Заслуживает внимания в этом вопросе докладная записка военного прокурора Ленинградского фронта М. Грезова в Военный совет фронта от 16 апреля 1942 г. В ней он указывает, что Военный совет Ленфронта своим постановлением за № 00757 от 26 марта 1942 г. обязал Ленгорсовет наметить к выгрузке 1000 вагонов эвакогруза. Однако были выгружены только грузы, принадлежавшие Октябрьской, Ленинградской дорогам и учреждениям НКПС. И далее прокурор пишет: «что на 10 апреля на дорогах простаивает 4201 подвижных единиц, в том числе 984 крытых вагона, 2275 платформ, 901 полувагон, 25 цистерн и 16 изотермических вагонов. Причем значительная их часть загружена имуществом, намеченным в свое время к эвакуации, смысл которой на сегодня пропал. Поскольку грузы своевременно вывезены не были, то их нецелесообразно держать в подвижном составе»[528]. Военный прокурор просил Военный совет поторопить Исполком Ленгорсовета с выполнением решения о разгрузке подвижного состава. Это беспокойство военного прокурора было обоснованным, Огромное скопление вагонов привлекало врага к нанесению бомбовых и артиллерийских ударов по узлам и станциям, приводило к уничтожению ценного оборудования и имущества.
С началом войны Главная военная прокуратура выступила с предложением об освобождении от отбывания наказания в дисциплинарных батальонах осужденных за различные воинские преступления, и 13 тыс. граждан стали полноправными защитниками Родины.
Существенный объем работы военных прокуроров составлял надзор за исполнением Приказа Верховного Главнокомандующего от 16 августа 1941 г., который предоставлял командованию право расстреливать на поле боя трусов, паникеров и других нарушителей правопорядка, а также за исполнением приказов Ставки ВГК от 28 июля 1942 г. и от 21 августа 1943 г., на основании которых командиры были вправе направлять военнослужащих в штрафные роты без судебного решения. В условиях действия этих приказов военные прокуроры принимали меры к точному их исполнению и недопущению фактов неправомерных расстрелов и необоснованных репрессий к невиновным[529].
Вполне понятно, что данная статистика свидетельствует не о единичных случаях общеуголовной и воинской преступности. Они значительны. Однако крайне нелепыми выглядят в настоящее время попытки отдельных публицистов, историков, писателей, которые под видом «объективности» пытаются объяснить стойкость наших солдат действиями заградотрядов, террором НКВД и «смершевцев», одичанием личного состава штрафных батальонов, страхом перед Сталиным и т. д. Несомненно, значительная часть и боялась этих последствий, а иначе и не могло быть. Любое наказание предусматривает предупредительную меру, воспитательную функцию. И все же главное в достижении победы, в том числе и на северо-западном театре военных действий, была личная храбрость, высокий патриотический дух защитника Родины. Даже такой мастер фальсификаций, как Геббельс, признавал: «Если русские борются упорно и ожесточенно, то это не следует приписывать тому обстоятельству, что их заставляют бороться агенты ГПУ, якобы расстреливающие их в случае отступления, а наоборот, они убеждены, что защищают свою Родину»[530].
Наряду с уголовным преследованием лиц, совершивших преступления, военные прокуроры не оставляли без внимания и другие отрасли — общий надзор, надзор за исполнением законов в военных трибуналах. Органы военной прокуратуры занимались и разъяснением действующего законодательства.
В годы войны боевая обстановка требовала быстрого реагирования на любой факт правонарушения среди военнослужащих. В этих условиях были резко сокращены сроки производства по уголовным делам, которые составляли от одного до трех дней, включая и их судебное рассмотрение, а подчас и приведение приговора в исполнение.
При этом входе расследования нельзя было снижать требования по соблюдению норм уголовно-процессуального законодательства, в том числе касающихся пределов доказывания. Однако вполне понятно, что за такой короткий временной отрезок вряд ли можно было провести расследование совершенного преступления, хотя, как известно, приказом НКЮ СССР № 357 в 1942 году были значительно расширены полномочия органов дознания, в подследственность которых были переданы такие преступления, как побег с поля боя, дезертирство, промотание военного имущества, преступное нарушение уставных правил казенной службы, а также и хозяйственные преступления.
Военные прокуроры участвовали в судебном рассмотрении уголовных дел, причем эту деятельность они осуществляли в подготовительных заседаниях, что давало возможность проверить следственное производство, с точки зрения полноты доказательств и качества расследования[531].
Особое место в деятельности прокуратуры Ленинграда занимал надзор за следствием в органах милиции. За время войны (с 1 июля 1941 года по 1 августа 1943 года) прокуратурой было направлено в военный трибунал и нарсуды 34 218 дел, расследованных органами милиции. Качество следственной работы органов милиции характеризовалось:
1) прекращением дел прокуратурой — 1647;
2) возвращено дел на доследование прокуратурой — 1525 и возвращено дел на доследование военными трибуналами и народными судами — 724.
Общий процент (11,4) прекращенных и возвращенных дел на доследование свидетельствовал о том, что в органах милиции имело место неосновательное возбуждение дел и привлечение к уголовной ответственности[532]. Именно это и было отражено в справке и.о. военного прокурора Ленинграда военюриста 2 ранга Кузьмина по борьбе с преступностью за период с 1 июля 1941 по 1 августа 1943 года. Прокурорский надзор требовал вмешательства руководства УНКВД в руководство агентурно-оперативной и следственной работой. И на это были основания. Проверка деятельности оперативно-следственных подразделений выявила серьезные нарушения законности и процессуальных норм. Проверка состояния этого вида службы в системе органов внутренних дел показала, что здесь имеется значительное число незаконных обвинений по так называемым «наветам», приведших к необоснованным арестам. В своих многочисленных изданиях начальник УНКВД прямо указывал на многочисленные факты грубого нарушения норм УПК РСФСР, незаконного задержания граждан. Только за 7 месяцев 1943 года были освобождены из-под стражи 125 человек, в том числе и с прекращением уголовного преследования — 54. В приказе УНКВД от 9 августа 1943 года указывалось: «Категорически отказаться от построения обвинения только на признании самого обвиняемого. Всякое признание должно быть подтверждено свидетельскими показаниями, подкреплено документально или другими бесспорными уликовыми данными»[533]. Подобных приказов с мерами наказания виновных в нарушении законности было издано немало.
Также прокуратура вела надзор за следствием в органах Управления НКГБ по Ленинграду и области. За этот же период здесь прокуратурой было прекращено только 0,6 % дел[534].
Следует указать и на то обстоятельство, которое показывает, что работа прокуратуры находится под судебным надзором. Это проявлялось в решении судебных органов по делам, расследованным прокуратурой. За этот же период военными трибуналами было проверено 180 человек (или 36 %) от всего числа оправданных. Народным судом было оправдано 2725 (или 6,1 %) и прекращено 6314 (или 14,2 %) дел, расследованных прокуратурой и органами милиции[535] На Ленинградском фронте и в городе, осуществляя надзор за законностью приговоров военных трибуналов и нарсудов, прокуратура принесла 1501 протест, из которых 80 % были удовлетворены[536].
