— Кому ты чего скажешь, если сам Воливач украл у меня эти деньги! — топнуло нетерпеливое чадо ногой. — Должен Совет Безопасности разобраться с ним! А ты пока расчухаешься — год пройдет, я сама велю разобраться!

— Тогда... шта... зачем я... тебе?

— Никому ты не нужен, кроме пас! Я всегда тебе гово­рила, нужно опираться на ссмыо, а ты не слушал, строил из себя мудрого политика, да над тобой давно смеются в открытую! — налило мелкой дробью чадо по ушам, и было больно.

— i Ihktoне смеет потешаться над президентом! выпа­лил в ответ он и сразу ослаб после такой длинной фразы.

— Господи! Как бы кондрашка не хватил! — забеспо­коилось чадо и поспешило вызвать дворцового лекаря.

Тот измерил давление, пошупал лоб и стал готовить укол. Чадо поспешило и тут:

— Что ты ему колешь?

— Успокаивающее, — бесцветно отвечал лекарь. Ему не меньше других надоело ходить на веревочке и но одной до­сточке. Никто, конечно, этого не делал, поделали вид все.

— Возбуждающего! — прошипело чадо. — Мне лучше знать, что ему надо колоть!

— Успокаивающего, — слабым голосом настоял отец. Он всегда поступал с советами чада наоборот. И с други­ми советами, не веря даже себе, пе знал, как поступить, и при выборе нужного решения слыл оригиналом.

Изучая в детстве немецкий язык, он лепил такие фра­зы, что ахали преподаватели, а одноклассники знающе хи­хикали. Борька слыл в их среде дубовым с кличкой «холь- цауге*, что по-немецки значит сучок, дубее не бывает. Наконец учителя немецкого осенило: «Я долго полагал, Борис, что ты чересчур умный, а ты, оказывается, не зна­ешь правил элементарной грамматики!»

С немецким языком он так и не совладал, но вывел дня себя первое правило жизни: делать не по правилам, привлечешь внимание, прослывешь умным человеком.

Само собой, такого умника пе могла не усыновить ком­мунистическая партия.

— Дайте отдохнуть, — попросил президент.

Ему помогли идти. Взяли под руки и увели в опочи­вальню. Разули, раздели и уложили в постель. Офиииаль- по это называлось — президент работает с документами. Лежать было его любимым занятием, после того как за­претили выпивать и закусывать. Протертые овощи, каш­ка, бульончик... Никакой радости.

Лежа он размышлял. Чадо задало непосильную задачу. Силы у него не те, с Воливачом задираться опасно, и с Судских опасно, и откуда силы? Хочется на покой, а тор­мошат ежедневно, еженощно, его угасание заставляет при­хлебателей торопиться урвать хоть еще кроху-другую.

«Меня земля не примет», — сказал он жене однажды, и та, жалеючи, успокаивала, уверяла в царской правоте: и необычный оп, загадочный для всех, а это главное для политика — быть загадочным.

Загадка полудурка — в открытой глупости.

Ни земля не примет его, ни небеса. J^jipaBHi£.aert та­кого ублюдка еще не знала российская земля, и дай Бог не увидеть такого никогда. Варвара, злодея, деспота, проше- лыгу — только не полудурка. Англичане еще говорят «Solemn fool» — дурак с умным видом. Русские привыкли вздыхать: сколько стоим, таков и правитель. Два полудур- ^j ка подряд — это уже круто, таких пе осилить даже умным у чукчам, а каково русским после бесконечных перестроек?

Сам оп предполагал, что на вершине власти, ни за что конкретно не отвечая, станет крутым распорядителем, ка­рая и милуя, недосягаемым дтя законов и подчиненных, а нижестоящие разделят меж собой ответственность. А дур­ных не оказалось, подчиненные поделили и власть, хотя именно на их глупость он надеялся. Были вначале умные и сильные, пришлось расстаться, больно шустро приби­рали к рукам права, посягая на его креатуру, поучали. Ох уж эти поучения! Терпеть не может. Он, по советам жены, оградил себя от мелочей, оставил при себе глупых, по вер­ных, а оглянулся — никого, одни масленые рожи, угодли­вые карлики, всякая рыжая дрянь. Они-то и не подпусти­ли к нему умных. И не боятся ведь! Он их от коммуняк оберегаег, они сук под собой пилят...

Обидели дочку. Только Воливач еще тот жук, обделал дельце, комар носу пе подточит. Как с ним ругаться? Только что кое-как утряслось с премьер-министром. Отправить в отставку? Такого дерьма, понимаешь, на голову опорож­нит, всей семьей не отмыться. Все тайны чеченской вой­ны знает, предаст огласке...

«Ладно, — реши.т президент. — Вызову, поговорю».

Кое-как поднялся, шажками, держась за поясницу, доб­рался до пипки звонка. Подскочил услужливый помощ­ник. Заглянул в его глаза, а там рвение, желание помочь. Выкажешь слабость — заездит просьбами.

— Я сам... Пусть вызовут, ко мне на шесть часов Воли­вача и генерала Судских. Поспрошать надо, понимаешь...

Без пяти минут шесть ему скормили две таблетки ги~ дазепама и вывели в ближний зал дня узких встреч.

Оба генерала явились в форме, смотрелись орлами и поворачивались лицами к нему, пока он передвигался к креслу. Поздоровался с ними ото входа, руки не подал, сесть пе предложил. Воливача он всегда недолюбливал, побаивался будто. Не единожды хотел отправить на пен­сию, и всякий раз находились такие заступники, а у них такие аргументы, что рука не подымалась подписать указ. И кто только не просил за Воливача, хотя союзниками их и не назовешь...

«Крепко оп вас на крючке держит», — злорадно отме­чал про себя президент. Сам за себя не боялся: за Эльципа не боялся, за необразованность не боялся, вокруг все та­кие, а лично его греха ни в чем пег, Воливач ото знает.

Судских для президента оставался загадкой. Слыл ум­ником, командовал каким-то Управлением прогнозов, ком­проматов на него пе поступало, имя упоминалось очень редко. Так и закрепилось в памяти: любимчик Воливача, что-то там для него копает... Виделись вторично. Первый раз - когда вручал вторую генеральскую звездочку. Толь­ко тогда и -узнал о существовании Управления стратегиче­ских исследований. Нашептывали: зачем дармоедов кор­

мить? А Воливач неизменно приносил рапорт, где указы­вал заслуги управления. Узнал наконец и то, что у Суд­ских пол ружьем целая армия, и опять Воливач рассеял сомнения: мобильные части УСИ нужны .тля пожарных ситуаций в стране, а на ухо — для пресечения опасности мятежа воинских и частей МВД. Как не согласиться? Ло­яльность президенту УСИ соблюдало неукоснительно, и главное, чему президент был особо рал, — мобильные ча­сти УСИ подчинялись непосредственно ему. Хитрость Воливача: никто не подсказал президенту о чрезвычайно­сти, когда части УСИ подчиняются ему, — в чрезвычайке все войска под его командой, а в обычных условиях УСИ являлось отделенным филиалом Воливача.

— Так как же вы, друзья-товарищи, дочь мою, пони­маешь, обидели? — спросил президент.

— Позвольте прояснить вопрос, — первым подал го­лос Воливач.

— Знаю я, как вы проясняете, — махнул рукой прези­дент. Сил на жесты пока хватало.

— Позвольте ответить. Деньги перечислялись в зару­бежный банк на имя абсолютно другого владельца, — сра­зу брал быка за рога Воливач. — А но вашему указу такие операции запрещены.

— И надо было доводить до скандала?

417

— Какого скандала? — невозмутимо спросил Воливач. — Иностранные газеты, наоборот, пишут, что российские служ­бы разведки предотвратили попытку распространить фаль­шивую валюту на сто миллионов долларов. В знак дружбы все сто миллионов переданы в Интерпол, — незаметно под­мигнул он Судских. — Хуже другое, господин президент. Задержан респондент с фальшивыми долларами, который указал на подлинного владельца. Это ваша дочь. — Пока до президента доходила эта сногсшибательная новость, Воли­вач вбил последний гвоздь: — Ге имущество за рубежом аре­стовано.

И Зак. 304$