— Ты меня извини, — я пожал ей руку, — но так было надо. Потом расскажу.

Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идёт прямо к моей кровати.

— Ну, — здравствуй! — подал он руку Белке. — А это, наверное, знаменитый Молокоед?

Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:

— Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять встали на Военную Тропу?

«Что это, — думаю, — ещё за чудак?» Но это был сам академик Туляков.

Он пришёл, чтобы разузнать от меня всё относительно Золотой долины.

— А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? — спросил он.

Вместо ответа, я подозвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у неё мои брюки и выгребла из карманов всё, что там есть.

Через минуту няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унёс с собой.

— Вот, что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.

Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился.

— А ты не шутишь? Неужели сплошь?

— Сплошь. Честное пионерское, сплошь!

— Ну, спасибо тебе, малыш! — он схватил меня за плечи и расцеловал. — Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята, как ты!

Я никак не мог понять, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки — не что иное, как медный блеск — самая богатая руда, в которой содержится 80 процентов меди.

— Во-семь-де-сят! — раздельно, по складам, выкрикнул он. — А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?

Он ещё раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.

Не успела закрыться дверь за Туляковым, как дежурный врач сказал, что Молокоедова зовут к телефону. Меня опять уложили в коляску, я подмигнул Белке — знай, мол, наших! — и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне её подали, и со мной стал разговаривать капитан Любомиров.

— Вася! — сказал он так, как будто мы были сто лет знакомы. — Ты Белотелова узнаешь?

— Как же не узнать, старые знакомые.

Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач сказал: «Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете». Я сразу понял, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую и можно ли со мной говорить, и где.

Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:

— Это куда тебя возили, с кем разговаривал?

— Пока военная тайна. Потом расскажу.

— Что это ты со мной так разговариваешь? — обиделась она. — Всё потом да потом, как будто я маленькая.

Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:

— Лежи! Если не умеешь, так не берись.

Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.

— Теперь хорошо?

— Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?

— Правда, ловко? — обрадовалась Белка. — Я хоть сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только вот лета не выходят — не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила. Хочешь, покажу?

Она расстегнула халат, и у неё на кофточке, рядом с пионерским значком, действительно, был привинчен значок ГСО первой ступени.

Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там всё время ранили, а она всё время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.

— А ты хорошо учишься? — спросил я.

— Одни пятёрки! — развела она руками и заболтала ногами. — А ты?

Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.

— Я бы тоже учился бы на пятёрки…

— «Бы» мешает?.

Этим «бы» Белка рассмешила больных, и все в палате стали хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, всё моё геройство растаяло от этого «бы», как дым.

Я в первый раз подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживёт, приду я домой, а дальше что?

Все ребята перейдут в шестой класс, а я как был двоечник, так двоечником и остался, как сидел в пятом, так и остаюсь сидеть в нём второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее.

Картинка!

Хорошо ещё, если не исключат из школы! А ведь могут за такие дела и исключить! А что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить ещё какого-нибудь старикашку?

— Ты что стал кислый, как простокваша? — спросила Белка.

Не знаю, что бы я ответил ей на это, если бы не зашла к нам в палату дежурная сестра.

— Васю Молокоедова в кабинет главного врача!

— Ох, Молокоед, и мучают же тебя здесь, — посочувствовала Белка. — Даже поговорить не дадут.

В кабинете главного врача сидели стенографистка и капитан, а против них — Белотелов. Очки он или потерял или нарочно спрятал и глядел на меня злыми жёлтыми, как у кота, глазами.

— Узнаёте друг друга? — спросил капитан. — Скажите, Белотелов, где вы в последний раз виделись с Васей Молокоедовым?

Так Любомиров начал допрос этого мерзавца.

Тот начал сразу крутиться, говорил, что ездил присмотреть место для рыбной ловли и на обратном пути встретился в кузове попутной машины со мной и, что я будто ехал с рыбалки. Потом, сказал он, этот мальчик, то есть я, почему-то выпрыгнул из машины, и они с шофёром долго меня искали, боялись, что я расшибся.

— А вы не знаете, почему мальчик выпрыгнул?

— Откуда же мне знать, — пробурчал Белотелов. — Это вы у него спрашивайте…

— Скажи, Вася, почему ты выпрыгнул? — обратился ко мне капитан. — Что это вздумалось тебе ломать собственные ноги?

— Что вы скажете на это, Белотелов? — стал допытываться капитан, выслушав меня.

— Мальчишеские бредни! Этот парнишка, товарищ капитан, вообще большой фантазёр. Я у них часто бываю по соседству, и вечно он носится с Джеком Лондоном, Брет-Гартом и Луи Буссенаром. Это его же соседи вам подтвердят. Да что уж чище — он целую экспедицию в Золотую долину снарядил и решил там заняться добычей золота…

Я подмигнул капитану и спрашиваю:

— Между прочим, гражданин Белотелов, от кого вам стало известно про нашу экспедицию в Золотую долину?

Белотелов понял, что попался.

— Слухи такие были…

Тут уж в него опять капитан вцепился:

— От кого слышали?

Он знает, что если соврёт на кого-нибудь, ему сразу очную ставку сделают, и брякнул:

— Молокоедов мне сам сказал.

— Когда?

— Накануне своего бегства.

— И вы молчали об этом, хотя бывали у них и знали, что мать уже утопленником его считает? Почему вы молчали?

— Простите, я ошибся, — замычал Белотелов. — Он сказал мне об этом в машине.

— Ну, знаете, Белотелов, — засмеялся капитан, — не надо так стенографистку подводить. Ведь она записала с ваших слов, что Молокоедов возвращался с рыбалки, а теперь говорите, что он там добычей золота занимался. Что же ей теперь прикажете, переправлять ваши ответы заново?

Засыпался Белотелов, а признаться не хочет.

— Вы спросите ещё, товарищ капитан, как его зовут.

— Можете ответить, Белотелов?

— Меня зовут Пантелеймон Петрович. Да это и из паспорта видно.

— Значит, Пантюхой зовут? А почему вас отдельные граждане Генрихом величают?

Белотелов вскочил, сразу видно, что я его под ребро поддел, потом опять сел и, глядя мне в глаза, сказал:

— Мальчишка сочиняет…

Но капитан успокоил его, дал выпить холодной воды и спросил, откуда мне известно насчёт Генриха. Я рассказал, как стоял за ёлкой и как этот Пантюха со стариком разговаривал и как ему было поручено убить меня.