— Правильно надеетесь.

— И слава богу! Терпеть не могу суеверных — за редкими исключениями, это ограниченные и ужасно подозрительные люди! Кстати, советую вам обратить внимание на то, что я ведь упомянул имя божие, а небесный огонь отнюдь меня не испепелил. Стало быть, я не дьявол. Во всяком случае, не совсем дьявол, не вполне.

Этот неожиданно болтливый Мефистофель говорил по-русски свободно и без акцента, но некие нюансы произношения и ритмика речи определенно свидетельствовали, что этот язык для него не родной.

— Кто же вы?

— Странник! Не правда ли, красивое, емкое слово? Им можно наслаждаться, как хорошей стихотворной строфой. Странник! Это слово определенно и в то же время неуловимо, как журчащая струя ручья. Это и странный человек, и вольный путешественник, подобно птице, кочующей из одной страны в другую. — И, сменив выспренний тон на деловитый, незнакомец добавил: — Зовите меня Люци, просто Люци.

— Мосье? Синьор? Может быть, милорд? — Гирин лукавил, надеясь таким образом выяснить национальность своего необычного собеседника.

Люци с пренебрежительной гримасой отрицательно покачал кистью руки:

— Нет-нет! Не надо ни титулов, которых у меня предостаточно, ни званий, которых у меня еще больше. Просто Люци — и ничего больше. Если не возражаете, и я вас буду звать так же просто и естественно — Саша.

Гирин удивился:

— Откуда вы знаете мое имя?

Люци ухмыльнулся, только что не подмигнул:

— Я многое о вас знаю, лейтенант Гирин. Я знаю даже ваши тайные мысли и желания. — Он насладился удивлением собеседника и доверительно понизил голос: — Я знаю, например, что вы влюблены в Ниночку, молоденького врача-терапевта, которая имеет честь иногда выслушивать ваше отважное пилотское сердце.

Александр покраснел. Он нередко краснел в самых неподходящих ситуациях и всегда злился и ненавидел себя за это. А Люци, очень довольный собой, покачиваясь на двух ножках откинутого назад кресла, все так же интимно-доверительно продолжал: — У вас даже и свидание с ней назначено сегодня, на восемь часов. Но увы, ему не суждено состояться, — Люци сокрушенно вздохнул и картинно воздел очи к небу, — не судьба! И может быть, это даже к лучшему, если разобраться во всем философски, без ненужных эмоций и лишней горячности. Ведь Ниночка некоторым образом уже замужем, а? Угадал? Признавайтесь!

Гирин рывком сел на диване, спустив ноги на пол, сердито сказал:

— Не суйтесь не в свое дело!

— Ян не думал вас обидеть, Саша!

— Откуда такая осведомленность?

— Это моя маленькая тайна! Нечто спиритуозно-виртуальное. — Люци сделал пальцами порхающее движение в воздухе. — Пока ваша душа витала в эмпиреях, а тело возлегало на этом диване, я сумел детально познакомиться с вашим сознанием, с вашей долговременной памятью.

— Спиритуозно или виртуально, но шантажируете вы по мелочам. Ничего у вас не выйдет!

Лицо Мефистофеля приобрело серьезное, даже грустноватое выражение:

— Боюсь, вы неправильно оцениваете ситуацию, Саша. Мне незачем вас шантажировать.

— Я и без того в ваших руках, так, что ли?

— В какой-то мере так. Но не в этом дело.

— В чем же?

После небольшого раздумья Люци поднялся с кресла и подошел к золотистой портьере, которая закрывала часть стены, что напротив дивана. У него была хорошая походка: он шагал легко и пружинисто, как ходят спортсмены-гимнасты и манекенщики, демонстрирующие на выставках новые модели одежды.

— Подойдите сюда, Саша, — и, видя замешательство, может быть, настороженность Гирина, с улыбкой добавил: — Не бойтесь! Я не сделаю вам ничего дурного.

— Я и не боюсь!

И все-таки, когда Александр остановился рядом с Люци, его сердце билось тревожно от какого-то неясного предчувствия беды или опасности. Они были одинакового роста, и теперь Александр видел лицо своего загадочного собеседника совсем близко и в естественном ракурсе. Люци не выглядел молодым, но трудно было решить, сколько ему лет, наверное, столько же, сколько было Миусову или Ивасику. Глаза у Люци были небольшие, но живые и очень выразительные. Сейчас в них читались насмешка, снисходительность и легкая, но ощутимая грусть. Люци словно бы знал заранее, что ему придется огорчить Гирина, и не только торжествовал, как нередко торжествуют те, кто в силах дарить и радость и горе, но и сожалел об этом, сочувствовал Александру. Может быть, от понимания этого сочувствия и билось тревожно сердце молодого человека?

Гирин ждал объяснений, но вместо этого Люци протянул руку и нажал одну из кнопок, целый ряд которых был вделан в стену, заподлицо с ней. С легким шорохом золотистая портьера медленно, как показалось Александру, торжественно раздвинулась, открывая за собой большое, не меньше двух метров в поперечнике, овальное окно. За окном Гирину чудилось нечто серебристое, колышущееся, но яркий свет мешал рассмотреть это подвижное, непонятное нечто. И оттого, что ничего нельзя было понять и трудно было о чем-нибудь догадаться, сердце Александра забилось еще тревожнее. Люци поднял руку и нажал другую кнопку. Потолок мгновенно погас, но комната не погрузилась в темноту: из овального окна на Александра плеснул звездный океан. Звезды и звезды кругом! Звезды вверху и звезды под ногами, звезды всюду, куда только достигал взгляд. Это было странное, чужое небо Александр не мог разглядеть ни одного знакомого узора созвездий. Не было тут ни Ориона, ни Большой Медведицы, ни Кассиопеи. Все небо было сплошным созвездием, сплошным узором! Никогда еще в жизни Александр не видел такого обилия серебряного дыма туманностей, лохматых скоплений огненной пыли и ярчайших, колющих глаз разноцветных звезд: белых и голубоватых, желтых, зеленоватых и рубиновых, похожих на живые капельки крови. Общий свет этого буйного, хмельного неба был так же ярок, как свет полной земной луны. Он неслышно лился в комнату через овальное окно, рисуя новыми сказочными красками ее интерьер: встроенный в стену шкаф, стол на широко поставленных ножках, точно приготовившийся к прыжку, кресло, испуганно прижавшееся к дивану, и сам благодушный надежный диван, похожий на огромного, мирно спящего медведя.

Люци стоял впереди, почти прижавшись лбом к стеклу и жадно глядя на сверкающий мир звезд. Лицо его, четко рисовавшееся на фоне пышущего светом неба, казалось бледным и вдохновенным, и без того четкие черты своеобразной физиономии прописались с особенной остротой, в глазах мерцали холодные разноцветные искорки. Что это? Быль или небыль? Звезды, только звезды вокруг! Голова Александра чуть кружилась, а в ушах стоял звон, точно он только что выполнил вихревой каскад фигур высшего пилотажа.

— Где мы? И что все это значит? — медленно выговаривая слова, спросил Александр.

Люци покровительственно положил руку на его плечо:

— Мы в космосе, Саша. В открытом космосе. А это, — Люци повел рукой вокруг, — звезды. Звезды, только и всего!

— А Земля?

— Земля далеко. До нее двадцать пять тысяч парсеков, или, может быть, так вам будет понятнее, восемьдесят тысяч световых лет.

Видимо, какой-то период времени Гирин был не в себе. Не то чтобы он потерял сознание, этого еще не хватало, просто увиденное было так ошарашивающе, что какой-то промежуток бытия выпал из его памяти как не стоящая внимания мелочь, как пустяковина. Психологическое грогги! Он не помнил, как Люци включил свет и задернул портьеру, не помнил, о чем они говорили, да и говорили ли вообще. По-настоящему Александр пришел в себя уже сидя за столом с бокалом шипучего зеленоватого напитка в руке. Перед ним стоял большой сифон из граненого хрустального стекла, напротив, тоже с бокалом в руке, сидел Люци и непринужденно болтал:

— Чудесная вещь! Ни капли алкоголя, а бодрит как купание в проруби. За странствующих и путешествующих, к славной когорте которых теперь принадлежите и вы. Виват!

Александр машинально опорожнил бокал. Напиток был незнакомым, непривычным: вовсе без сластинки, с вяжущей горьковатой остротой, но довольно приятным на вкус.