Вот так, дескать, никто не превысил своих полномочий, состава преступления нет. Козлов, конечно, жестковат, так ведь умер. Исполнители остались неизвестными и некого судить. Дело закрыть.

Примечательно, что следствие обходит фигуру опального генерала М. К. Шапошникова. Наверное, потому, что он сразу увидел, куда загоняли армию и, не будучи столь «наивным», отказался участвовать в подавлении восстания.

О личности генерала Шапошникова высказывались разные мнения от «он спас город» до «он ничего не сделал». Очевидно одно: занимая второй по значимости в округе военный пост (зам. командующего СКВО И. А. Плиева), он в дни событий неоднократно высказывал отличное от высшего руководства мнение по поводу применения оружия и отстаивал свою позицию. Шапошников выступал против применения танков, предлагал иные меры, предупреждал о том, что нельзя выдавать солдатам боеприпасы. Однако остановить злодеяние, либо помешать ему он не мог.

После трагедии, глубоко переживая случившееся, Шапошников обращался в различные инстанции, требуя провести расследование. Его точка зрения, подтвержденная гражданской позицией, контрастировала с тем, что отстаивали другие военные от: «выстрелы случились самопроизвольно» до «так им и надо, бунтовщикам». Естественно, это не способствовало его карьере, а наоборот, вызвало гонения: в военной прокуратуре хранится заведенное на него уголовное дело.

До восстановления правды генерал дожил и присутствовал на Дне памяти в 30-летие Новочеркасской трагедии. Матвей Кузьмич послужил прототипом героя фильма «Разыскивается опасный преступник!», снятого по мотивам событий 1962 года в Новочеркасске.

Роскошь выступать против времен и правителей могут себе позволить лишь единицы. Это либо очень совестливые, либо очень свободолюбивые люди: святые-подвижники, а также бунтари, анархисты, революционеры и тому подобные названия есть у них. Одержимые идеей пассионарии, они зовут, ведут, а потом толпа, устав, ниспровергает своих героев, отказывается от них, либо вовсе казнит.

Среди демонстрантов были яркие личности. Многие запомнили Сотникова, сына офицера, молодого грамотного человека, так и не признавшего свою вину и достойно принявшего казнь. Быстро завоевали уважение и некоторые другие, выделившиеся из общей массы, но два дня — слишком малый срок для того, чтобы говорить о сколь-нибудь серьезной организации дела и придавать ему характер выступления против режима.

Выступление рабочих в Новочеркасске изначально не являлось политической акцией. Высказываемое недовольство советскими и партийными руководителями имело скорее бытовой характер, диктовалось экономическими причинами и уж никак не подразумевало смены политического строя. Люди даже не могли, да и не хотели представлять свою страну иной — без ленинской партии, без Советов. Это невозможно было помыслить даже в конце 80-х годов, и сама перестройка была задумана именно как некий ремонт государственного устройства, но никак не его ниспровержение.

А в 1962 г. указание партии не подлежало обсуждению. «Коммунисты, вперед!» — это помнилось с фронта, и там, где не действовал воинский приказ, имел силу этот партийный клич. Правда, на войне для страховки существовали заградотряды и СМЕРШ. И в Новочеркасске их «родичи» страховали исполнение приказа на уничтожение. Знали, что военные не приучены к убийству беззащитных людей. В материалах следствия есть упоминание о том, как приехавшие из Москвы гэбисты заставляли вояк-генералов звонить в Москву и нагнетать обстановку.

Подавление восстания в Новочеркасске было закономерным и естественным действием той государственной системы, той власти и тех ее носителей, которые на тот момент были. Неестественным делом было такое выступление рабочих. События развивались молниеносно и трудно просчитывались. Поэтому у всей правящей и обслуживающей ее камарильи лишь и хватило ума на примитивное, а потому и грубое, насилие. Ну а потом методы совершенствовались.

Впрочем, операция «Фестиваль» (кодовое название акции КГБ в Новочеркасске) уже в своей завершающей фазе демонстрировала организационные пируэты.

4 июня 1962-г. НЭВЗ приступил к работе, и ночная смена выполнила план на 150%. Раскаявшись в своем бунте, заводчане выразили желание в воскресенье, 10 июня, отработать «крамольную» субботу. Их похвалили, но напомнили о праве на отдых и не разрешили перетруждаться. Наоборот, власти озаботились проблемами народа — на прилавках появились продукты, товары.

Была сделана и красивая мина при плохой игре. «Жестоко» расправились мелкими сошками. Исключили из партии и сняли с должности директора НЭВЗа Б. Курочкина, освободили со строгим выговором от обязанностей секретаря парткома завода М. Перерушева. Такой же выговор получили первый секретарь ГК КПСС Т. Логинов, второй секретарь В. Захаров и секретарь В. Осипенко. Наказали и председателя горисполкома В. Замулу строгим выговором «за серьезные недостатки в культурно-бытовом обслуживании рабочих электровозостроительного завода и жителей пос. Октябрьский». Это, однако, не помешало Замуле впоследствии занимать высокие государственные посты, как, впрочем, и многим другим.

Все эти дни в Новочеркасске находились и проводили агитационно-разъяснительную работу члены Президиума ЦК КПСС. Это уже была их специализация. 5 и 6 июня в городском театре состоялись собрания партийного и комсомольского актива. Прошли встречи с воинами гарнизона, которым объявлялась благодарность за проявленные стойкость и мужество.

Результаты агитации не замедлили сказаться. Вот что докладывал в ЦК КПСС 12 июня председатель КГБ В. Семичастный:

Вспоминает Станислав Подольский:

В политехническом институте было проведено собрание студентов (которое назвали митингом) с участием Ильичева, члена ЦК КПСС, и Павлова, секретаря ЦК ВЛКСМ. Ильичев вызвал смех и возмущение студентов, сообщив, что «автомат выпал из рук солдата и, ударившись о землю, сам застрочил». Павлов выступил куда более нахраписто. Он провел параллель между событиями в Венгрии и забастовкой в Новочеркасске, квалифицировал выступление рабочих чуть ли не как контрреволюционный мятеж. Живописал «татуированных уголовников, которые, взобравшись на башни наших танков, распивали бутылки “Московской” и, разбив опустошенные бутылки о броню, выкрикивали глумливые лозунги антисоветского содержания». Распалив студенческую аудиторию подобными описаниями, этот ничего не видевший на самом деле демагог добился от митинга одобрения расстрела;

— Так надо было в них стрелять? — завопил он.

— Надо! — гаркнул ошарашенный зал.

Добившись необходимой ему реакции, Павлов мгновенно успокоился, пробормотав: «Я знал, я был уверен, что здесь настоящая, наша молодежь!».

Резолюцию участников собрания зафиксировали, студентов отпустили.

Были, конечно, студенты, которые не побоялись открыто выступить на этом собрании. В НКЦ (неформальной организации конца 80-х) состоял Геннадий Марчевский. 2 июня 1962 г. он находился на площади расстрела и рассказывал потом обо всем, что видел. Его вызывали в КГБ, предупреждали. Там один из следователей так выразился:

«Подумаешь, несколько человек убили в целях наведения порядка! Надо будет — весь город туда уйдет!» — и показал рукой вниз: т. е. в могилу, на тот свет.

В дальнейшем Марчевский, занесенный в списки неблагонадежных и не раскаявшийся в своих «неправильных» понятиях, был исключен из комсомола с формулировкой: «за аморальное поведение и проявленную несознательность». Его еле допустили к защите диплома, а сам документ выдали лишь через год, после представления положительной характеристики с места работы. Все последующие годы Марчевский жил под «рентгеном» КГБ.