Даниил много говорил про топоры. Он долго думал над тем, как бить рыцарей немецких. Закованы они в железо от головы до ног, не возьмешь их стрелами — надо рубить топорами тяжелыми. Не раз он сидел с Дмитрием, размышляя, какими эти топоры должны быть. Не раз они выезжали за город, там туго набивали сеном и землей чучело, надевали на него самые прочные латы и кольчугу и рубили. Не все топоры поражали, иные выщербливались. Выбирали самые крепкие.

— Вот такие и делать! И быстрее! — повелел Даниил.

Сам он и рукояти выбирал; долго с Дмитрием примеряли, какая длина нужна, чтобы сподручнее было бить. Все ушли. Остались Василько, Мирослав, Семен Олуевич, Дмитрий и Микула.

— Не сказал я им, что против немцев пойдем. Не надо говорить, а то у врага длинные уши, может услышать мысли наши.

Даниил посмотрел на Микулу, тот лукаво улыбнулся.

— И вы об этом не говорите никому, — продолжал Даниил, — готовьте войско. Не знаем мы нового врага, а я расспрашивал про него и так думаю, что надобно хорошенько приготовиться. У них кольчуги и на конях, и на людях. А еще так мыслю: неповоротливы эти рыцари, железа на них много, они силой могут придавить, когда идут все вместе, и вид у них страшный — даже рога на голове, — но быстро поворачиваться они не могут. Об этом не забудьте. Для этого и пешцы с топорами пусть идут — они нам вельми пригодятся. Как подбегут к рыцарям да ноги коням станут рубить, тогда и страшного рыцаря легче будет бить. А рубить этих закованных воинов будем тяжелыми мечами. И у нас дружинники в кольчугах будут, да только легкие кольчуги нужны, а то воин руки с мечом поднять не сможет и копьем крыжевника не ударит.

— Я вижу, что ты, Данило, будто с их магистром говорил, все про них ты знаешь, — улыбнулся Мирослав.

— Что поделаешь, отче! Эти же рыцари-соломоничи, рекомые темпличи, из теплых стран сюда перебрались. Там они владычествовали, да изгнаны были оттуда. А нам надо еще крепче ударить их по голове, чтобы не лезли к нам больше. И еще подумайте: когда в бой пойдем, то криком и шумом не возьмем, ибо рыцарь и не услышит этого крика — у него на голове такой шелом, что всю голову закрывает. Надо, чтобы наши воины не испугались их вида. Эти рыцари стеной стоят. На них идут, а они не шелохнутся, а потом все вместе лезут. Когда в поход двинемся, так возле Дрогичина всем воинам надобно рассказать про рыцарей, поведать, как их бить. Я с вами буду.

— Верные слова твои, Данило, — сказал Мирослав. — Будешь с нами. Но это еще не все. У тебя только две руки, а воевать руками воинов надобно. Вот эти руки и надлежит вооружать.

Даниил подошел к Мирославу и обнял его.

— Приготовимся. Помоги мне. Сам под Дрогичином погибну, но рыцарей не пущу сюда.

…Рано вставал Даниил, не спалось ему. Он потихоньку выходил из опочивальни, чтобы не услышала жена. Наскоро перекусив, шел к кузнецам, смотрел, как те работали. Там и кони стояли — к ним кузнецы примеряли кольчуги.

— И что это ты, княже, надумал? Не было у нас на конях таких кольчуг, — удивлялись кузнецы.

— Не было — так будут. Да еще такие, что никаким мечом не перерубить.

Пошутив с кузнецами, он шел к плотникам, изготовляющим стрелы. Старики и ночевали в княжеской плотницкой — нужно было сделать много стрел, чтобы и острыми были, и врага повсюду настигали, строгали даже при светильниках.

Но дольше всего Даниил задерживался у кузнецов, где ковались мечи и топоры. Смекалистые кузнецы сразу разгадали мысль Даниила: топоры нужны не обычные, а такие, чтобы надвое раскалывали железо, тяжелые и удобные в бою.

— Не делали мы таких топоров, но сделаем, — говорил Даниилу седоусый кузнец.

Как и многие другие умельцы, он пришел издалека; раньше он где-то на Днестре, в оселище, кузнечил, а узнав, что князь созывает умелых людей заселять новый город, ушел с насиженного места.

— Ты хочешь, княже, чтобы враг после одного удара земле поклонился? — обратился седоусый к Даниилу. — Выкуем! Смотри, вот секира, я над ней долго голову ломал, пробовал по железу бить. И выходит — надо и лезвие и обух утолщить, тогда так рубанет, что все разлетится в прах. А можно повернуть, да еще и обухом трахнуть.

Даниил присматривался. «Так, так, этот кузнец смышленый, топор и впрямь будет лучше других».

— Вот так и делайте! — похвалил он кузнеца и повернулся к Андрею-дворскому: — Всем ковачам вели так делать, пускай сюда придут, посмотрят. А как-тебя зовут? — спросил он кузнеца.

— Меня? Меня зовут Семеном Острым. От деда прозвище пошло: острые мечи он делал, — ответил кузнец и взялся за молот.

Даниил наблюдал, как легко летал в руках кузнеца молот. А кузнец, оглянувшись, нет ли кого поблизости, подошел к Даниилу и спросил шепотом:

— А на какого врага пойдешь? Так мыслю, что на рогатых с крестами.

Даниил погрозил пальцем и сурово бросил:

— Молчи! Молчи!

— Не бойся, княже, старый Семен Острый никому не скажет. Только я так думаю: кого, как не этих супостатов, бить? Заковались они в железо и думают, что русская сила их не возьмет. Вон парень, мех у меня раздувает, он из Дрогичина бежал, отца его эти изверги замучили… — Семен помолчал немного, вздохнул. — Сначала руку отрубили, потом под копыта его бросили, а когда натешились, голову отрезали… Да будет счастье в бою и тебе, и всем твоим воинам!

Даниил ничего не ответил. «Вот тебе и не знает никто о походе!»

— Говорили про это в кузнице? С кем говорил?

— Что ты! Это я сам так мыслю, но никому не открывал свои догадки, — ответил кузнец.

— И не открывай, молчи. Рано еще об этом речь вести.

— Понимаю! — поклонился Семен. — Как велишь, так и сделаю. Только прошу: будешь в бою — посмотри, как мои секиры рубят.

Даниил приветливо простился с кузнецом.

…Выезжал Даниил во Владимирскую волость, проверял, как пешцы собираются. Мирослава погнал в Берестье, а Дмитрия — в Перемышль. Микуле велел:

— А ты следи, чтоб ни единое слово до немцев не долетело.

Даниил устал, осунулся за эти дни. Когда приезжал домой, Анна бросалась к нему:

— Ты хотя бы отдохнул, с детьми повидался!

— Отдохну, Анна, когда возвратимся из похода.

Дети ластились к нему. А тринадцатилетний Лев смотрел исподлобья, догадывался, что отец в дальний путь собирается, но боялся попросить, чтобы и его взял с собой. Девятилетний Роман тараторил без умолку:

— И нас, отец, в поход возьми! Чего мы возле мамы будем сидеть? У нас уже и мечи, и копья есть…

Уже три дня шло войско Даниила. Из Холма путь лежал на Угровск, а оттуда надо было дойти до Припяти, пока еще морозы стояли. Даниил торопился — могла наступить оттепель и помешать походу. А весна и впрямь пришла. Воины знали — идут на ятвягов — и сетовали на князя, что погнал их в такую пору. Но вдруг за Кобрином Даниил свернул влево, сотские метнулись к тысяцким.

— Не по той дороге идем, — приставал к Дмитрию сотский Богуслав.

— Оставь, Богуслав! Ты думаешь, что князь Данило не знает дороги?

— Да не туда же идем! На ятвягов надобно брать направо, а это на Дрогичин.

Дмитрий подтрунивал над Богуславом:

— Ты такой воин, что и дороги не знаешь! Не горячись, князь велел сворачивать сюда.

— Но меня дружинники терзают, — не успокаивался Богуслав.

— А ты им скажи: «Воеводы знают, куда вести».

Дорога совсем испортилась, кони шли тяжело, да еще и сверху иногда поливал дождь. Началось весеннее бездорожье. Не всегда находили оселище для ночлега, и часто приходилось ночевать в лесу. Тогда разводили костры, сушили одежду, варили еду.

Только теперь Даниил велел сказать воинам, куда они идут. Дружинники и вои-смерды сразу стали веселее, перестали бранить бездорожье. Все слышали о немцах-крестоносцах и потому сейчас обрадовались, узнав, что идут на Дрогичин изгонять врага.

— Весна нам на руку, — подбадривал Даниил свое войско, — немцы спят спокойно и думают, что в такое время никто не пойдет на погибель, а мы им покажем, что русским всегда сподручно — и в зной, и в стужу, и в непогоду, и при солнышке ясном.