Просто, понятно и беа вывертов, дающих угрызения совести.

Позже, когда банкет в его честь закончился, когда он перебирал в уме события долгого дня, Судских мучительно соображал: почему Тамура, сделавший на аферах колоссаль­ные деньги, считает себя праведником, он же. действуя не в целях личного обогащения, осознает себя аферистом?

Во внутреннем дворике небольшой и очень домашней гостиницы, где останавливались высокие гости и сутки проживания стоили больших денег, где стрекотал морзян­кой сверчок, а цикады перекликались на своих волнах, где не гомонили лягушки, лишь хлопались в пруд от умиль­ной сытости, где громадный Токио с миллионами своих машин, электричек не властвовал, стихая у каменного за­бора, слушал тишину, Судских наедине со своими мысля­ми был прям, но не строг.

Что, кажется, надо человеку, зачем он подчинил себе пар, энергию электричества и атомного дьявола? Не мо­жет жить спокойно. Не может и не хочет. Амбиции, что он самый-самый, не дают. Перед лягушками, что ли, вы- козыривается? А в результате гробит мать-землю. Похож на увальня-переростка, который вонзает зубки в грудь ма­тери, еще и с хитроватой подлянкой смотрит ей в глаза. Да больно же, больно! Мать добра, затреп не отвесит, а надо бы. Так ведь и другого рожать мучительно, а если бал­бес родится хуже этого? Может быть, потому Всевышний требует смирения, чтобы мать-земля не надорвалась, боит­ся, что сам Он погибнет? Оттого и прощает человека...

Он долго не мог заснуть, а в седьмом часу утра его разбудил бесцеремонный звонок Тимуры.

Хозяин отыскал свои деньги, требует возврата. Сбой электронной почты — вполне разумное объяснение. Но в Буэнос-Айресе переполох. Я буду настаивать на междуна­родном арбитраже Но вам на всякий случай лучше немед­ленно вернуться в Россию. Вы улетаете сегодня?

Вопрос как предложение, коробящий самолюбие.

— Перед отлетом мы встретимся. У меня появился вопрос...

Судских знал, о чем спросит Тамура. Он обязан ска­зать правду. Достаточно недомолвок.

Непонятно мне, как вам удалось прокрутить такую аферу? — именно это и спросил Тамура. — Это не сто миллионов, это сто миллиардов. Потрясение на биржах мира и во многих умах. У вас суперхакеры? Сознайтесь.

— Да, есть такие. Могут вскрыть любую защиту, — отвечал Судских и не считал себя виноватым, как вчера.

— Подия таких афер нужен совершенный ключ. Я кое о чем наслышан от сына. А вы не боитесь, что маленькие пакости рано или поздно приводят к большой подлости?

Судских понимал, что Тамура ходит вокруг да около, не решаясь спросить о главном. Картина прояснилась: сек­рет находки Когэна известен многим, тайну оберегают. Властители мира потеряли еше один рычаг могущества.

Неожиданно сам Тамура скакнул на волнующий Суд­ских предмет:

— Я очень признателен вам за помощь, вы спасли уни­кальную вещь, но это всемирная ценность. Вы, как пони­маю, тоже обладаете ею. Пусть будет так. Когда-нибудь мир узнает, что именно вы спасли для него.

Эго прозвучало как условия сговора. Судских почти­тельно молчал. Л молчание порой весомее подписи.

Из Японии Судских опять улетал во Владивосток. Про­шлый раз он не смог повидаться с сыном, сейчас Судских намеревался задержаться дня на три и дождаться Севку из рейса.

Как будто он выполнил обещания перед всеми.

Три вынужденных дня ожидания Судских решил по­тратить на поход в тайгу за женьшенем. Давным-давно старый товарищ приглашал. Махнул на жизнь в столице, уехал в 11риморьс и, кажется, не жалеет. Стал заправским таежником.

Не столько поход за корнем жизни интересовал Суд­ских, сколько секрет жизни товарища. Прошлый раз ви­делись, так он выглядит куда моложе Судских. Чипов нет и подобострастия, зависти к нему нет. Живет и живет в ладах с совестью и Богом.

3-17

Примерно в два часа дня на двадцатом этаже билдин- га, что рядом со знаменитым кафе «Имморталсс», собра­лись четверо джентльменов. Трое из них — смуглые, по­чти как жители Буэнос-Айреса, волосы четвертого отливали золотом аргентинской пшеницы. Говорили они по-рус­ски, жесты и речь их отличались от манер портеньос, ко­ренных жителей столицы и латиноамериканцев вообще. Прибыли они из разных точек планеты, свела их вместе крайняя необходимость, она же заставила их зарегистри­роваться в отеле под чужими именами. Мистер Симон Гримм, глава промышленной корпорации, прибыл из Нью- Йорка. Вениамин Бразовский, израильский финансист, Масуда-сан, банкир из Японии, и Анатолий Шубас, коммерсант из России. Перед Гриммом стоял стакан с со­довой, Бразовский пил фейпфрутовый сок, японец ниче­го не пил, рыжий IJI у бас отдал предпочтение джину с то­ником. Судя по напряженности разговора, который длился уже два часа, два брюнета и рыжий коммерсант уговари­вали японца пойти на понятный. Масуда держался на своем до тех пор, пока ему не предложили отступног о, дабы по­крыть расходы его фирмы.

Сошлись на одной сотой процента от общей суммы. В других бы случаях и речи не велось о таком мизере, по сейчас этот малый процент составлял внушительную сум­му. У брюнегов с рыжим сразу пропал интерес к встрече, однако японец не спешил откланяться.

— Господа, • поднял он руки, предлагая джентльме­нам снова сесть, — мы обсудили только возможность воз­врата денег без разбирательства в арбитражном суде, но Тамура-сап хотел бы знать происхождение денег.

— Какое это имеет отношение к нашему разговору? — спросил российский коммерсант.

— Самое непосредственное,— откинулся на спинку кресла японец, чтобы лучше видеть русского. — Кто мне даст гарантию, что эти деньги не навредят нам в самый неподходящий момент?

— Исключено! — горячо заверил рыжий коммерсант. — Мы не можем давать гарантию по всем случаям, так как никому не известно заранее, какими орбитами будут дви­гаться наши и ваши средства, где столкнутся.

— Кроме финансовых, есть еше и политические орбиты, и здесь как раз нужны гарантии, — настаивал японец. — Допустим, угроза революции в соседней стране, политиче­ский нажим на Японию.

— От этого никто не застрахован, — вмешался Гримм. — Но в вашем случае от имени присутствующих я такую гаран­тию даю.

— Не опрометчиво ли? — холодно спросил Масуда. - Мне доподлинно известно, что эти деньги принадлежат русским коммунистам и этой осенью они намерены сде­лать переворот.

— Масуда-сан, насмешливо возразил Гримм, — под этим понятием иностранцы числят всех без исключения бывших и нынешних марксистов. Да, в России блок Зю­ганова хотел бы захватить власть, но о том, что это будет возврат к прежним порядкам, и речи быть не может. Быв­шие секретари обкомов и райкомов сплошь и рядом стали коммерсантами, наш русский собеседник был секретарем комитета комсомола — ну и что? Кто пожелает отдать свои накопления ради химеры?

— Никто, согласен. Тогда зачем вам понадобилось пе­реводить его миллиардов долларов в Россию?

— На этот вопрос отвечу я, — привлек к себе внима­ние израильтянин. — Деньги нужны, и много денег, что­бы привести в нормальное состояние марксиствующую чернь, и новорусскую мафию, и одсмократившихся бол­тунов, и национал-патриотическую молодежь. В осталь­ном вхождение в капиталистическое государство продол­жится. Мы поладим, Масуда-сан.

— И все же гарантии нужны, - - стоял на своем янонеп.

— Гарантий просит и семья президента, — вставил Шу- бас. - Слишком много желающих потребовать от нее по­крытия убытков. Народ жаждет крови.

— Вы всем обязаны этой семье, а теперь намереваетесь откусить вскормившую руку? — возмутился японец. — Это уже почерк, каким будут написаны законы вашего нового государства. Оно не будет капиталистическим, оно останет­ся бандитским. Господин Бразовский перечислил, кто именно мешает вам жить в вашем новом государстве после Ельцина. Именно так начинался фашизм. Сначала была подчинена интересам наци промышленность, потом разыгрался апне- гит на чужое добро. Капиталистическим фашизм никогда не был, ваше сознание даже нацистским не станет, а вульгарно, бандитским, и нам совсем не безразлично, кто станет сосе­дом Японии. Добра от вас ждат ь нечего, из двух зол выбира­ют меньшее, поэтому я ставлю на вашего солдафона. Этот прям, как штык, и прост, как таблица умножения. Он честен той же честностью, какая свойственна людям неизвращен­ным. У нас побывал генерал Судских, прояснит ситуацию, и я верю именно ему.