— Понимаешь, тут такое дело… Гнилое. Как бы нас тут не ошкурили ненароком, и вообще «на короткий поводок» не поставили. Я тут слегка покрутился среди народу… Перспективы и разговорчики — ещё те.

— К примеру? — уже больше заинтересовался Григорий.

— Народ тут… — Василий поморщился запнувшись. — Тёмный. И не только голытьба тут «тёмная». А нам надо, сам понимаешь, чтобы люди соображали что откуда идёт и кого именно надо тут слушать и кому именно давать деньги на развитие.

— Не понял?! — удивился Григорий и продолжил с изрядной насмешкой. — Тебя что, муха тщеславия укусила?

— Да какое там тщеславие! — с раздражением отмахнулся Василий и с ещё большим жаром продолжил. — Суди сам: мы хотим сделать тут, в Питере, фармакологический концерн. Так?

— Так! — кивнул Григорий.

— Но для этого нужны деньги. И не только от продаж.

— Я понял так, что есть некие, кто уже сейчас решил погреть свои лапки на спасённых пенициллином?

— Не только на пенициллине! Но и на аминазине.

— На аминазине?!! Это как? Кто-то пытается у нас отжать рынок? Или само лекарство?

— Ни то и не другое. Всё ещё пикантнее. И на этот счёт надо уже что-то делать.

— Ладно. Заинтриговал. — резко успокоился Григорий и приготовился внимательно слушать.

— Что мы делаем этим пенициллином? Даже тем, малым количеством, что уже есть от «экспериментальной» установки? Мы спасаем людей от смерти. Спасаем души. А «Спасение Душ» у нас здесь и сейчас чья прерогатива? Пра-авильно! Церкви!

— Ну, насчёт душ, я с тобой не очень согласен. — возразил Григорий. — Это, если исходить из сущности, как раз к аминазину относится.

— Об аминазине — то вообще разговор особый. А о пенициллине байда следующая. Народ — тёмный. О фармакологии имеет представление только то, что вот имеется аптека, где что-то продают для болезных. А кто по их представлениям, решает — «пора поциенту окочуриться», или «хай живе!»? Бог! Поэтому, все наши потуги с пенициллином, который реально и очень скоро будет спасать от смерти сотни тысяч людей, для них — «мимо кассы». Причём мимо НАШЕЙ кассы, которая как раз и предназначена для увеличения производства лекарства, увеличения количества спасённых людей. Ведь рядом уже с теми, кому мы реально помогли, ты видел — реально стояли попики со своими «образами» и кадилами. А что будет дальше, когда счёт спасённых от смерти пойдёт на тысячи?! Найдутся тысячи дармоедов в рясах, кто поспешит объяснить всем встречным и поперечным, кого и когда надо славить-благодарить. И, особенно, куда надо нести денежки.

— Задачу понял! — тут же просиял в энтузиазме Григорий.

— Тока ни дай тебе боже, цеплять РПЦ!!! — немедленно подпрыгнул Василий.

— Ни боись! Всё сделаю так, что ни слова о Церкви не будет. Ни о какой конфессии. Ни вообще о боге и те де… Но что с аминазином? Я догадываюсь, но всё-таки?

Григорий оскалился, приготовившись выслушать экзерсисы братика. И он не подкачал.

— С аминазином — вообще ж. па!!! — стал размахивать руками Василий. — Представь «картину маслом»: родители и прочие родственники бегают кругами, ищут возможности избавить родное великовозрастное чадо от шизы. Нанимают жутко дорогостоящего «изгонятеля бесов» где-то там… Приходят со всеми причиндалами в клинику, а их сей «одержимый» встречает не просто без охраны, но и ясным незамутнённым взором без капли шизы! Тут ещё подкатывается довольный доктор и говорит, что его вылечили «супер-новейшим лекарством от-братьев-Эсторских»!!! Узнаёшь свою лексику?

Григорий представил картину и заржал во всё горло.

Насладившись эффектом и дождавшись, когда брат немного успокоится, Василий продолжил.

— Родители — в офигении. «Экзорцисты» ваабще в о…ии!!! Родители хотели бы порадоваться вместе с врачами. А… у «святых отцов» же заработок из лапок волосатых уплыл! Вот они и устраивают, тут же, не сходя с места, врачам разнос со скандалом. Кричат что, мол, что «всё это — сатанинские происки, и на самом деле…». Ну ты знаешь уже какой бред они при этом выдать могут. Короче наш доктор многажды пожалел о том, что проговорился о лекарстве в присутствии этих жирных рясоносцев.

Новый взрыв смеха у Григория был на этот раз более продолжительным. Но когда отсмеялся, заговорил вполне серьёзно.

— Вот это, конечно, уже серьёзная проблема. Надо бы подключать «тяжёлую артиллерию» в виде Бехтерева и прочих психиатров. Ведь когда узнают, что к ним пришло — они этих церковников голыми руками порвут.

— Вряд-ли! — мрачно отрезал Василий. — Ты прикинь, какое бабло единовременно у попов из рук уплывает. Тут, кажца, битва будет «ещё та».

— Всё равно. По любому надо срочно приниматься пиарить наши лекарства. Причём не только здесь, но и в Европах.

— А как ты это сделаешь, если мы им ещё нихрена не поставляли? Опираться на то, что уже есть некие «впечатления» у местных врачей?

— А что остаётся делать? — развёл руками Григорий. — Не дрейфь! Выплывем. А если чо — у нас есть «зеркало»!

Оба понимающе ухмыльнулись, вспоминая давешний случай.

— Но и это тоже не всё…

— А разве мы что-то ещё производили? — ехидно заметил Григорий.

— Нет, но будем. И речь пока-что о пенициллине. И о промышленном шпионаже.

— Есть уже кто-то на примете? Кто-то уже интересуется? — тут же посерьёзнел Григорий.

— Всё хуже. Шпионаж в России ненаказуем. Поэтому, иностранный шпион ничем не рискует. Он просто считается «любопытствующим человеком». А промышленный шпионаж — вообще никак. Особенно от «своих же». Никак не закроешься.

— Это мы ещё посмотрим! — многообещающе вставил Григорий. — От кого и «никак»…

Василий с сомнением покачал головой и продолжил.

— Патентное право тут таково, что совершенно не препятствует знакомиться с новинками ни конкурентам, ни вообще каким-либо иностранным гражданам.

— То есть, ты не запатентовал пенициллин… по этой причине?

— Да я как увидел что надо писать в патенте, когда узнал, что с ним может ознакомиться любой — мне тут же расхотелось! Это же получается, что мы тут создавать будем, а пользоваться будут не «дарагия рассеяне», а всякие наглосаксы.

— Ты по какому-то наитию, назвал лекарство не «пенициллином», а «солью номер восемь»… Теперь вижу, что тут надо быть осторожным. И мне заказал называть иначе. Хм!

— Так, как назовём? Какова будет «товарная марка»?

— А что, дело уже стоит за промышленным производством?

— Да. «Первый бак» уже завтра выдаст сырец.

Григорий удовлетворённо кивнул и начал рассуждать вслух.

— Ну… давай подумаем… Реально, то, что мы тут начали выпускать — бензилпенициллина натриевая и калиевая соли. Первая — как раз и есть та самая «соль номер восемь». Калиевая — девятая. Следовательно, чтобы не уходить далеко от традиции… Кстати помнишь ту историю с тринитротолуолом?

— Это какую? — наморщил лоб Василий.

— Да я тебе рассказывал! Это когда немец его создал, так чтобы засекретить, назвали его не нормальным химическим именем, а сокращённым — не тринитротолуолом, а толом, тротилом.

— А-а! Так ты и пенициллин предлагаешь назвать так? В этом стиле…

— А почему бы и нет?! Например, безициллин, или бензицинин, безициннат…

— Ну… По моему мнению, бензицинин как-то лучше звучит.

— Так и будет. — заключил Григорий.

— Гы! — оскалился он спустя небольшую паузу. — А не слишком ли близко название к «бензину»?

— И что? — не понял юмору Василий.

— Не боишься, что из-за созвучия, некоторые идиоты будут пытаться лечиться от ангины бензином? — тихо заржал Григорий.

— Ну… это уже не наши проблемы, а проблемы идиотов!

И тут в дверь скромно постучали. Братья отсмеявшись посмотрели дружно в сторону входа.

— Войдите! — Громко крикнул Григорий.

В комнату, всё время кланяясь зашёл прилично одетый человек. Пальтишко, хоть и не дорогое на нём было, но добротное. Не потрёпанное Да и сам он имел вид вполне ухоженный, благополучный. Это ещё подчёркивалось жизнерадостным выражением круглого лица. Да и вообще, как обратил внимание Василий, этот человек был очень похож на киношного Портоса. Такой же квадратный и живой.