Жара донимала его, даже когда он совершал короткий переход из своего лимузина с кондишеном до офиса с кондишеном, в любом другом помещении без прохлады он умирал от духоты. Он корил себя за чрезмерное по­требление жидкости, но, дорвавшись до питья, остано­виться на середине не мог. Впрочем, во всем проявлялся его упрямый характер, если сказать для хваленой газетной статьи, в обиходной речи это называется жадностью, в па-' учной терминологии синдромом Чубайса — Дьяченко.

Происходящее с ним Альберт Васильевич относил к потере равновесия в природе, к ухудшению климата и эко­логии в целом. В кои-то веки на Москву обрушился ура­ган! То жара под сорок, то ливень ведрами. А при чем тут он? Природа мешает ему жить нормально, заставляет из­лишествовать. «Добаловался человечек,— рассуждал он о посторонних, — нарушил закон сублимации Фрейда, вот природа и возмутилась... Все суки».

Вошел начальник службы безопасности.

Мастачный оглядел его с неприязнью. Года три назад, когда он брал на службу Лупова, бывшего майора КГБ, Лупов был преданным ему и деятельным работником, но в последнее время у него появилось собственное мнение. Дошло до Альберта Васильевича, что Лупов открыл на имя жены фирму и проворачивал через нее прибыльные сдел­ки, пользуясь осведомленностью в делах шефа. Отстроил особняк в три этажа, завел дня себя джип «юкон», «мерс» для жены, организовал Принстопскнй университет для сына, а рок-звезду Гарри Малфейза (Гришу Малофеева) в мужья дочери — будет такой преданным?

«Мое наворовал, у меня награбил, на мои бабки вы­рос, поросячья морда», — суммировал Альберт Василье­вич и грустно усмехнулся: когда-то и он папане в ротзагля- дывал. Такова жизнь, обижаться не стоит. Будучи поря­дочным, миллионов не наживешь.

— В курсах? — спросил он Лупова.

— Москва гудит, — понимающе ответил Лупов.

— А чьих рук дело, Москва не гудит? Кто и почему наехал?

— И про это гудит, Альберт Васильевич. Говорят, ма­фия и банкиры зажрались, мелочь пожрали, теперь друг друга поедом едят до полного истребления.

— Хватит ерничать, переведи с эзопова на русский. Я тебе не за байки плачу, — запыхтел Ааьберт Васильевич, открывая новую бутылку воды. — Кто, что, почему?

— В преферансе это мельницей называется, — снисхо­дительно отвечал Лупов. — Баркаши решили показать всем, кто хозяин в стране. По моим сведениям, у Буйнова ук­рылся генерал Судских, каким-то образом его обидели ра­ботнички вашего папаши.

— Что за глупость? — недоуменно развел руками Аль­берт Васильевич. — В отставку верного пса — это по-на­шему, так Судских любое движение, любая партия с рука­ми и ногами оторвут. Но при чем тут мои ларьки?

— При том. Bain папаня решил его лабораторию при­карманить.

— Выбирай выражения! — рассердился тучный Альберт Васильевич. Пламя в нем не занялось, и он ехидно тлел. — Надоели ваши выверты. Как вы относитесь к моему предло­жению расстаться?

— С полным удовольствием.

Раздражение прорвалось:

~ Накрал, нахапал — и в кусты?

— Зачем в кусты? — ухмыльнулся Лупов. — Время ха­панья прошло, пора определяться. Я к Блинову ухожу, там атмосфера чище. А вам бы пора лыжи точить. Жара, зна­ете ли, паленым крепко пахнет.

Неожиданно для Лупова Мастачный не возмутился. Что Лупов, когда истинно жареным запахло и чадит отменно.

С того момента, когда комсомолец последнего призыва Кири­енко с премьер-трибуны понес трескотню на мотив стаьых пе­сен о главном, даже бывшие трикотиновые тетки уразумели: оркестр имени Советской Мафии пошел на коду, грядет голо­духа, спасайся кто может. Доигрались в молодых и ранних.

— Доигрались, — подтвердил Альберт Васильевич. — Сами стали жертвой собственного баловства с огн$м. Dor с ним, иди сдавай дела заму. Хотя можешь и не Сдавать. Гл у постиг это.

— Умно, — оценил поступок шефа Лупов, и Альберт Ва­сильевич возжег интерес в своих глазах. Лупов пояснил: — Сдавать, не сдавать — лело девятое, а ваше нормальное ав­ральное настроение одобряю. Всегда уважал вас за разум­ность: пожировали и будет, все в могилу не унесешь.

Друшх пояснений Альберт Васильевич не желал.

В са^ом деле, много ли надо от жизни? 11едвижимо<;1ыо он оброс, восьмисот тысяч долларов на личном счете в иностран­ном банке ему хватит до скончания веков в любой зарубежной провинти, хоть на Огненной Земле. Пора заняться собой, бегом, плаванием и теннисом. Гак готовился не одиц он, а многие, кого Бог обделил умом, по восполнил его хваткой- Не случайнс вокруг кремлевского лунатика сгруппировались са­мые откровенные проходимцы и бесталанные рвачи. На всех российских кладовых не хватит, но при чем тут все? Жена, дети, родичи — святое дело, двоюродный брат, троюродная сестра, езояченицы детки — хватит, нора ноги делать.

По равнялся разумный Альбсрг Васильевич совсем не на картавых выскочек. В его жизни был один авторитет, и его оцеьку возможностей человека он принял за главную.

Служил под началом отца еще в брежневскую эпоху толко­вый заместитель. Все думали, он пойдет в академию, прочили ему карьеру и успех, как вдруг он уволился и уехал в Подмос­ковье. Альбертино встретил его случайно на Даниловское рынке в пору, когда сам себя видел знаменитым тенором. К капитану в отставке Андронову он относился с уважением и с удоволь­ствием затеял с ним разговор о смысле жизни.

Что человеку надо? — вопрошал Андронов. — Без амбиций очень немного. Двести рублей в месяц. Дело происходило в изначальные голы перестройки. — В год, стало быть, две тысячи четыреста. Мне сейчас почти со­рок. Стало быть, еше сорок я проживу. Итого на жизнь и крышку фоба мне понадобится худо-бедно сто — сто пять­десят тысяч. Последняя сумма, если похулиганить и зака­зать оркестр на похороны. Когда я служил государству в доб­лестных органах правопорядка, меня могли подстрелить, подсидеть, выгнать, тем самым не дать мне желаемой суммы на проживание. Уяснив это, в неполные тридцать я отка­зался от амбиций, ушел из органов и стал выращивать помидоры на мамином огороде. Ум и молодость исполь­зовал на постройке круглогодичной теплицы. В годя имею тридцать — сорок тысяч, плюс-минус расходы, и двадцать тысяч откладываю в чулок на спокойную старость. Свой план-минимум л уже выполнил. Спрашивается, на хрена служить такому государству, которое соки из меня пьет по максимуму, а расплачивается по минимуму? У которого верхушка жиреет, а низ хиреет? И скажу я тебе, дорогой Альбертино, только хозяин своей жизни становится хозя-. ином положения. Чегс страшно боятся наши марксист­ские начальники? Победи моя точка зрения, пустобреху Горбачеву пришлось бы наниматься ко мне в подсобники. Так я его не возьму! Никого из Политбюро не возьму, никого из цека, захудалого райкома партии и комсомола. Не любят они трудиться, сбивают с толку трудовой люд. Вообшс в говоруны идут проходимцы...

97

Лет через пять, когда из Альберта Васильевича ушла пос­ледняя дурь и завелись приличные деньжата, он сам поже­лал разыскать Андронова. Как он там, как ему помогла вы­жить теория выживаемости независимо от государства? На Даниловском рынке — нету, на Ленинградском — одни чур­ки. сплошь извели российского производителя. I (рипомнил место жительства Андропова, не поленился съездить в Под­московье.

4 Зак. 304*

Нашел. Только lie в Подмосковье, а... за два переулка от своего офиса в Кривоколенном. Только не Андронова, а из­вестную адвокатскую контору Возглавлял ее Андронов.

— Только Петра Ивановича сейчас нет. — предупре­дительно поставила его в известность секретарша. — И до конца месяца не будет. Звоните.

Ну, такие задачки Апьберт Васильевич щелкал запрос­то: оставил свой телефон и попросил дать знать о себе Андронова.