался, что по-немецки не понимает.

— Эх ты, командир! — обрушился на меня Лёвка. — «Ошибка вышла! Извините, товарищ!» Вот тебе и товарищ! Такую птицу упустили!

Что теперь было делать? Догонять его? Ну, догоним, а дальше? Он же нас и перестреляет. Бежать в Острогорск? Поздно: враг успеет скрыться.

Я решил, что будет лучше, если пойдём вперёд по нашему маршруту и при первой же возможности поставим кого следует в известность о появлении врага в лесу.

Пока мы спорили, совсем рассвело. Костёр погас. Из леса, как из погреба, потянуло сырым холодом, и нас стала пробирать дрожь.

— Пора уже вставать на Тропу. Интендант, дай нам чего-нибудь перекусить на дорожку…

Но не успел Лёвка выполнить приказания, как со стороны города послышался шум автомашины.

— Дублёная Кожа! Беги к дороге и выясни, что за транспорт идёт.

Димка вернулся сам не свой.

— Наши, — шепчет, — нас разыскивают. Едут моя мама, Лёвкина мама и ваш дядя Паша. И всё про нас разговаривают. А Лёвкина мама так ругается, что даже страшно. Я, говорит, как только поймаю его, так сначала всю кожу с него сдеру, а потом посолю и в пустой сундук закрою.

— Сам ты сундук, — начал шуметь Лёвка. — Зачем врёшь? У нас и сундука-то нет. Есть, правда, маленький, так он же опять не сундук, а баул.

Вижу, у Лёвки опять глаза ненормальными делаются, прекратил спор и предложил убираться с этого места, пока не поздно.

Но сначала надо было замести за собой следы. Ведь на обратном пути наши преследователи могли нечаянно увидеть след нашей колесницы — и всё, кончилась эпопея. Вот тут-то и пригодилась нам мудрость Снежной Тропы и хитрость краснокожих. Мы сначала прокатили нашу Золотую Колесницу Счастья обратно до дороги, а чтобы след был виднее, посадили на неё Лёвку. Потом мы взяли её на руки и с большим трудом потащили в лес, но совсем не в то место, где ночевали. Наши преследователи обязательно должны были подумать, что мы переночевали у костра и снова поехали по дороге.

Не успели мы удалиться от стоянки, как увидели сквозь деревья, что машина медленно возвращается. Вот она остановилась, с неё спрыгнул дядя Паша и принялся вглядываться в следы.

— Да вот же свежий след их коляски! — крикнул он. — Ясно, что они направились обратно в город.

Он прошёл до самого нашего бивуака, поковырялся в золе и, вернувшись на дорогу, сказал:

— Они где-то совсем близко: даже угли в костре ещё не остыли.

Машина снова зашумела, и наши преследователи уехали.

— О, Молокоед! — воскликнул Димка. — Ты хитёр, как Великий Змей, отважен, как Быстроногий Олень и умудрен опытом, как Ситка Чарли. Фёдор Большое Ухо, идём за ним, и, клянусь тебе своим скальпом, ты никогда не попадёшь в сундук!

Димка уже начал корчить шута, а, видно, здорово струхнул, когда мать на машине увидел. Лёвку пугал, а сам больше него боялся.

Концы в воду. Гибель Золотой Колесницы Счастья. Мы отрываемся от преследователей. Ура, Золотая Долина! Чья-то хижина.

Мы пошли прямиком через лес, куда показывал чёрный конец магнитной стрелки. Идти оказалось не так-то просто. Золотая Колесница Счастья стала тяжёлой и почему-то всё время натыкалась на пни и кусты. Как мы её не отворачивали, она обязательно лезла то на пень, то в куст. Но всё же к полудню мы пробились через густые заросли к какой-то речке и сделали привал.