— Это лишь на закуску. Настоящий обед будет в лагере.

— А лагерь большой?

— Огромный! Целый город с дворцами, парками и отелями.

Александр недоверчиво покосился на девушку, но лицо ее было серьезно. Немало озадаченный ее ответом, он хотел продолжить свои расспросы, но Дийна остановилась в тени раскидистого дерева, огляделась и решила:

— Вот здесь мы и займемся закуской.

С низко протянувшейся ветви она сорвала несколько бархатистых пурпурных листьев, по своей форме и размерам похожих на листья лопуха, застелила ими плоский старый пень, подала несколько листьев Гирину.

— Садитесь, Саша. Эти листья как коврики, на них даже спать можно. А меканы, да-да, эти стручки, кладите вот сюда.

Листья и правда были мягкими, бархатистыми не только на взгляд, но и на ощупь. Они слегка пружинили, точно войлочные, сидеть на них было удобно. Дийна, не обращая на Александра особого внимания, достала откуда-то из-за пояса сверкнувший полировкой нож и стала ловко отделять стручки от черенков, которыми они крепились к центральному стеблю.

— Давайте я помогу, — сказал Гирин, ему неудобно было сидеть без дела.

— Нет уж, сидите. Тут навык нужен, а то сок прольется, крем выдавится, — и без всякого акцента, мимоходом добавила: — Я ведь одна тут, на всей планете, и все привыкла делать сама.

До Гирина не сразу дошел смысл этих слов. Он смотрел, как ловко работают ее пальцы, как растет горка оранжевых стручков.

— Вы и поверили, что здесь целый город? — Рядом с горкой оранжевых начала расти горка полузрелых плодов. — Весь мой лагерь — палатка. Можно было бы организовать обед и здесь, но в лагере — аппаратура, которая нам нужна.

— Вы тут одна? Совсем одна? — Александр наконец все понял и обрел дар речи.

Дийна печально кивнула головой:

— Совсем. Месяц тому назад мой корабль потерпел здесь аварию. Передатчик не работает, только приемник, да и то на аварийной волне. Сначала я потеряла голову, бегала по саванне как безумная, кричала, звала на помощь. Но мне откликались лишь динотерии и бескрылые хищные птицы. Разум мой чуть не помутился! Но понемногу я освоилась. Живу, питаюсь плодами и нектаром цветов, самое большое мое лакомство — летающие лягушки, хуже всего, что их приходится есть сырыми. — Дийна покончила с разделкой, взяла гроздь синих стручков, полюбовалась и положила на место. — Эти обработки не требуют: снимайте кожицу — и печенье готово! Привыкайте, Саша. Жизнь тут нелегка, но вдвоем будет веселее.

— Вы серьезно?

Девушка тяжело вздохнула:

— Как бы я хотела, чтобы все это было сном! — Она подняла на него грустные глаза, в которых, однако же, мерцали озорные золотистые искорки, и вдруг расхохоталась. — А ведь вы поверили! Признавайтесь, поверили?

— Почти поверил. — Александр и посмеивался и сердился. — Я и так запутался, а тут ваши шуточки! Не совестно?

— Совестно, — призналась Дийна, но ее серебряные глаза смеялись. — Не сердитесь, Саша. Я и правда целый месяц одна на этой планете. И впереди еще два месяца одиночества! Ну как тут было не пошутить?

— Но почему вы одна? Что делаете здесь?

— Решила стать отшельницей. Посвятила себя богу и заботе о страждущих и бедствующих.

— А если серьезно?

Дийна ответила не сразу, как-то вдруг она повзрослела, превратившись из озорной девушки в ту холодноватую представительницу высокой цивилизации, которую Гирин уже видел на берегу озера.

— Если серьезно, то я прохожу испытание на одиночество и самостоятельность. Есть у нас такой экзамен в программе аттестата зрелости — трехмесячное испытание.

Александр чувствовал: она уже не шутит. Он давно подметил любопытную особенность шуток и розыгрышей: остроумную, ловкую выдумку порой можно принять за правду и попасться на удочку, но настоящую правду не спутаешь с ложью — у нее особое, строгое лицо.

— Серьезные у вас экзамены!

— Нас с раннего детства приучают к самостоятельности и ответственности. Иначе невозможно. Слишком велика мощь, сосредоточенная в руках каждого гражданина, широки возможности, а ошибка нередко равносильна катастрофе.

Не желая оставаться в долгу, Гирин хотел было воспользоваться случаем и пошутить над ответственностью своей озорной спутницы, но взгляд его случайно упал на перстень с зеленым камнем, украшавший ее указательный палец. Он перевел взгляд на ее строгое сейчас лицо с четко прописавшимися чертами, вспомнил свирепый всплеск голубого пламени, которое смело верхушку дерева-гиганта, и понял, что шутить по этому поводу неуместно.

— И все-таки жестокие у вас экзамены, — подумал он вслух.

Дийна улыбнулась ему, как иногда взрослые улыбаются детям, выслушивая их глубокомысленные реплики.

— Нет, Саша. Они не жестокие, они трудные. У нас вообще трудная жизнь куда труднее вашей! Но зато и гораздо более интересная.

Александр взглянул на нее недоверчиво:

— Мы иначе представляем свое будущее.

— Мало ли что вы себе представляете. — Дийна засмеялась. — Этакий технологический автоматизированный рай, организованный на уровне ваших современных знаний. Нажал одну кнопку — потекло молоко, нажал другую пиво, нажал третью — появился бифштексе картошкой. Песни, пляски, любовь, путешествия и приключения, всеобщее счастье и благополучие. Так?

Конечно, Дийна нарисовала утрированную картину, но в ней было что-то и от фантастической литературы, и от личных представлений Александра. И поэтому он обиделся. Наверное, девушка заметила это, потому что мирно, хотя и с некоторой долей лукавства посоветовала:

— Да вы не обращайте внимания на мои слова. Я еще и не такое могу нафантазировать. Займемся лучше завтраком, это сейчас куда важнее структуральной футурологии. Зрелые меканы лучше почистить заранее, чтобы потом уж не отвлекаться. А чистить их нужно вот так. — Дийна показала, как это делается.

Повторяя действия девушки, Александр очистил один стручок, затем второй. Дело пошло, хотя, пока он успевал очистить один плод, девушка успевала управиться с двумя. Очищенные меканы больше всего напоминали восковые свечки, но пахли приятно — печеным тестом.

— Что ваша жизнь интересна, я верю, — сказал Александр между делом. Но трудности, в чем они?

— В труде, в чем же еще? Наша жизнь — это труд: учеба, работа для создания собственных благ и пропитания, творческий поиск и его натурная реализация.

— А на песни и танцы, стало быть, времени не хватает, — не без ядовитости заметил Александр, вспомнив шутливые сентенции девушки.

— У нас на все хватает времени, — спокойно ответила Дийна. Ее склоненная голова, прядь волос, упавшая на чистый лоб, выражение лица вдруг показались Гирину удивительно знакомыми. Словно когда-то в своей жизни он уже сидел вот так, рядом с ней. — Мы живем творческими коллективами, коммунами, они спаяны не только трудом, но и взаимными симпатиями, не только творчеством, но и любовью и дружбой. Мы не только вместе работаем, но вместе живем и отдыхаем, развлекаемся, занимаемся спортом и путешествуем.

— У нас такое бывает только в юности, — с невольной завистью признался Александр.

— Наши коллективы-коммуны и складываются с детства. Перетасовываются, изменяются, единомышленники и друзья не сразу находят себя, а потом крепнут — и уже на всю жизнь большая дружная семья!

— Так уж и на всю жизнь?

— А как же иначе? Дружба и любовь на время, на день или на год? Это смешно и безнравственно! — Девушка распрямилась. — А мы увлеклись, хватит! Того, что начистили, вполне достаточно.

И в самом деле, штабелек очищенных, похожих на свечки меканов вырос до внушительных размеров. Гирин смотрел на них с некоторым сомнением. Дийна перехватила его взгляд и ободряюще сказала:

— Приступайте! Это довольно вкусно, если сдабривать кремом и запивать соком.

Она показала, как нужно обламывать уже надрезанную верхушку полузрелых стручков, а потом, как пасту из тюбика, выдавливать из них крем. С неспелыми плодами полагалось обращаться точно так же, но поосторожнее, чтобы не пролился сок. Именно сок и попробовал Гирин в первую очередь: ничего особенного, фруктовый кисло-сладкий сок, пить можно. Крем имел непривычный и настораживающий зеленоватый цвет, но вкус был отменный — в меру сладковатый с ореховым оттенком. А зрелые меканы с этим кремом напоминали обычные пирожные, которые можно купить в любом кафе по двадцать копеек за штуку.