«Ты родился кривым?» — спросила она одного из них, и тот ответил: «Нет, клянусь Аллахом! Со мной случилась изумительная история… Диковинное дело — у меня вырвали глаз! А повесть такова, что, будь она написана иглами в уголках глаза, она стала бы назиданием для поучающихся». И она спросила второго и третьего, и они ответили то же, что первый, и сказали: «Клянемся Аллахом, о госпожа, все мы из разных стран, и мы сыновья царей и правителей над землями и рабами». И тогда она обратилась к гостям со словами: «Пусть каждый из вас расскажет свою историю и причину прихода в наш дом, а потом пригладит голову и отправится своей дорогой».

И носильщик выступил первым и сказал: «О госпожа моя, я носильщик, меня нагрузила эта закупщица и пошла со мной от дома виноторговца к лавке мясника, а от лавки мясника к торговцу плодами, а от него к бакалейщику, а от бакалейщика к продавцу сладостей и москательщику, от них же сюда, и у меня случилось с вами то, что случилось. И вот весь мой рассказ, и конец!». И женщина засмеялась и сказала: «Пригладь свою голову и иди!» — но носильщик воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказ моих товарищей!»

Тогда выступил вперед первый календер и сказал ей: «Знай, о госпожа моя: причина того, что у меня обрит подбородок и выбит глаз, вот какая».

Мой отец был царем, и у него был брат, царствовавший в другом городе. Совпало так, что моя мать родила меня в тот же день, как родился сын моего дяди. Прошли многие годы и дни, и оба мы выросли. Я приезжал к дяде и жил у него многие месяцы, и сын его оказывал мне крайнее уважение: и резал для меня скот, и процеживал вино… А однажды, когда напиток взял власть над нами, он сказал мне: «О брат, у меня к тебе большая просьба, и я хочу, чтобы ты мне не прекословил в моем намерении». «С любовью и охотой», — ответил я ему.

Великими клятвами заручился он от меня, в тот же час и минуту встал и, ненадолго скрывшись, возвратился с женщиной, покрытой изаром, надушенной и украшенной драгоценностями, которые стоили больших денег. Брат обернулся ко мне и велел: «Возьми эту женщину и пойди впереди меня на такое-то кладбище (а кладбище он описал, и я узнал его). Пойди к такой-то гробнице и жди меня там». Я уже поклялся и не мог прекословить и не был властен отказать ему, поэтому взял женщину и отправился в путь. А спустя некоторое время после того как мы с этой женщиной подошли к гробнице и присели, пришел сын моего дяди с чашкой воды и мешком, в котором был цемент и кирка. Он взял кирку и, подойдя к одной могиле, вскрыл ее, потом перенес камни в сторону и стал рыть землю. А когда открыл могильную плиту из железа величиной с маленькую дверь и поднял ее, под ней обнаружилась сводчатая лестница. После этого он обратился к женщине и сказал: «Перед тобой то, что ты избираешь». И женщина спустилась по этой лестнице, а он обернулся ко мне и сказал: «О брат, доверши твою милость. Когда я спущусь, опусти надо мной дверь и насыпь на нее землю, как было до нашего прихода, и это будет завершением милости. А цемент, что остался в мешке, и воду в чашке, замеси и вмажь в камни вокруг могилы, как раньше, чтобы никто не мог сказать: «Эту старую могилу недавно открывали». Я уже целый год над этим работаю, и об этом никто не знает, кроме Аллаха. Вот в чем моя просьба». Потом он воскликнул: «Не дай, Аллах, тосковать по тебе, о сын моего дяди!» — и спустился по лестнице вниз.

Когда он скрылся с глаз, я опустил плиту и сделал то, что было велено. И скоро могила стала такой же, как была, а я был словно пьяный. Вернувшись во дворец дяди (а тот был на охоте и ловле), я проспал эту ночь, а когда наступило утро, стал размышлять о произошедшем, о том, что случилось с моим двоюродным братом, и раскаялся. Но раскаяние было бесполезно, и чем больше я думал о том, что послушался его и сделал это с ними, тем больше мне казалось, что это был сон. И тогда я стал спрашивать о дядином сыне, но никто ничего не сообщил мне о нем. И я вышел на кладбище к могилам и принялся разыскивать ту гробницу, но не узнал ее. Пока не подошла ночь, я непрестанно кружил от гробницы к гробнице, от могилы к могиле, но не мог найти к ней дороги. Поэтому вернулся в замок и не ел, и не пил, и мое сердце обеспокоилось о двоюродном брате, так как я не знал, что с ним. Великим огорчением наполнилась душа моя, и я провел всю ночь до утра в заботе, а потом второй раз пошел на кладбище, думая о том, что же сделал с сыном моего дяди, в великом сожалении, что послушал его. Я обошел все могилы, но не узнал ни одной из них и почувствовал раскаяние. И длилось мое отчаяние семь дней, и увеличивалось беспокойство так, что я едва не сошел с ума.

Облегчение виделось мне лишь в том, чтобы уехать домой. Но в тот час, когда я достиг родного города, у городских ворот поднялась толпа людей. Они скрутили меня, и это было так странно и необъяснимо, ведь я был сыном правителя города, а они — слугами моего отца, моими прислужниками… И меня охватил великий страх, так что мрачная мысль проскользнула в голове моей: «Что же случилось с отцом?». Я спросил тех, кто схватил меня, в чем причина, но они не дали мне ответа. А через некоторое время один из них (он был моим слугою) сказал: «Твоего отца обманула судьба, войска восстали против него, визирь убил его и сел на его место. А мы подстерегали тебя по его приказу».

Эти вести лишили меня сознания, и я предстал перед визирем. А между ним и мною была старая вражда, и причиной ее было вот что. Я очень любил стрелять из самострела, и когда однажды, стоя на крыше своего дворца, целился в птицу, сидевшую на крыше дворца визиря, моя стрела пролетела мимо и попала в глаз визирю, который тоже стоял там. Случилось это по воле судьбы и рока, подобно тому, как говорится в одном древнем изречении:

И когда у визиря был выбит глаз, — продолжал календер, — он не мог осудить меня, так как мой отец был царем города. Такова причина вражды между ним и мной. И когда я стал перед ним со скрученными руками, он велел отрубить мне голову, и я спросил его: «За какой грех ты меня убиваешь?». Визирь ответил: «Какой грех больше этого?» — и показал на свой выбитый глаз. «Я сделал это нечаянно», — попытался я оправдаться, но он воскликнул: «Если ты сделал это нечаянно, то я сделаю это нарочно!». Потом велел: «Подведите его!» — и, когда меня подвели к нему, он протянул палец к моему правому глазу и вырвал его. С того времени я стал кривым, как вы меня видите. А после велел сковать мои ноги и положить в сундук, сказав палачу: «Возьми его и отправляйся за город, а там обнажи свой меч и убей его. Пусть его съедят звери и птицы!». Этот палач служил еще при моем отце, и тот оказывал ему милости. Он вывез меня из города в пустыню, вынул из сундука и стал готовиться порешить мою жизнь. Мои руки были скручены, и ноги мои были скованы. Палач хотел завязать мне глаза и после того убить, но я горько заплакал и, посмотрев на него, сказал такие стихи: