– Мне нужны музыканты, – сказал я.
– Они всем нужны, – ответила она, протягивая руку. – Меня зовут Пегги.
– Где музыканты? – повторил я, игнорируя ее руку.
Пегги вздохнула и откинула волосы за плечи, явив взорам грудь, которая приковала всеобщее внимание – кроме Дениэла, конечно.
– А разве не на сцене? – спросила она.
– Нет, я про предыдущую группу, – пояснил я.
– А что, они уже ушли? Вот сучка, обещала же, что разбудит меня после их сета. Ну, все, с меня хватит.
– Как они называются? – спросил я.
Пегги поднялась с дивана и оглядывала пол в поисках своей обуви.
– Честно, не помню, – сказала она. – С ними Черри работает.
– У них есть хороший тромбонист? – допытывался я.
Макс тем временем обнаружил ее туфли за другим диваном – открытые босоножки на высокой шпильке. На мой взгляд, они не слишком сочетались с рабочими штанами.
– Вообще да, есть, – сказала она. – Это Микки. Он звезда, второго такого не найдешь.
– Не знаете, куда они обычно ходят после выступления?
– Не-а, – пожала она плечами, – я всегда просто ловила кайф от их музыки и ни о чем больше не думала.
На каблуках она была почти с меня ростом. Штаны немного сползали, открывая полоску белой кожи и кружевной край шелковых красных трусиков. Я отвернулся – в этой комнате я потерял вестигий, а разглядывание Пегги отнюдь не помогало сосредоточиться. Но зато вдруг нахлынули новые ощущения: запах лаванды, нагретого солнцем капота и ощущение тишины, какая обычно наступает сразу после очень громкого звука. Нахлынули и пропали.
– Кто вы такие? – спросила Пегги.
– Джазовая полиция, – ответил Джеймс.
– Это он – инспектор джазовой полиции, – уточнил Макс, имея в виду меня. – А мы просто добровольцы с Олд-Комптон-стрит.
Мне стало смешно, и я понял, что еще далеко не трезв.
– А что, у Микки проблемы? – спросила Пегги.
– Ну, если он опрокинул свой сливной клапан кому-нибудь на плечо, то да, – ухмыльнулся Макс.
У меня больше не было времени на болтовню. В конце комнаты я увидел другую дверь, с единственной надписью «Аварийный выход». Туда я и направился. За ней был недлинный темный коридор с голыми кирпичными стенами. Вопреки всем нормам гигиены и безопасности, он был завален старой мебелью, пустыми ящиками и черными полиэтиленовыми пакетами. Еще одна пожарная дверь с нажимной планкой вела к лестнице наверх, на улицу. Дверь наверху лестницы тоже была с нажимной планкой, которую в нарушение всяких правил стягивал велосипедный замок.
Найтингейл знает заклинание, с помощью которого можно аккуратно вынуть защелку замка прямо из двери. Но, поскольку мне в ближайший год не светит этому научиться, пришлось импровизировать. Я отошел на безопасное расстояние и запустил в замок одним из своих кривоватых световых зарядов. Но нехватку точности они у меня компенсируют мощностью. Отступив назад, чтобы не обжечься, я прищурился и увидел, что замок завис в центре небольшой пульсирующей сферы. Убедившись, что замок нагрелся как следует, я «отпустил» заклинание. Сфера лопнула как мыльный пузырь. Я тут же мысленно воспроизвел стандартное импелло. Это вторая по счету форма, которую я освоил, поэтому использую вполне уверенно. Импелло двигает предметы – в данном случае двойные двери. Замок полетел прочь, створки с силой распахнулись, и одна из них даже сорвалась с петель.
Выглядело впечатляюще, даже я проникся. Что уж говорить о добровольцах, столпившихся сзади на лестнице.
– Что это было, мать его? – прошептал Джеймс.
– Может, жвачка с зажигательной смесью? – невинно предположил я.
Сработала пожарная сигнализация, пора было валить отсюда. Мы с добровольцами, сделав вид «мы не при делах», прошли пятьдесят ярдов до угла Фрит-стрит со скоростью, достойной олимпийских чемпионов по спортивной ходьбе. Время было позднее, туристы разошлись по отелям, только шумные компании молодежи остались тусоваться на улице.
Джеймс забежал вперед меня, заставив остановиться.
– Это как-то связано со смертью Сая, верно ведь? – спросил он.
Спорить я не мог, слишком вымотался.
– Может быть, – ответил я. – Пока не знаю.
– Он что, не сам умер? С ним кто-то что-то сделал? – продолжал Джеймс.
– Не знаю, – повторил я. – Вот ты куда бы направился, отыграв сет?
– В смысле? – не понял Джеймс.
– Помоги мне, Джеймс. Я хочу найти того тромбониста. Так куда бы ты пошел после концерта?
– Ну, «Потемкин», например, работает допоздна.
Хорошая мысль, подумал я. Там еду и, что важнее, алкоголь можно заказывать до пяти утра. Я направился вниз по Фрит-стрит, добровольцы не отставали. Они очень хотели понять, что происходит, как и я, собственно. Особенно Джеймс упорствовал, и это настораживало.
– Ты боишься, что тромбонисту грозит то же самое? – допытывался он.
– Возможно, – уклончиво ответил я. – Не знаю.
Мы свернули на Олд-Комптон-стрит, и, увидев голубую мигалку «Скорой», я понял, что опоздал. «Скорая» стояла у входа в клуб, ее задняя дверь была открыта, и, судя по неторопливости, с которой врачи расхаживали вокруг потерпевшего, тот либо почти не пострадал, либо был давно мертв. И я бы не поставил на первый вариант. Разнородная толпа зевак уже собралась вокруг, за ними пристально наблюдала пара добровольцев из Общественной поддержки[20] и знакомый констебль, которого я помнил по Черинг-Кроссу.
– Эй, Парди! – окликнул я его. – Что тут делается?
Парди грузно повернулся. Трудно двигаться иначе, когда на вас бронежилет, поясной ремень под снарягу, остроконечный шлем и портупея, а при себе телескопическая дубинка, рация, наручники, перцовый газовый баллончик, блокнот и сухой паек в виде батончика «Марс». У Филлипа Парди была репутация «вешалки для формы», то есть копа, который ни к каким делам особо не пригоден. Но это как раз радовало – толковый коп мне был сейчас не нужен. Толковые копы задают слишком много вопросов.
– Вызов «Скорой», – ответил Парди, – какой-то парень прямо посреди дороги отдал концы.
– Пойдем глянем? – сказал я, скорее вопросительно, чем утвердительно. Вежливость – полезная вещь.
– Это по вашей части?
– Пока не посмотрю, не узнаю.
Парди хмыкнул и пропустил меня вперед.
Врачи «Скорой» уже укладывали погибшего на каталку. Он был младше меня, темнокожий, с характерным африканским лицом. Либо сам был из Нигерии или Ганы, либо, что вероятнее, из тех краев приехали его родители. Одет он был неплохо: узкие чиносы цвета хаки, шитый на заказ пиджак. Чтобы поставить электроды дефибриллятора, врачи разорвали у него на груди белую хлопковую рубашку, явно дорогую. Его темно-карие глаза были широко раскрыты и абсолютно пусты. Мне не было нужды подходить ближе: если бы мелодия «Тела и души», исходившая от тела, звучала хоть на пару децибелов громче, можно было бы обтянуть его лентой и продавать билеты.
Я спросил у врачей «Скорой» о причине смерти. Они только пожали плечами: внезапная остановка сердца.
– Он что, умер? – спросил Макс у меня за спиной.
– Нет, блин, отдохнуть прилег, – отозвался Джеймс.
Я спросил у Парди, были ли у погибшего при себе документы. Парди в ответ протянул мне бумажник в прозрачном пластиковом конверте.
– Так это ваш случай? – спросил он.
Я кивнул, взял у него конверт и тщательно заполнил документы о передаче ответственности, на случай дальнейшего судебного разбирательства. И только после этого сунул конверт с бумажником в карман.
– Он был один, когда это случилось? – спросил я.
– Я никого не видел, – покачал головой Парди.
– А кто вызвал «Скорую»?
– Не знаю, – ответил он, – может, кто-то с мобильного позвонил.
Вот из-за таких, как Парди, лондонская полиция и славится своим первоклассным сервисом, благодаря чему нам завидует весь цивилизованный мир.
Пока носилки грузили в микроавтобус, Макс позади меня шумно извергал съеденный ужин.
