— Ты говори со мной, беседуй, — попросил он, вгля­дываясь в колею, стараясь предельно внимательно объез­жать ухабы. — Откуда сам будешь?

— Я убит подо Ржевом...— произнес сержант.

— Точно, — одобрил Судских, — хорошие стихи, читай дальше. А это помнишь: «Его зарыли в шар земной»? Хоро­шие раньше стихи были, правильные, за душу брали...

— Я уже на небе? Ты ангел, да?

— Ангел, ангел, — согласился Судских. — Только ты пока на земле, здесь дел еще хватает, молод ты шибко. Слушай, а зачем ты меня хрястнул по спине? Не разоб­рался, кто есть кто?

— Я? — повернул к нему мутные глаза сержант. — Это был не я. я позже пришел...

— Ладно, прошаю...

Машина выбралась на трассу. Выжав ручной тормоз, Судских включил раиию и взял микрофон:

— Внимание всем постам! Внимание всем постам! Тре­буется немедленная медицинская помощь! Между Новой и Купавной на трассе сгоит машина ГАИ, в пей раненый сержант милиции. Требуется скорая медицинская помощь!

Он не стал отвечать на требовательные вопросы де­журного, лишь повторил: требуется скорая помощь.

— Держись! ободрил он сержанта, погладил по щеке и Затрусил обратно по грунтовке.

«Быки» не подавали признаков жизни. Свинец Суд­ских оказался доходчивее. Судских запустил мотор «опе­ля» и при малом свете двинулся дальше по разбитой доро­ге. За рулем усталость навалилась на него всей тяжестью. Не было местечка па теле, которое бы не вопило от уши­бов. Ноги пока слушались, и он двигал ступнями на педа­лях, смягчая нырки по ухабам и толчки от столкновения со вздыбленным грунтом.

Куда ехать? Судских решил отдалиться от места побои­ща, бросить машину и затемно вернуться в лагерь Буйнова. Через час начнет светать, и путь станет очень опасным. С ним не будут разбираться, Буйнов прав: спишут происше­ствие на нею, дознание без знания справедливости, суд и срок на всю катушку, а между камерой и пересылкой с ним разделаются совсем. Такова Россия в год сатаны.

Вопрос — куда ехать? решила машина, завязнув в очередной колдобине. Приехали. Протерев баранку, ры­чаги и панель, Судских не мудрствуя лукаво зашагал об­ратно, в любой момент готовый нырнуть в полынь.

Когда трасса приблизилась к нему светом фар мча­щихся машин и скоростным шумом, он забрал вправо от грунтовки, чтобы удалиться оттого места, где оставил сер­жанта. Безопасно и к лагерю Буйнова ближе.

Задолго до ворот части он увидел факел в ночи. Со­мнений не было, пылал тот самый ларек, где остались его часы и весь сыр-бор разгорелся, еще дальше пылал другой факел. Недоумевал, по знал, что из-за его персоны факе­лы и суета у самых ворот части. Судских замедлил движе­ние: в подобной круговерти проникнуть в часть будет не так просто. Л тут сше застрекотали выстрелы, донеслись крики.

Подойдя ближе по аллее вдоль трассы, он увидел скоп­ление армейских грузовиков, услышал хлесткую брань и выстрелы. Сомнений не осталось: националы в черном и омоновцы в сером почти сошлись стенка на стенку. и не хватало искры возжечь и тут факел ненависти. Спешно подъехали еще два грузовика, из кузовов выпрыгивали омо­новцы. Только тогда он услышал зычный голос, усилен­ный мегафоном, который потребовал отходить в часть. Судских узнал голос Буйнова.

«Мое присутствие здесь крайне неуместно», осоз­нал он, решив отсидеться час-другой подальше от части. Идти, впрочем, некуда. Решение правильное, хотя неин­тересное.

— Стой, приятель!

Он попал в луч света фонарика и прикрылся рукой.

— Подойди...

Пришлось подняться к трассе, к двум омоновцам.

Влип...

— Документы!

Решил косить иод выпившего бомжа. Даст Бог, еще тычков получит, да тем и закончится...

— Дак... Дома паспорт, вышел, значит, за бутылочкой, а ларек горит..

— Под утро за бутылочкой? — не поверили ему. — А ну-ка пошли, беспечный такой...

Его подвели к «воронку» и без новых расспросов веле­ли полезать внутрь. Спасибо, не наградили тумаками. Ле­гендарный генерал выглядел совсем жалко.

Кто-то копошился is углу «воронка», не подавая голо­са, и Судских молчал. Минут через пять в «воронок» втолк­нули другого несчастного. Пока через открыт ую дверь про­никал свет, Судских разглядел мощный синяк под левым глазом несчастного.

— Гады и сеть гады, — без возмущения сказал новенький и сел рядом с Судских.

Человек, каких много. Тихий, незаметный и бесправный. Таких величают в дни президентских выборов и забывают днем спустя, на них огьирываются за все просчеты лидеров, на таких земля держится.

— Слышь, вышел «маленькую» прикупить, дай, чухаю, мозги просветлю от задрочеппой жизни, а тут пламя, стрельба, ну я стою, наблюдаю. Нормально горит, стреля­ют нормально, баркаши, бесиределыпики, милиция подъе­хала, нормальный ход. Я забеспокоился тогда: это ж до другого сюда, выходит, топать пару километров. Душа просит, пошел. Вот ведь не повезло и тут, затеяли разбор­ку, когда душа просит. Тут меня ребята в гисновой одежде и захватили. ОМОН не ОМОН, до хрена их развелось, каждый, говорят, третий в стране милиция либо омоно- вен. Во дожили! Мне еще и штампик на физию постави­ли. Сильно украсили? показал он на свой синяк.

Судских беззлобно рассмеялся.

— Красиво, да? - засмеялся и напарник по несчас­тью. — Л тебя, братеня, за что?

— Я потому и смеюсь, — веселился Судских. — Как и ты среди ночи за «маленькой» пошел!

— Нормально! — проспят напарник. — Хорошо сидим. Мне про тебя и сказали: там, значит, один такой уже имеет­ся. Мы с тобой одной крови... Анекдот про таксу знаешь?

— Не слышал.

Расскажу. Бездомный кобель видит, хозяйка собач­ку вывела погулять, он познакомиться решил. «Ты кто?» «Я такса, — отвечает она, — и у нас «мерседес» есть. А вы?» - «А я так себе, поссать вышел». Такие, братан, дела... Все мы так себе. Я вон дружка из Воркуты встретил, мы с ним раньше вместе за Молярным кругом горбатили, а те­перь он на Горбатом мосту каской стучит. Мозгов пет, каска не нужна, пояснил он. — Я ему как человеку фуфырик принес, давай, говорю, от дурной жизни отда­лимся на часок-другой, старое вспомним, как весело при Брежневе жили. Спрятались, выпили, а его свои же стату­са забастовщика лишили. И денег на обратный проезд не дали. Я у себя его приютил. И чего, спрашиваю, ты в эту клоунаду полез? Возмущение, говорит, выражал. Я вот и думаю: раньше русские выражали возмущение, так у сат­рапов от страха кишки колом стояли. А сейчас? Эти при­дурки касками стучат, а мимо вороватые стряпчие в пра­вительство идут, посмеиваются. Спять бы такому штаны и той же каской по жопе, по жопе. Л еще лучше ложкой по яйцам, чтобы подобных себе не плодил.

— А здесь из-за чего шум? — спросил Судских.

— У-у, особь статья. Утверждать не буду, но так слы­шал: у баркашей генерала убили. Будто бы он вышел сига­рет купить в ларьке, а беспредельшики наехали на него, завезли подальше и грохнули. Баркаши вызнали и всех подряд беспределыциков изничтожать стали вместе с ла­речным хозяйством. Тут ОМОН подъехал, стал и тех и других разгонять. И получился из всего этого голый понт: бес предел ыци ко в баркаши уже побили, а на баркашсй ОМОН прыгать боится, поэтому таких, как мы с тобой, насобирают для отчетности, изобьют до потери пульса и ментам отдадут. Те свою отчетность выполнят, обшмона ­ют нас и отпустят потом.

«Теперь ясно, — понял Судских, - во что обошелся хозяину мой «Ролекс». Сдержал слово Буйной...»

— А ты первый раз попадаешь, в такую разборку?

— Бог миловал, — ответил Судских.

— Ничего, — успокоил собрат по несчастью. — При­выкнешь. Я тебя научу. Сейчас похватают нашего брата до полной вместимости «воронка» и повезут на внушение. Мешки на голову надену! и станут дубинками охаживать. Так ты не дергайся и справедливости не требуй. Как пер­вый раз опояшут по печени, сразу падай. ОМОН благо­родный, лежачего не бьет. Понял?