Сивере, побыв немного с этой группой и послушав дилетантскую болтовню Багрянородского, путающего грифона с пифоном, замедлил шаг, отстал, а потом свернул в плохо освещенный коридор, который и вывел его в небольшой зальчик. Он имел квадратную форму с несколькими утопающими в стенах нишами и куполообразный свод со средневековой росписью. Свет в помещение проникал через потолочные витражи. Очевидно, прежде здесь находилась одна из монастырских молелен, сохранилась даже алтарная основа в центре зала.
Александр Юрьевич начал рассматривать аллегорические фигурки зверей на фресках, когда кто-то неожиданно тронул его за плечо. Едва не вскрикнув от неожиданности, Сивере оглянулся. Перед ним стоял Прозоров. Судя по всему, он бесшумно вышел из какой-то ниши.
– Нервы, – произнес давний приятель. – У меня тоже пошаливают.
– Ты что тут делаешь?
– Изучаю. Хорошее место, чтобы спрятать труп.
– Чей?
– Твой, – засмеялся Прозоров.
Сивере скривил улыбку:
– Обхохочешься, как же.
– Не дуйся, лучше скажи, о чем ты беседовал с этой брюнеткой, Анной Горенштейн? – его тон вновь стал серьезным.
Александр Юрьевич на некоторое время задумался: сказать правду или отшутиться? А вдруг медальон принадлежит Прозорову? Откуда он вообще знает, что они разговаривали? На террасе в те минуты никого не было.
– Видел вас с боковой галереи, – словно угадав его мысли, пояснил Прозоров. – Монахи не дураки, построили так, что любая точка просматривается. Тебе кажется, что ты один, а кто-то уже за тобой следит и изучает. Кроме того, целая система скрытых ходов и переходов в толстых стенах. Тут, по существу, внутри монастыря еще один монастырь. С жилыми комнатами. На случай внешней угрозы. Врагов-то в те времена много было. А подземелья? Да мы с тобой это в университете проходили, сам знаешь.
– Знаю, – согласился Сивере. – Но не думал, что сам когда-нибудь окажусь в таком вот скалистом храме.
– Так что она у тебя вынюхивала?
– Ничего. Обычный светский треп. Что-то о погоде и видах на жительство.
– Врешь. Сам потом будешь кусать локти. Учти – она международная авантюристка. Я ее узнал, видел в Москве на посольских раутах. Та еще штучка, живьем проглотит.
– Мне говорили, она вдова, – возразил Сивере.
– Прикрытие, – отрезал Прозоров. – Впрочем, может, и вдова. Одно другому не мешает. Значит, и мужа слопала. Мне интересно: каким ветром ее занесло в эти проклятые горы? Так просто она не приехала бы. Значит, что-то здесь назревает.
– А ты не спятил от подозрительности?
Сокурсник усмехнулся, с каким-то сожалением посмотрел на Сиверса. Затем, понизив голос, произнес:
– А ты погляди, что я обнаружил в той нише, – махнув рукой, он повел Александра Юрьевича за собой. Включил фонарик, и желтый луч осветил стену. В небольшое укрытие едва могли втиснуться два человека. А на кирпичной поверхности мелом были начертаны всего четыре слова, которые буквально повергли приезжего историка в шок: «ЗДЕСЬ БУДЕТ УБИТ СИВЕРС». Фонарик погас.
– Так вот… – прошептал Прозоров, вытягивая ошарашенного Александра Юрьевича из ниши.
3
В глазах у Сиверса продолжали мерцать эти четыре слова, будто проступившее на стене пророчество. Александр Юрьевич заперся в своей келье на задвижку, да еще повернул в замке ключ. Ему было дурно. От Прозорова Сивере избавился в коридоре, а теперь пытался собраться с мыслями. Что могла означать эта надпись? Глупый вопрос, ответил себе историк: то, что написано, то и означает. Первым его желанием было немедленно уехать из этого ставшего вдруг смертельно опасным «Монастырского приюта». Хорош «приют», скорее уж фараонова гробница.
Потом он решил пойти к комиссару Куруладзе, благо тот еще оставался со своим помощником здесь, и привести его в алтарный зал, показать нишу и роковое предупреждение. Но что это даст? В лучшем случае высмеют. Сочтут, что надпись сделана им самим, и примут за шизофреника.
А кто вообще знал, что его фамилия – Сивере? Хозяин гостиницы, который регистрировал паспорт (а стало быть, знало и все его семейство), Багрянородский, с ним он познакомился на смотровой площадке в ожидании фуникулера; а также комиссар Куруладзе, проводивший допрос. И, разумеется, Прозоров. Да любой мог узнать, заглянув в «Гостевую книгу», она свободно лежала на гостиничной стойке под ключами от пустых номеров.
А если это просто чья-то глупая шутка? Того же Прозорова? При такой мысли Александр Юрьевич начал немного успокаиваться. Герман еще в университете устраивал всякие дурные розыгрыши. Что ему стоило черкануть мелом по стене, пока Сивере разглядывал фрески? Но теперь-то ему чего надо? Напугать, выбить из-под ног почву? Ежели так, то своей цели он почти добился. Александр Юрьевич чувствовал, как у него слегка дрожат пальцы, а подойдя к зеркалу, увидел свое бледное лицо.
– Ф-фу! – выдохнул он. – Попался, как сопливый мальчишка.
Ему даже стало стыдно за свое поведение. Раскис, разнюнился, а дело выеденного яйца не стоит. Конечно, Прозоров или другой такой же болван, вроде Багрянородского. Надо взять себя в руки и успокоиться. Никто здесь не будет убит, тем более он, Сивере. И насчет Анны Горенштейн – все выдумки. Никакая она не международная авантюристка, а просто несчастная вдова, которой грозит опасность. Если кто-то потерял в ее комнате медальон, то вполне может явиться за ним этой ночью. Кто-то из постояльцев или семейства Полонского. Что ж, любопытно будет посмотреть…
Александр Юрьевич зажмурился, представив себе эту ночную встречу. А если у того будет оружие? Что он искал в ее комнате? Как любой кабинетный ученый, Сивере не умел драться, никогда не держал в руках пистолет и даже со столовым ножом обращался предельно деликатно, опасаясь порезаться. Но ночное дежурство в номере Анны Горенштейн представилось ему сейчас как романтическое приключение, экскурс в студенческое прошлое, возврат в молодость, вызов его теперешней тусклой жизни. Шмыгнув носом, Александр Юрьевич почувствовал витающий где-то рядом легкий флер любви. Так или нет, но сердце застучало чуть быстрее обычного, и он преглупо улыбнулся, поймав еще раз свое отражение в зеркале.
4
Монастырский притвор рядом с трапезной был переоборудован под гостиничный холл. Вдоль стен стояли мягкие кресла, на столиках лежали не первой свежести газеты и журналы, два ноутбука, имелся даже небольшой бар в углу, причем потребление напитков входило в стоимость проживания. Кто желал – тот сам себе и наливал, но, как правило, контингент «Монастырского приюта» состоял из пожилых людей, редко прибегавших к услугам бара.
Сивере зашел за стойку, выбрал из самых разнообразных бутылок армянский коньяк, плеснул себе немного в пузатую рюмку и опустился в удобное кресло. Пахучая жидкость приятно обожгла небо, согрела горло. Мысли вновь потекли к предстоящему ночному свиданию с интересной вдовой. По уговору, он должен был постучать ей в дверь три раза, ровно в полночь. Ее келья находилась в левом крыле, на третьем ярусе и значилась под номером семь. Но странно, что Анна Горенштейн отсутствовала за ужином. Александр Юрьевич сделал еще один небольшой глоток.
– Славный вечер, – сказал он трем старикам, которые сидели напротив него в один ряд и, отложив теперь журналы, молчаливо взирали на пришедшего нарушить их покой. Это были постояльцы, жившие тут до приезда Сиверса. Не хватало лишь пожилого господина в очках с толстыми стеклами – Матвея Матвеевича.
Не дождавшись ответа, Александр Юрьевич пожал плечами: он и сам не любил навязчивых болтунов. Но старики продолжали на него смотреть, и он почувствовал себя как-то неуютно под этим шестиствольным прицелом. Самое любопытное, что все трое чрезвычайно походили друг на друга, словно выбрались из одного ларца: благородная осанка, платиновая седина, тонкие поджатые губы, носы с горбинкой, почти не мигающие глаза. Что за люди – шут их разберет. Улыбнувшись, Сивере предпринял еще одну попытку установить контакт:
