«Я вам, плебеям, до двухтысячного года еще и не то устрою», — посмотрел оп на рядом семенящего лакея с проплешыо.

Возгонкой от него не попахивало, зато гусарской ре­шимостью несло крепко. В кои-то веки в Кремле, так чего мелочиться? Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Так на грудь крест или над головой? А, всс едино! Хоро­шая штука жизнь!

У массивной двери сопровождающий лакей передал Судских другому лакею, лысому, в паричке.

— Аудиенция не более пяти минут, — назидательно сказал он. открывая дверь.

— Осилим, — кивнул Судских и вошел в зал. После посещения Сорокапятки он всегда ощущал прилив сил.

Что должно было произойти, никто не ставил его в известность, по увидеть сидящего в торце длинною стола президента оп не ожидал. Судских замер у двери, прези­денту пришлось повернуть голову. А что сказат ь? По ва­шему приказанию прибыл? Такого пе было. Не брякнуть же — здрасьте...

— Преходи, садись. — сг хзал врастяжку президент. Жест руки и сторону — креста рядом, и рука почти упала на стол.

Судских. пе таясь, разглядывал президента. Глазеть на экран — одно, а видеть живьем — другое. Телевизор отме­чал каждое движение, но скрывал естество, скрадывал и прежде всего безмерную опустошенность лица, словно забыли спять маску с человека и он силился дать знак из- под нес, показать, что жив и хочет жить. Отдельно от мас­ки жили глаза. С хитрецой, многознаюшие.

— Не нравлюсь?

— Нет, — честно ответил Судских.

— А я никому не нравлюсь, —- без обиды согласился президент. — Кто подальше, тот- за полудурка считает, ближние делают из меня дурака... И ломают дурочку, и ломают...

Судских отвел глаза. Шевельнулась жалость.

— Стыдно? — резнул по липу Судских глазками пре­зидент. — Да я тебя не за тем позвал. Нсть и у меня чест­ные помощники. Один такой сообщил, что генерал-лей­тенант Судских, о котором я впервые слышу, не пропустил в Москву бандитов, но омоновцам не отдал. Как понимать?

Говорил он осмысленно, только после двух-трех слов делал паузы, дышал трудно, словно паровоз, тянущий в гору состав. Что ни говори, а президентское звание вну­шало почтительность. Пересилив неожиданную робость, Судских ответил:

— В силу причин посчитал сделать так. Формирование национал-патриотов... Мальчишки, господин президент.

— Ну и правильно поступил, — неожиданно похвалил президент, будто генерал перед ним только что обстоя­тельно доложил о происшествии и обосновал причину своего решения. — Уважаю. Л ты меня? Нет?

— Как генерал, не имею права, как человек и гражда­нин, имею собственное мнение.

— Полез в камуфляж, — не понравилось президенту. — Так выскажи свое мнение. — В Судских уперлись маленькие понимающие глазки: — Шта?

— Я в форме, господин президент, — уперся Судских, и ни за какие шанежки его язык пе повернулся бы иначе.

— И ладно, — опять согласился президент, опустив голову. — Остальные, кто при мне, четверть твоего не ска­жут, а кому дам пол зад, выначиваются, понимаешь. Обид­но, досадно... и ладно. Знаешь, не дурак я, не придурок, я придуриваюсь. Опустошен. Но я президент. Суверен. И пусть про меня гадости измышляют, я неподсуден. — Для большего уверения президент вскинул указательный па­лец, словно проткнуть ему атмосферную оболочку запро­сто, а оп останется невредим. Как он мог не вспомнить его, когда они предстали в Кремле с Воливачом, Судских не понимал, и совсем ведь недавно было.

«Или его вправду психотропиками потчуют?» - недо­умевал Судских.

— Я согласен. — посчитал нужным высказаться он. — Клинтона отстраняют по нее и законности и суверенности тем не менее.

— Билла? Так я похитрее его, соломки заранее подсте­лил, знал, с какой шайкой тягаться буду. И Америка — пе Россия. Американцы зажрались, понимаешь, мнят о себе мно­го, дешевые спектакли крутят, а цены дерут. Нам бы такое, , о-о-о... — Опять палец в небеса. — Представляешь, генерал, \ родовитая еврейка у российского президента хрен сосет? Нация бы так сплотилась, почище победы «Спартака» над \ «Реалом» было бы действо. Да настоящие американцы, j; англосаксы, должны Клинтону памятник из чистого золо­та поставить! В том и беда — свалился оп из мажора в минор. В Штатах итальяшка американец и еврей америка­нец, и скреплено это конституцией, а у нас Конституция v/ еврею гарантирует еврейство, чукче — чукчанство. а русско- V / му — болт со шлямбуром. Понимаешь разницу?                                                           '

— Вы гарант, у вас есть право написать Конституцию для русских, — вставил Судских.

— Э, генерал, да что ты знаешь о том, как пишется она? Перо в руки берешь, а его уже всс позолотили, кроме бедняг русских. Шта думаешь, охота мне, еле ползая, бремя тянуть? На хрен бы оно сдалось, будь преемник! Черномырдина? Это пахан у нефтяной мафии, ей ломги нарезает. Примако­ва? В тихом болоте черти водятся. Лебедю такого не объе­хать, не обойти, мальчишка. Лужкова? Делить будет власть с измайловскими и солнцевскими, дальше Садового кольца выпускать нельзя. Явлинского? Ну кто его всерьез примет? Его только на пятьсот дней и хватит-.

— Зюганова забыли?

— Я забыл? Это он забыл, на каком драконе едет. Да тьфу на всю сю партию! Одного указа достаточно. Да кто им власть отдаст? Но пасаран!

— Видишь как? Человеческое во мне отбили.

Президент посмотрел в глаза Судских и оперся на его руку:

— А дал бы ты мне толкового офицера? Не жалко? Я бы из него главу администрации сделал, нужен такой че­ловек. Не жалко?

— Не жалко. — подтвердил Судских. — Уговорю гене­рал-майора Бехтеренко. Святослав Павлович — толковый офицер.

— Давай. Имя хорошее, — оживился президент. — Я тебе верю. А обо мне печалиться нечего. Понимаешь? Я не туз, по я джокер. Многим игру испортил. Ты еще обо мне вспомнишь. Все вспомнят. Очень вспомнят...

Высокие створчатые двери отворились, опираясь на руку Судских, в Георгиевский зал вошел президент. Как восклицания, ярко вспыхивали блики фотовспышек, жуж­жание камер наполнило зал.

Но пе появившийся президент приковывал внимание всех журналистов, репортеров, чиновников и генералов, а двух- звездный их коллега, о котором они почти ничего не знали.

Судских поклонился президенту и стал в общую гене- ратьскую шеренгу-.

Действие началось.

[1] «Однажды с товарищем...» (ян.)

""Древнее название оарова Хонсю. Именно он считается Японией.

[3] Здесь никакого оскорбления инородцам, особенно лицам кав­казской национальности, пет. См. Указ президента Хамлаидии к го­довщине победы демократии: «В ознаменование победы тех, кто был ничем, а стал всем, отныне присваивать к фамилиям демократов- депутатов почетные приставки: оглы, заде, баба, сан, кун - через дефис. Главные демократы получают право ношения частиц: де, фон, али. Подпись: президент Хамлаидии фон де Элъцин-оглы-сап-заде- баба-али.

[4] 13 здоровом теле здоровый дух. Что есть: ничто челопеческое мне не чуждо (лат).

[5] Или Цезарь, или ничто (лат.).

***■ Поело нас хоть йотой (фр.).