Но, возможно, это была вовсе и не паранойя. Современная психология оперирует понятием фрустрация. Этот термин (от лат. frustratio — обман, неудача) обозначает психологическое состояние, возникающее в ситуации разочарования, неосуществления какой-либо значимой для человека цели или потребности. Фрустрация проявляется в гнетущем напряжении, тревожности, чувстве безысходности. И, что самое важное, реакцией на фрустрацию может быть уход в мир грез и фантазий, а также немотивированная агрессивность. При этом фрустрация — это не психическое заболевание, а именно психологическое состояние, из которого определенными методами терапии пациента можно вывести. Человек может впадать во фрустрацию периодически в зависимости от частоты раздражающих его ситуаций. Но фрустрация может быть вызвана и определенной навязчивой идеей; при этом длительная фрустрация, если ее не купировать, может привести к более тяжелым последствиям — депрессиям и тяжелым неврозам.
Без учета клеветнических измышлений у короля можно констатировать и болезненное разочарование в действительности, и невозможность полностью достичь своих идеалов, и уход в мир грез и фантазий, и немотивированную агрессивность. Не слишком большое количество соответствий, чтобы это было простым совпадением? Делайте выводы сами. Повторим еще раз — поставить точный диагноз психического заболевания заочно невозможно!
Вернемся к хронологии печальных событий. Для достоверности мы вновь обратимся к свидетельствам очевидцев из книги «Die letzen Tage König Ludwigs II»{118}, где все, происходящее в замке Нойшванштайн, изложено обстоятельно и подробно. Пожалуй, более полного и правдивого отчета нам не найти, поэтому позволим себе привести его здесь целиком, учитывая его несомненную историческую ценность.
«9-го июня 1886 г. вечером в Hohenschwangau приехали министры и врачи, составляющие депутацию (прозванную позже “позорной”). (Депутация включала графа Хольнштайна, барона Кристофа, имперского советника и камергера Клеменса графа фон Тёринг-Йеттербах-унд-Гутенцеля (von Torring-Jettenbach-und-Gutenzell; 1826—1891), подполковника Карла барона фон Вашингтона (von Washington; 1833—1897), а также докторов Гуддена, Хагена, Грашея и Хубриха — М.З.), и хотели ночью захватить короля, жившего в замке Neuschwanstein, и увезти его в замок Linderhof. Приехавшие министры очень комфортабельно расположились, заказав себе роскошный ужин с десятью бутылками шампанского и 50-ю пива, что совсем не согласовалось с их грустной миссией… Я видел меню ужина под королевской короной, с надписью: “Souper de sa Majeste le roi”. На обороте меню был набросан карандашом план замка Linderhof и обозначена комната, которая будет темницей короля. Циглер рассказывал, что министр Лутц отсоветовал Гольштейну (Хольнштайну — М. 3.) вступать в комиссию, но что тот холодно ответил: “Я давно искал хорошего случая, чтобы укрепить за собой положение министра”. Люди, вступившие в “позорную” комиссию, крепко надеялись на то вознаграждение, что им обеспечит новый правитель Баварии, принц-регент, — в чем и не ошиблись! Итак, схватившись за случай “укрепить за собой положение министра”, Гольштейн в тот же вечер идет на конюшню и, увидев, что кучер приготовляет экипаж для обыкновенной ночной прогулки короля, он сказал, что этого не нужно, что теперь распоряжается не король, а принц Луитпольд, и что у него есть другой экипаж для короля и с другим кучером. Этот экипаж был простое ландо, которое снаружи запиралось крепкими ремнями, такие же ремни, в виде кандалов для ног, были и внутри кареты. (В Мюнхене старались распространить слухи, что король бесноватый!..) Узнав о том, кучер Остергольц тотчас оседлал лошадь и поскакал в Neuschwanstein, чтобы предупредить короля об опасности. Король не поверил. “Если б была опасность, Карл написал бы мне о том!” — заметил он, не зная о предательстве Гессельшверта, оставшегося в Мюнхене.
Между тем весть о прибытии депутации разнеслась в народе и возмутила всех вероломством против любимого короля, за которого народ готов был положить жизнь. Тотчас же пронеслась молва о Бисмарке. Из Фюссена сбежался народ и прискакали жандармы.
Когда члены комиссии на рассвете прибыли к замку, жандармы их не пустили, несмотря на то, что они представили бумагу о свободном доступе. Вахмистр ответил, что для них существует один приказ — короля; а когда они хотели войти в замок силой, то добавил: “Ни шагу вперед; я велю стрелять!” Прождав добрых полчаса, депутаты ни с чем уезжают. Кральсгейм (Кралсхайм. — М. 3.) дает в Мюнхен телеграмму: “Ничего не удалось. Необходима прокламация и назначение регентства”.
Между тем король, пожелав узнать имена членов комиссии, отдает приказ их арестовать и привести в замок Neuschwanstein, что и исполняет окружной начальник Фюссена — Зонтаг. Когда арестованных вели по улицам к замку, жандармы должны были их защищать от ярости народной; так велико было возбуждение против этих врагов обожаемого короля. Много пришлось им услышать от народа далеко не лестного! “Смотри! — кричала одна женщина, поднимая свою семилетнюю дочь, — когда ты вырастишь большая, то можешь сказать, что ты видела изменников!” Другие изъявляли желание бросить всех этих господ, в особенности Гуддена, в Pallatschlucht[86]. Граф Гольштейн старался казаться равнодушным, и когда уже был в замке, то нарочно громко закричал из окна: “Я все же хочу позавтракать!” Что вызвало замечание услышавшего эти слова короля: “Может быть, эти господа хотят, чтобы я поднес им по стакану вина?” Но гнев короля прошел так же быстро, как всегда; и, забыв все свои жесткие слова, он в 12 часов приказал пленников освободить; так что они пробыли в заключении всего три часа. (Как этот рассказ не согласуется с баснями о необузданном гневе, приказах бросить в подвал и — еще того хлеще — выколоть глаза (!) членам комиссии, заморить их голодом и т.д., которыми нас потчевало официальное «людвиговедение»! — М. 3.) Освободившись, эти господа, во избежание неприятной встречи с народом, постарались как можно незаметней, без шума, задними ходами оставить замок и, избегая людных улиц, сами протащили свой ручной багаж до ожидавших их экипажей. Граф Гольштейн, желая соединить приятное с полезным, как большой любитель охоты и рыбной ловли, думал, благодаря своей миссии, провести время в Hohenschwangau; но теперь никто из этих господ и не подумал бы остаться в этих местах! Они не смели даже нигде порядком отдохнуть, пока не достигли границ Hohenschwangau. Сильно трусил за свою жизнь и безопасность доктор Гудден, упрашивая Зонтага проводить его до ворот Фюссена, что тот и исполнил. Затем разнесся слух, что король хочет ехать в Мюнхен, и это было бы самым желательным для всех! Одного его появления среди обожавшего его народа было бы достаточно, чтобы произвести большой триумф и разрушить козни его врагов! Но он скоро отменил это решение. Полагают, что, давно не быв в Мюнхене и зная теперь, как действуют его враги, он мог предположить, что мюнхенцы встретят его враждебно, и он не хотел подвергать свою гордость унижению. (Интересно отметить, что единственное справедливое обвинение Людвигу в том, что он не был в своей столице более двух лет при разрешенном конституцией лишь одном годе отсутствия в резиденции, в “обвинительном акте” не фигурировало! — М. 3.) Он только телеграфировал графу Дуркгейму [Дюркхайму. Альфред Карл Николаус Александр граф Экбрехт фон Дюркхаймманмартен (Eckbrecht von Dürckheim-Monmartin; 1850—1912), представитель одного из знатнейших родов Баварии, профессиональный военный. В 1870 году начал военную карьеру юнкером. В 1874 году произведен в обер-лейтенанты. Состоял адъютантом принца Отто. Затем с 1878 году — гофмаршалом принца Арнульфа[87]. В 1883 году произведен в капитаны. В этом же году стал адъютантом Людвига II. Один из немногих людей, кто мог по праву назвать себя последним истинным другом Людвига II. Честнейший и благороднейший человек, никогда не использовавший в своих целях безграничное доверие к нему короля. Он оказывал самое благотворное влияние на личность Людвига II был едва ли не единственным человеком, от которого король спокойно сносил критику в свой адрес и даже старался следовать его советам. После объявления регентства пытался до последнего помочь Людвигу избежать его трагической участи. Ошибочно считается, что за свою преданность Дюркхайм поплатился карьерой. Он действительно по возвращении в Мюнхен был арестован; 10 часов провел в тюрьме. Но вскоре был освобожден и направлен в 5-й пехотный полк. В 1890 году получил звание майора. — М.З.]. “Этот мне предан!” — сказал король. Граф Дуркгейм-Монмартен был прежде адъютантом у принца Арнульфа. В 1880 году он женился на русской, графине Бобринской. Принц стал ухаживать за молодой графиней, и граф Дуркгейм раз перехватил любовную записку принца к его жене. Дело грозило кончиться дуэлью; но жена графа и его сестра бросились за помощью к королю, который устроил дело миролюбиво, а графа взял к себе во флигель-адъютанты.
