Между последним сарайчиком и открытым бассейном была узкая полоска зеленой травы, на которой стоял еще один маленький домик. Там-то мы и решили передохнуть. Этот домик построили еще в тридцатые годы, когда люди не питали никаких иллюзий относительно британского климата. У него были такие мощные кирпичные стены, что при случае он мог послужить противотанковым укреплением. Мы устроились внутри, на скамейке в нише, куда не задувал ветер. Стены были разрисованы морскими пейзажами: голубое небо, белые облака, алые паруса. Какой-то конченый дебил написал через все небо «БиЭмЭкс» черным аэрозолем для граффити. Сбоку на стене были неряшливо намалеваны имена: БРУК Т., ЭМИЛИ Б. и ЛЕСЛИ М. Они находились именно в том месте, где их могла вывести рука подростка, сидящего на краю скамейки и не знающего, чем себя занять. Не надо быть копом, чтобы понять: именно сюда приходит потусить молодое поколение жителей Брайтлинси в трудный период своей жизни, когда возраст уголовной ответственности уже наступил, а легального употребления алкоголя – еще нет.

Лесли достала из сумочки клон АйПада и включила его. Перевела в клавиатурный режим, и АйПад заговорил. Кто-то из ее родных, очевидно, установил синтезатор речи. Модель была базовая, в речи слышался американский акцент, поэтому Лесли говорила как туповатый красавчик-серфер. Но все равно это было почти похоже на нормальную беседу.

Она спросила сразу, без всяких предисловий:

– Магией можно лечить?

– Но доктор Валид, наверное, уже обсудил это с тобой?

Я ждал, что она об этом спросит. Ждал и боялся.

– Ты скажи.

– Что сказать?

Лесли склонилась над АйПадом и стала методично тыкать пальцем в монитор. Набрав несколько строк, она нажала ввод.

– Хочу услышать это от тебя.

– Но почему?

– Потому что доверяю тебе.

Я глубоко вздохнул. Пара пенсионеров на инвалидных электроскутерах пронеслась мимо нашего домика.

– Насколько мне известно, магия подчиняется тем же самым законам физики, что и все вокруг, – сказал я.

– Что вызвано магией, – ответил АйПад, – можно магией же и исправить.

– Если обжечь руку огнем или электричеством, будет ожог. Его мажут мазью, бинтуют и все такое – но не лечат ни огнем, ни электричеством. Ты…

… лишилась лица, его кожа и мышцы распались по воле проклятого злобного духа. Твоя нижняя челюсть полностью разрушилась и сохраняла свою форму только благодаря магии, а когда она перестала действовать, твое лицо развалилось. Твое милое, прекрасное лицо. Я был там и видел это своими глазами. А помочь не мог.

…понимаешь, что по щелчку пальцев он не пройдет.

– Все на свете знаешь, да? – спросил АйПад.

– Нет, – сказал я. – Все на свете даже Найтингейл не знает.

Некоторое время Лесли сидела молча и неподвижно. Я хотел обнять ее за плечи, но не знал, как она себя поведет. И уже почти решился, когда она кивнула, будто сама себе, и снова застучала по монитору.

– Покажи, – сказал АйПад.

– Лесли…

– Покажи, – она кликнула на повтор, потом еще несколько раз. – Покажи, покажи, покажи.

– Подожди-ка, – сказал я, протягивая руку за АйПадом, но она поспешно убрала его из пределов моей досягаемости.

– Я должен вытащить аккумулятор, – объяснил я, – иначе магия сожжет чип.

Лесли раскрыла АйПад и извлекла оттуда аккумулятор. Убив пять телефонов подряд, я в конце концов обезопасил свой «Самсунг» последней модели отключающим устройством. Правда, половинки корпуса скреплялись теперь двумя эластичными ремешками. При виде этой конструкции Лесли вздрогнула и издала странный фыркающий звук – очевидно, засмеялась.

Я мысленно воспроизвел нужную форму, потом раскрыл ладонь, выпуская шар-светлячок. Не слишком большой, но его неяркий отсвет все же отразился в стеклах очков Лесли. Она перестала смеяться. Я сложил пальцы, и шар погас.

Несколько секунд Лесли таращилась на мою ладонь. Потом дважды, медленно и методично, повторила мой жест. Не увидев никакого эффекта, она подняла голову и посмотрела на меня. Сквозь шарф и очки ничего не было видно, но я знал, что она хмурится.

– Это труднее, чем кажется, – пояснил я. – Я целых полтора месяца тренировался каждое утро по несколько часов. А ведь это далеко не все, что надо освоить. Я говорил, что одновременно нужно учить латынь и греческий?

Некоторое время мы молчали. Потом она пихнула меня в плечо. Вздохнув, я засветил еще один «светлячок». К этому моменту я уже, наверно, даже во сне мог их лепить. Лесли повторила мое движение – ничего не произошло. Нет, кроме шуток, этому и правда надо учиться очень долго.

Пенсионеры на скутерах наперегонки катили обратно по набережной. Я погасил шар, но Лесли продолжала воспроизводить мое движение, с каждым разом все более резко и нетерпеливо. Я смотрел на это, пока мог, потом мягко накрыл ее ладонь своей.

Скоро мы двинулись обратно к ее дому. Когда дошли, она похлопала меня по руке, шагнула через порог и захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Сквозь витраж я видел только неясный силуэт: она быстро прошла по коридору и совсем пропала с глаз.

Я развернулся и уже собрался уходить, как вдруг дверь открылась снова, и отец Лесли вышел на крыльцо.

Людям, подобным Генри Мэю, нелегко дается смущение, поэтому они не умеют его скрывать.

– Питер, – сказал он, – я тут подумал, может быть, выпьете со мной чайку? В центре есть кафе.

– Спасибо, – ответил я. – Но мне надо возвращаться в Лондон.

– А, – сказал он и шагнул ближе. – Она не хочет, чтобы вы видели ее без маски. – Он махнул рукой в сторону двери: – Ну, если вы зайдете, ей ведь придется снять маску – вот она и не хочет, чтобы вы ее видели. Надеюсь, вы ее понимаете, а?

Я кивнул.

– Она не хочет, чтобы вы увидели, насколько все плохо.

– А насколько?

– Хуже не бывает, – ответил Генри.

– Мне жаль.

Генри пожал плечами.

– Я просто хотел, чтобы вы поняли: вас никто не выгоняет, – сказал он. – И никто на вас не в обиде.

И тем не менее меня выгоняли, хоть и ненавязчиво. Поэтому я попрощался, сел в «Ягуар» и покатил в Лондон.

Когда мне удалось наконец найти выезд обратно на трассу А12, позвонил доктор Валид. Он сообщил, что в госпитале есть труп, на который мне обязательно нужно взглянуть. Я прибавил скорость. Впереди ждала работа, и я был этому рад.

Во всех больницах, где мне доводилось бывать, пахло одинаково – едва уловимой смесью дезинфицирующего раствора, рвоты и смертности. Университетский госпиталь построили совсем недавно, меньше десяти лет назад, но характерный запах уже начал скапливаться в углах по всему зданию. По странной иронии, его не было только в цокольном этаже, где находился морг. Краска на стенах здесь выглядела еще совсем свежей, и новый бледно-голубой линолеум поскрипывал под ногами.

Вход в покойницкую находился посередине длинного коридора, увешанного картинами, изображавшими Госпиталь Миддлсекса тех времен, когда мытье рук после приема каждого пациента было последним словом медицинской науки. Туда вели двойные огнеупорные двери с электронным замком и надписью: ВХОДА НЕТ! ДОСТУП ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА МОРГА. Еще был знак, призывающий нажать кнопку домофона. Что я и сделал. Динамик издал пронзительный писк, и я, на случай если это был вопрос, сказал, что я констебль Питер Грант и что меня ждет доктор Валид. Домофон пискнул еще раз. Я стал ждать, и вскоре доктор Абдул Хак Валид, всемирно известный шотландский гастроэнтеролог, а по совместительству криптопатолог и практикующий маг, открыл мне дверь.

– Питер, – кивнул он. – Как там Лесли?

– Да вроде в порядке, – ответил я.

Внутри морг почти ничем не отличался от остальной части госпиталя – разве только пациенты не ругали Государственную службу здравоохранения. Мы миновали ресепшен и охрану, и доктор привел меня к покойнику, о котором шла речь.

– Кто такой? – спросил я.

– Сайрес Уилкинсон, – ответил доктор. – Позавчера в пабе на Кембридж-Серкус потерял сознание, его привезли сюда. Констатировали смерть до прибытия бригады «Скорой» и, как полагается, отправили тело в морг для проведения вскрытия.